Его женщина снова вошла в темноту, поманив его за собой наманикюренным красным лаком пальцем.

– Пошли со мной, Бальтазар, и я покажу тебе невиданное удовольствие, дам такие богатства, что тебе больше не придется воровать. Исчезнут пустоты в твоей душе, которые ты пытаешься заполнить вещами, тебя отпустит непрекращающийся зуд. Ты, наконец, почувствуешь насыщение. Обретешь покой, который ускользает от тебя. Со мной ты сможешь отдохнуть, Бальтазар.

На глазах выступили слезы.

– Откуда ты меня знаешь? – прошептал он.

– Глупый мужчина, я была внутри тебя. Думаешь, я не ходила по твоим коридорам, не представляла твою мебель, пока была в тебе? Твоя душа – одинокое место, я таких повидала на своем веку. С этого момента я всегда буду с тобой. Нужно лишь пойти за мной сейчас.

Решение было принято прежде, чем был поставлен вопрос: его тело сделало шаг вперед. И еще один.

Балз не оглянулся на своего кузена.

Он был беспомощным перед этой женщиной.

Перед чем–либо.

Когда Мэй дематериализовалась, Сэвидж заправил свою эрекцию в штаны и вернулся в коттедж.

Закрыв дверь, он посмотрел поверх массивного комода в заднюю часть дома и увидел, что дверь в подвал была открыта. Но в кухне или наверху не было посторонних шумов.

Очевидно, Талла вернулась в подвал, забыла что–то или ей что–то понадобилось в подземных комнатах, наверняка, из одежды. Пожилая женщина была верна своим глимеровским корням. Хотя она и не жила в особняке, одевалась она в соответствии с обстоятельствами. На игру в «Монополию» она выходила словно на официальный прием... и она так мило краснела при каждом взгляде на него.

Это навевало грусть.

И было очевидно, сколько она назначила для Мэй, как и Мэй для Таллы. Не удивительно, что Книга стала так важна. Если можно было спасти чьи–то жизни с помощью темной магии? Жизнь Таллы была бы в этом списке.

Он посмотрел на составленную грязную посуду.

Но, блин, это варево было отвратным.

Решив быть полезным, а не декоративным, Сэвидж продолжил с того места, где Мэй ушла, поднял ее мокрое, мыльное бумажное полотенце и приступил к оставшейся в раковине посуде. Как Талла умудрилась испачкать семь тысяч разных кастрюль и сковородок – загадка века. В жидком, похожем на цемент супе было всего два корнеплода и жменя мяса.

Пока он намыливал и ополаскивал, он думал о Мэй, стоявшей прижимаясь к двери, она не сводила глаз с его руки на члене и смотрела так, будто ничего прекраснее она в жизни не видела. Гребаный ад, казалось, что у него в ладони была горка золота, так она смотрела на него, но когда он узнал, что она была...

Конечно, он все еще хотел эту женщину. Он просто не хотел забирать что–то у нее навсегда, когда сам пришел в ее жизнь лишь на время.

Это было нечестно.

Держа это в уме, Сэвидж перебрал посуду в раковине. Вытер все. Расставил по местам.

И когда он решил проверить время на часах на стене, то ощутил что–то, внутренняя тревога дала о себе знать. Но что именно?

Хотя, Мэй ушла почти час назад, и это точно не хорошие новости.

Обхватив пистолет, спрятанный за пояс, Сэвидж посмотрел на холодильник, который подпирал черный вход. Посмотрел на парадную дверь. Проверил лестницу в подвал. Что за чертовщина...

Взгляд скользнул по поверхности стола, а потом снова вернулся к тому, что на самом деле встревожило его подсознание.

– Дерьмо.

Затолкав сороковой за пояс, он взял девятимиллиметровый, который достал для Мэй. Она оставила его, когда уходила в спешке.

– Я сейчас вернусь, – крикнул он в подвал.

Дематериализуясь, Сэвидж поднялся потоком молекул на второй этаж и выскользнул через ставни, которые оставил приоткрытыми. Он без проблем нашел ранчо Мэй и когда принял форму возле гаража, внутри горел свет.

Ставни на задней стороне были в том же положении, в каком они их оставили, поэтому он без проблем материализовался сквозь них и появился возле ее автомобиля... и сразу нахмурился. Свежий запах выхлопных газов витал в воздухе, Мэй, очевидно, выезжала за чем–то... и дверь в задней части дома была открыта.

