Ловко огибая воинов, Сирокко быстро догнала предводителя. Дореми крепко схватил её за руку и притянул к себе.

— Как только я начну петь, ты сразу же начинай танцевать, — выкрикнул он, пытаясь перекричать шум завязывающегося боя. — Видишь, король выставил магов. Они создали купол, который блокирует звуки извне, этому я не смогу победить их голосом. Как жаль, что они не знают о моем козыре в рукаве…

Сирокко проследила за взглядом Дореми и заметила семь фигур в темных плащах. Они резко отличались от вышедших на защиту короля гвардейцев, которые были облачены в бело-золотистую форму. Каждый совершал плавные движения руками, и вскоре Сирокко заметила слегка мерцающую перламутрово-прозрачную пленку на том месте, где ещё совсем недавно стояла величественная стена. Мятежники, касаясь её, тут же отлетали назад — новая, теперь уже магическая стена непробиваемым куполом накрыла дворец.

Гвардейцы постепенно заполнили весь внутренний двор Королевского сада, и от их сияющих в лучах заходящего солнца доспехов резало глаза. Тем временем в рядах мятежников восстановился строй — воины справились с первой волной паники и плечом к плечу готовились начать штурм. Не обращая внимания на павшие ряды своих товарищей, они продолжали выполнять приказ командира. Сирокко не видела тел, но знала, что почти треть войска погибла — от магов, которые продолжали колдовать. Каждую секунду все новые и новые ряды падали на землю, открывая врагу следующие. Сирокко не думала об этом — сейчас все её мысли были заняты вновь исчезнувшим Дореми и его планами, которые она не смела нарушить. Внезапно вокруг неё образовалось пространство, не занятое людьми — это было странно, словно вдруг посреди битвы разорвалась бомба с вакуумом.

Рядом мелькнул легкий силуэт — это был мальчик лет тринадцати, со светлыми, отливающими голубым волосами. Он прошептал несколько слов, и пустующее пространство вокруг Сирокко вновь расширилось — тогда она поняла, что это очередной посланник Дореми, человек Воздуха.

— Мятежники! — крик Дореми облетел всю площадь и разом замершие ряды. — Сейчас все должны закрыть глаза. Каждый, кто откроет глаза во время моей песни непременно умрет! А теперь ложитесь на землю и не вставайте до тех пор, пока я вам не разрешу.

Сирокко успела подумать лишь о том, что Дейтерий окажется благоразумным и не станет глупо рисковать, нарушая запрет Дореми.

Нескончаемые ряды воинов вокруг неё разом упали на землю. Первые слова незнакомой песни коснулись слуха Сирокко, и она закрыла глаза, пытаясь поймать темп мелодии.

Она не знала этого языка — он был красив и звучен, но от каждого слова веяло смертельным холодом, завыванием могильного ветра. Сирокко отбросила сомнения, освободила голову от мыслей. Музыка напомнила о тянущей пустоте, холоде ночи и темноте одиночества. Непрошеные обжигающие слезы покатились по её щекам, и вместе с ними из груди поднималась рокочущая волна.

Слова песни складывались сами собой, и их значение оседало в сознании Сирокко.

Словно во сне, она плавно начала танец. Тягучие шаги и нежные движения рук сплетались в липкую сеть страха и отчаяния, которые испытывали заворожённые гвардейцы. Они уже не могли вырваться из плена затягивающего танца Сирокко, и им оставалось лишь безвольно следить за мягкими, переходящими в рваные, движениями Сирокко. Сейчас она была похожа на безвольную куклу, которой управляют невидимые ниточки — смертельно опасный, но неотразимый танец.

Слезы душили Сирокко. Но она знала, на что шла — знали и они. Иначе было не победить. Она не была виновата в их смерти. Если бы не она, их все равно убил бы кто-то другой, но тогда потеряли бы свои жизни и её товарищи. Хотя она была незнакома почти со всеми, все равно прониклась к ним симпатией — ведь они были на одной стороне, а значит, должны помогать друг другу. Это правильно. Пусть гвардейцам помогает тот, кто будет воевать за них…

Песня смолкла, и Сирокко сделала последнее движение. Она дернулась, словно старый, умирающий механизм и медленно открыла глаза. Две сотни гвардейцев, не сговариваясь, взяли собственные мечи обратным хватом и вонзили в свои животы.

