Сирокко пересекла широкий ковёр и подошла к шкафу. Потом открыла нижний ящик и, пошарив рукой по задней стенке, отодвинула её в сторону. Между ней и настоящей стенкой было небольшое пространство, в котором Нимфея хранила нож. Как объясняла она — на всякий случай, в чем Сирокко немного сомневалась. Во всяком случае, за те три с половиной года, пока она здесь работала, госпожа ни разу им не воспользовалась.

Вытащив оружие, она также закрыла ящик и поднялась на ноги. Лезвие блеснуло в свете луны. Ещё совсем недавно она не понимала, как можно убить человека, так что изменилось? Валлаго заслужил. Ведь заслужил? Может быть, она так хотела отомстить за госпожу, что оправдывала это заботой о Куросио?

«Так будет лучше», — решила, наконец, Сирокко и вышла из комнаты.

Она не помнила, как оказалась у тяжелых дверей покоев Валлаго. Леденящее спокойствие резко сменилось волной паники. Её тело била дрожь, а нож трепыхался в руке пойманной бабочкой. Такой красивый, сильный и холодный. Воплощение смертельного изящества.

Слезы подступили к глазам, тихие рыдания сами собой вырывались из груди. Сирокко отступила к стене и медленно опустилась вниз.

Нимфея умерла. Умерла совсем, навсегда, безвозвратно. Умерла и больше не вернётся. И теперь Сирокко должна принять решение, которое повлияет на жизни многих людей. Что ей делать? Как поступить? Вдруг она ошибётся? Это неправильно. Несправедливо требовать от неё ответа, словно она может знать все на свете. Она же просто ребенок. Она не может, бриться, хочет убежать и не возвращаться. Хочет исчезнуть, раствориться в предрассветной мгле.

«Будь сильной, — она закрыла глаза. — Ты сможешь. Ты справишься».

Рука перестала дрожать. Нож, все ещё обжигающий, спокойно лежал в ладони, словно он для того и был сделан. Буря в душе улеглась, и лишь пенистые барашки волн напоминали о прошедшем шторме. «Возьми себя в руки». Она встала. Тишина коридоров не давила, лишь настораживала — любой звук будет подхвачен эхом и отнесён во все концы дома.

Сирокко потянула дверь, и ей в лицо дохнуло тепло.

Комната оказалась симметрична покоям Нимфеи, но была явно темнее. Сирокко уже была здесь раньше с Дейтерием и Эблис, но тогда она была слишком взбудоражена и ничего толком не разглядела. Напротив двери стояла широкая кровать с балдахином, к которой теперь неспешными шагами приближалась Сирокко.

Луна уже заходила, и её свет попадал прямо в комнату: в её белесых лучах танцевали пылинки. Сирокко подошла вплотную и всмотрелась в лица лежащих на кровати людей. Рядом с Валлаго спала красивая молодая девушка. Её белые, похожие на холодный вечерний туман кудри раскинулись по подушке, и во сне она слегка улыбалась. От неё пахло карамелью и вафлями.

Боль тихо кольнула сердце Сирокко. Она знала и лгала себе — раз за разом пыталась доказать, что ошиблась, что это не правда. Но сейчас, когда подтверждение тяжелых мыслей лежало перед ней на шелковых подушках, она не чувствовала ничего, что могло бы перевернуть её мир.

Сирокко коснулась ладонью груди Валлаго, нащупывая, где находится его сердце. Почувствовав уверенный стук, она достала из-за пояса прозрачный желтоватый платок. Она тщательно вытерла рукоять и потом, обхватив её рукой поверх тонкой ткани, молниеносно ударила лезвием в грудь Валлаго.

С его губ сорвался тихий вздох. Сирокко вновь дотронулась пальцами до груди господина и, к своему удивлению, вновь почувствовала стук. «Промахнулась», — поняла она. Сирокко задумалась, пытаясь вспомнить уроки Содалита об оказании первой помощи.

«Если человека ранили в грудь или живот, и рана кажется серьезной, не вытаскивайте из раны оружие, — готовил он. — Потому что тогда человек умрет от потери крови».

