— Нет, — небольшая встряска помогла Сирокко прояснить рассудок, и она по очереди вытянула руки и ноги. — Всё в порядке.

— Идём скорее, у меня плохое предчувствие.

Словно в подтверждение его слов в огромном окне особняка мигнул и погас свет.

Дом встретил Сирокко тянущим безмолвием. Дейтерий окинул внимательным взглядом холл и тихо прошёл вперёд.

— Может быть, они на другом конце дома? — предположила Сирокко. С холма был виден лишь один торец особняка.

— Наверное, пошли в столовую, — неохотно согласился Дейтерий, однако не спешил расслабляться. — Может быть, кто-то проник сюда…

Он не успел договорить, когда где-то сбоку медленно открылась дверь. Тело Сирокко отреагировало быстрее, чем она успела подумать. Одно движение, и преследователь оказался обездвижен и прижат к стене двумя парами рук.

— Вы что, с ума сошли? — только теперь Сирокко поняла, что прижала к стене Эблис. — Да что происходит?

— Извини, — Сирокко отошла, отпуская подругу. Дейтерий тоже торопливо убрал руки. — Тут такое случилось…

— Где все? — перебив едва успевшую открыть рот Эблис, спросил Дейтерий. — Почему в доме нет света? Что произошло?

— Всё хорошо, не волнуйтесь, — успокоила его Эблис, расправляя платье. — Мужчины ушли к господину Атту смотреть оружие, а женщины собрались в столовой и гадают.

— Хорошо, — облегченно вздохнул Дейтерий, а Сирокко расслабилась. По крайней мере, пока здесь безопасно.

— Если позволите, мне нужно идти, — слегка поклонилась Сирокко. — Много дел.

— Иди, конечно, — пожал плечами Дейтерий и отправился на второй этаж.

Сирокко на мгновение закрыла глаза, чтобы унять пляску сердца: она ещё не оправилась от пережитого. Только теперь ссадины и синяки от падения дали о себе знать, наполняя тело ноющей болью, которая эхом отдавалась в ушах и закладывала их.

— Где вы были? И почему так долго? — с привычным лукавством спросила Эблис, придирчиво рассматривая изодранное платье подруги. — Паршиво выглядишь.

— В лесу нас кто-то преследовал. Пришлось сражаться, — Сирокко развернулась и почти бегом направилась к себе в комнату. К синякам нужно срочно приложить лёд, а раны обработать спиртом. — Дейтерий призвал свою стихию, и я искупалась в ледяной воде. А потом я скатилась с холма.

— Я думала, будет более прозаично, — разочарованно вздохнула Эблис и последовала за подругой, держать от неё на небольшом расстоянии. Сейчас каждое прикосновение могло причинить ей боль, поэтому приходилось соблюдать дистанцию.

* * *

Последующие два дня Сирокко провела в кровати и ужасно скучала. Оказалось, что она все-таки подвернула ногу, и теперь та безвольно лежала под одеялом, обёрнутая в десятки слоёв из бинта. Эблис с утра до ночи работала, выполняя обязанности обеих служанок, и не пренебрегала возможностью пожаловаться на это. Она заметно погрустнела: возможно, причиной тому было болезненное состояние подруги, но, скорее всего, у неё просто было мало времени на еду. Эблис была из тех людей, которые сначала заедали стресс чудесами кулинарии, а потом это становилось привычкой.

Сирокко тем временем спала почти четырнадцать часов в сутки, а остальные десять разглядывала нежные узоры на потолке. Иногда она поднималась на кровати и с тоской рассматривала цветущий сад, слышала восторженные крики и чувствовала горячий ветер, волнами вливающийся в распахнутое окно. Иногда прислушивалась к безостановочным шагам и разговорам за дверью, которые не замолкали даже ночью.

Везде вокруг неё кипела жизнь, а могильный покой царил только в этой маленькой комнате.

Сирокко, бывало, подолгу рассматривала своё отражение в зеркале, замечая малейшие изменения во внешности. Она проводила пальцами по губам, бровям и щекам — улыбалась своей красоте.

Сирокко и сейчас вглядывалась в ровное стекло зеркала. Она улыбнулась, потом нахмурилась; засмеялась и изобразила печаль. В любом образе она была красива, и, наблюдая за каждым выражением лица, она запоминала, с какой стороны каждая эмоция смотрится привлекательнее.

Острая пульсирующая боль кольцом сдавила голову, а к горлу подступила тошнота. Привычные симптомы, которые Сирокко ещё никогда не чувствовала здесь.