На белом снегу распустились кроваво-красные цветы. Как солнце, догоревшее где-то на горизонте. Как десятки рядов павших мятежников. В смертельном безмолвии выжившие неторопливо поднимались с земли: они испуганно переводили взгляд с Сирокко на убивших себя гвардейцев, пока осознание не приходило.

Но Сирокко не отрывала глаз от убитых её танцем людей. Не потому, что ей было их жаль — просто она даже не догадывалась о такой способности танца.

— Это было потрясающе, — сзади раздался тихий голос Дореми. — Давайте войдём во дворец.

Пронизывающий ветер гулял среди высоких холмов. Городские дома остались далеко за спиной, и перед Сирокко расстилалась покрытая снегом долина.

Пальцы рук совсем замёрзли. Сирокко казалось, что в них вонзают тысячи маленьких ледяных иголок — зима уже подходила к концу, но холода не отступали. Горячий ветер кружил вокруг, не приближаясь: уже два месяца Сирокко не позволяла ему касаться её кожи. Сразу после взятия дворца и казни короля она покинула общество мятежников, предпочитая затеряться в толпе горожан вместе с Дейтерием. Дореми не держал их, лишь предупредил об опасности: в Церейре все ещё оставалось много приверженцев погибшего короля.

Сирокко сдержала клятву, помогла победить в войне. Теперь она была свободна, и все время уделяла танцу — после обнаружения новых полезных навыков она собиралась полностью изучит свои возможности. Ветер лишь мешал прогрессу, отравляя чистый дар проклятием.

Холод пробирал до костей, дыхание маленьким облачком срывалось с губ и растворялось в воздухе. Полная свобода приводила в ступор. Вот уже два месяца Сирокко могла идти куда угодно, но оставалась в Бригоне.

— Сирокко, — позади раздался мелодичный мужской голос, и она без труда поняла, что к ней пришёл Дореми.

— Я слышала о волнениях на юге, — опередив нового Короля, сказала она. — И бы хотела их уладить.

— Прекрасный шанс проверить способности? — протянул Дореми.

— Какое тебе дело? — раздраженно процедила Сирокко и наконец повернулась к собеседнику. — Я погашу восстание, разве этого мало?

Дореми молча покачал головой и сделал несколько шагов вперёд. Теперь он стоял рядом с Сирокко и смотрел на чернеющий вдалеке лес. Голые изломанные ветви тянулись к небу, но даже в них чувствовалось дуновение весны — её аромат уже витал в воздухе, смешиваясь с запахом мороза.

Горячий ветер унёсся вдаль, было слышно лишь эхо его тихой песни.

«Отзовись, мой враг.

Его нет… как так?»

— Как же я тебя понимаю, — вдруг вздохнул Дореми. — И мне жаль, что наше общение… началось не с той ноты. Но, как говорится, если не можешь идти по головам, представь свою, чтобы по ней прошёл кто-то другой. Мне пришлось делать то, что я делал, чтобы остаться собой.

Сирокко молчала и лишь внимательно рассматривала рваные облака, плывущие по светло-голубому небу. В этом мире нельзя было остаться на нейтральной стороне. Ты либо оставляешь за собой кровавый след, либо этим кровавым следом и являешься… Есть лишь два пути — впереди и сзади.

— У меня есть один знакомый ясновидящий, — вдруг с улыбкой сказал Дореми. — Хочешь, он расскажет тебе о будущем?

— Это того стоит? — осторожно спросила Сирокко, заинтересованно поворачиваясь к Королю. Когда-то давно Зрячая говорила ей, что знать наперёд о том, что грядёт — дурной знак.

— О, не беспокойся, — заверил Дореми. — Он не говорит лишнего.

* * *

Дореми привёл Сирокко в старинную и явно заброшенную часть дворца. Комната была темной, очень большой и имела круглые стены — очевидно, находилась в одной из многочисленных башен. Покрытые витражами окна бросали цветные пятна света на каменный пол, но потолок все равно тонул во мраке. Он был настолько высок, что рассмотреть что-либо на нем оказалось непосильным занятием. Наверняка высота башни была колоссальной, как и у всего дворца.