Недолго думая, Сирокко выхватила нож из тела. Следом за ним из раны толчками начала вытекать темная кровь, бликами переливающаяся в свете луны. Рубашка, одеяло и подушка потемнели, и пятно продолжало расти. Сирокко вновь воткнула в рану нож, подвернула одеяло так, чтобы закрыть им кровь, и заткнула испачканный темными каплями платок за пояс. Замявшись, она все же решилась толкнуть спящую девушку, чтобы разбудить её. Потом тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Дрожь вновь сковала все её тело. Осознание медленно подбиралось ближе, и жалкие слова оправдания пустыми фразами падали в бездну.

Сирокко опустила голову и с непониманием посмотрела на свои руки. По ним, от пальцев к запястьям, стекали бордово-красные ручейки крови. Капли падали вниз, с ужасающей ритмичностью разбиваясь о светлый мраморный пол. Сирокко почти не чувствовала своего тела, а от затылка по позвоночнику прошла ледяная волна. В грудной клетке поселилось липкое чувство ужаса и отвращения. На Сирокко накатила тошнота, а мир в глазах потемнел по краям.

— Что я сделала? — словно в лихорадке, шептала убийца. — Что… зачем?

Близился рассвет. Безумие ночи подходило к концу.

Руки жгло огнём. Сирокко в исступлении тёрла их мочалкой, пытаясь смыть липкую кровь. И пусть красных разводов на них уже не было, ей казалось, что кровь въелась в каждую пору на коже и теперь разъедала её изнутри.

Шум бегущей воды усиливал головную боль, ужас и отвращение выворачивали желудок наизнанку. Тело била дрожь.

Сирокко швырнула мочалку в раковину и села на пол. Ноги не держали её, и в груди с ужасающей скоростью рос непреодолимый гнев. Ставшая убийцей, девушка пыталась его сдерживать, но это мало получалось; в конце концов она вскочила на ноги и полубезумными глазами окинула комнату.

Первым делом она рывком выключила воду, едва не вырвав кран из стены. Потом резкими ударами начала громить комнату вокруг, снося полки, подставки и шкафы. Краем сознания она понимала, что шуметь нельзя, но исступленный гнев быстро закрыл это место ненавистью.

Что она сделала не так? Она старалась, так старалась сделать свою жизнь лучше! И чем она отличалась от детства? К чему привело желание быть собой?

Ветер мягко обвил её кулаки, смягчая удары. Стены превратились в месиво из разбитых плиток и камней, на полу толстым слоем лежали осколки и пыль.

Снаружи послышались быстрые шаги и стук в дверь. Кто-то громко заставлял её выйти.

Сирокко медленно осела вниз, не обращая внимания на острые углы, которые оставляли дивные кровавые борозды на ногах. Период безумной активности резко сменился на опустошенность. Когда все пошло наперекосяк?

Ветер нес ей ответ, который ей был нужен и которого она боялась. Тихие слова Зрячей, которые, казалось, прошли сквозь время, чтобы Сирокко могла их сейчас услышать.

Слова, которые обещали вечное одиночество.

Сирокко сжала запястье, пока не почувствовала резкую боль. Чувства постепенно возвращались к ней, и она услышала отчетливый стук в дверь. Солнце за окном уже заметно поднялось над горизонтом и теперь утопало в предрассветной морозной дымке.

Боль все возрастала, только теперь Сирокко заметила, что под ней осколки разбитых плиток окрасились кровью. Каждое движение отзывалось ломотой во всем теле, и лишь возрастающий страх не позволял ей остановиться. Платье, в которое она была одета, было изодрано и испачкано и совсем не подходило для долгих путешествий.

Стук в окно заставил её вздрогнуть. Секунду она настороженно смотрела перед собой, и лишь когда увидела прилетевший в стекло новый камень, облегченно выдохнула.

Превозмогая боль, она подобралась к окну и распахнула его. Ледяной ветер ворвался в комнату, замораживая горящие огнём раны. Стук в дверь сделался невыносимым, и Сирокко поняла, что ещё минута — и стражники зайдут в комнату.

Она закрыла глаза. Вокруг привычно обвивался горячий ветер, нежно защищая подругу от своего ледяного брата. Вздохнув, Сирокко перекинула через окно ноги и прыгнула. Словно на мягкой подушке, она опустилась вниз на подхватившем её ветре.

Не успела Сирокко коснуться земли, как оказалась в крепких объятиях.

— Ну не дура? — Эблис, едва не поломав подруге ребра, теперь трясла её, как тряпичную куклу. — Ты что там устроила? Зачем?