Скучное утро третьего дня обещало перейти в такой же скучный день, когда дверь в комнату открылась, и на пороге показался Дейтерий.

— Врач сказал, что завтра ты сможешь встать на ноги, — он прошёл по комнате и сел на кровать. — Тебя решили обучить боевым искусствам. Я увидел, как ты сражаешься, и могу точно сказать, что твой потенциал велик. Но тебе придётся много тренироваться, чтобы догнать уровень своих ровесников.

— Я готова, — не задумываясь, ответила Сирокко. Боевые навыки всегда могут пригодиться, тем более после завершения обучения она сможет занять пост телохранителя.

— Не сомневаюсь.

Дейтерий хотел ещё что-то сказать, однако, быстро дёрнув головой, встал и вышел из комнаты.

Только когда за его спиной захлопнулась дверь, Сирокко смогла облегченно вздохнуть. Когда он появился в зоне её видимости, она не смогла спокойно дышать. Казалось, что огромная скала надавила своей массой ей на грудь, забирая воздух.

Поднявшись на кровати, Сирокко медленно спустила ноги на пол. Острая боль в лодыжке вспыхнула и тут же исчезла, оставляя за собой лишь ноющее, неприятное чувство. Ей плевать, насколько болезненным станет каждый шаг. Пока она может стоять на ногах, пока может идти, она будет танцевать.

Снопы солнечного света нагрели пол и воздух вокруг, и в его золотистых отблесках вились в воздухе пылинки. Сирокко вышла на середину комнаты и подняла лицо к высокому полуденному с еолнцу. Краем глаза она смотрела в своё отражение, восхищаясь фигурой. Все же женщины Зеленеющих Холмов оказались правы, когда говорили Цикуте о красоте дочери.

Она подняла правую руку над головой и согнула в нежный полукруг. Левую в таком же полукруге вытянула перед собой, чувствуя, как солнечный свет пропитывает каждую её мышцу, наполняя светящейся медовой силой. Встав на полупальцы, Сирокко медленно закружилась в танце, описывая по комнате закрученные узоры. Её движения имели что-то общее и с вальсом, и с балетом, и с любым другим танцем, который только есть на свете. Ноги мягко касались тёплого пола, словно лапы охотящейся кошки — тихая мелодия, витавшая на границе сознания Сирокко, создавала лёгкий ритм.

Сейчас она танцевала лишь ради себя, не взаимодействуя с ветром. Горячее солнце жгло кожу, слепило глаза, нагревало паркет так, что он стал обжигающе горячим. Боль от каждого движения повреждённой ноги отошла на задний план, забылась и уничтожилась. Она вместе с горячим сердцем согревала душу Сирокко, гнала её вперёд.

Танец закончился так же быстро, как начался. Волна вдохновения схлынула, оставив Сирокко в одиночестве стоять посреди комнаты. Тихая, эфемерная песня ветра ускользнула вдаль, песком просыпавшись сквозь пальцы.

— Вижу, тебе легче, — позади раздался голос Нимфеи.

— Госпожа, — Сирокко резко развернулась и сжала зубы от резкой боли. — Да, мне намного лучше. Я могу приступить к службе.

— Завтра приступишь, — отмахнулась госпожа и улыбнулась. — Мой брат лестно отозвался о тебе. Даже несмотря на всю его открытость и доброту, я редко слышала от него такую оценку.

— Я лишь делала то, что должна.

Сирокко наклонила голову, чтобы скрыть непрошеную улыбку. В голову сами собой полезли мысли о темноволосом Дейтерии.

— Это хорошо, — Нимфея задумалась. — Скажи, а ты… не будешь против обучения военному искусству? Я думаю, что у тебя это хорошо получилось бы.

— Конечно, нет, госпожа. Это полезный навык.

— Хорошо, — Нимфея направила к двери, но, коснувшись ручки, остановилась. — Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь мне рассказать.

— Спасибо, — тихо сказала Сирокко, поднимая глаза.

Головная боль ушла, и Сирокко смогла облегченно вздохнуть. Пожалуй, только привязанность к Нимфее и стойкое желание найти книгу удерживали её от побега. Когда она была рядом с госпожой, беды и тревоги отходили на второй план, и Сирокко чувствовала себя дома. Общение с Нимфеей помогало ей осмыслить свою жизнь, взглянуть на неё с другого угла. Слово морской штиль укачивал лодку с Сирокко, заставляя ее забыть, что кругом лишь бескрайняя вода.