Хотел бы он помочь ей занести тяжести в дом.

Заходя в короткий коридор, он увидел сумочку Мэй и ключи на сушилке. И ее куртку.

На плитке, ведущей в скромную кухню, остались мокрые следы, и он прошел по ним, двигаясь на странный шум в глубине дома. На своем пути он обнаружил, что одноэтажное ранчо было небольшим, с ценовой мебелью, но все было чистым, и он чувствовал себя комфортно в незаграможденных декором комнатах.

Очередная серия странных звуков заставила его пройти дальше, к коридору, который вел в серию спальных комнат. В конце коридора была открыта дверь в ванную комнату, и Сэвидж улыбнулся, когда запах Мэй стал ощущаться еще сильнее.

– Я могу помочь...

Когда Сэвидж пересек порог, он...

Застыл как вкопанный. Потому что не понимал, на что смотрит.

Мэй стояла на коленях перед ванной, пустые мешки из–подо льда разбросаны вокруг, один высоко поднят, и кубики высыпаются в ванну. Все это было странно, но не это заставило его замереть на месте.

В самой ванне... казалось, там лежал труп. Лицом повернутый к крану, ноги в противоположном конце, белые словно из воска пальцы выглядывали из груды льда.

С выражением ужаса на лице Мэй повернулась к нему и раскинула руки в стороны, словно защищая того, кого держала в холоде. Или пыталась скрыть.

– Что ты здесь делаешь!

– Ты забыла пистолет, – медленно ответил Сэвидж, показывая оружие. – Я принес его, чтобы ты была в безопасности... что это?

Точнее, кто. Темные волосы у трупа были такими же, как у нее.

– Мэй... – Сэвидж потер лицо. – Нет.

– Убирайся, – сказала она дрожащим голосом. – Оставь нас ...

– Ты хочешь вернуть его с помощью Книги. О, Боже... Мэй... нет.

Порой ты подходишь к обрыву, судьбоносной границе важнее жизни и смерти.

Балз оказался перед такой.

Дрожа на грани абсолютной покорности, когда каждая клетка тела желала подчиниться женщине его мечты, Балз познал неизбежное, словно это было второе рождение: выбор, сделанный другим за него, который будет стоить ему жизни в этом мире. Поэтому да, он войдет в вотчину экстрасенса, последует на зов брюнетки и проживет то, что ему было предначертано.

– Правильно, – сказала она, улыбаясь своими кроваво–красными губами. – Иди ко мне...

Из ниоткуда, по сознанию подобно боевой руке ударила картина: он увидел своего кузена в Старом Свете, в лесной лачуге, служившей укрытием от солнца. Сайфон, облачаясь в боевые одежды и надевая оружие, улыбался, на его виске заживал порез от лессерского клинка, который оказался быстрее и проворнее своего хозяина.

Боевой товарищ. Друг. Защитник.

Семья.

Его глаза были такими голубыми, улыбка – очень широкой, доброта – неисчерпаемой, несмотря на то, что желудок сводило от голода, а периной им служила сырая земля пещеры...

Вот, возьми.

Приглашение его кузена, произнесенное на Древнем Языке, звучало четко, как будто Балз услышал его в реальном времени, и он буквально видел перед собой бойца с протянутой рукой.

И в его ладони лежал последний ломоть хлеба, что был у него.

Ты разве не голоден? – спросил тогда Балз.

Нет, это для тебя, кузен. Возьми, поешь. Я найду что–нибудь еще.

Сайфон произнес эти простые слова под урчание собственного желудка, несмотря на то, что в пещере больше не осталось еды...

Балз резко распахнул глаза, хоть и не понимал, что они были закрыты. И улыбка перед ним, соблазнительная улыбка, улыбка воплощения зла, осознающего, что чужая душа у него в руках... она не была похожа на ту улыбку его кузена в прошлом.

На улыбку его кузена в настоящем.

– Ты знаешь, что хочешь сделать, – сказала женщина. – Знаешь, что пойдешь со мной...

С боевым кличем Балз резко развернулся и рванул с лестничной площадки, спрыгнул к болтающимся в воздухе ногам беспомощного кузена, которого тень поднимала все выше и выше от ступеней, словно собиралась вместе с Сайфоном просочиться сквозь окно над парадной дверью и исчезнуть.