Рейнкрафт очнулся от своих мыслей, когда дверь в его каменном мешке со скрежетом отворилась и на пороге появился Хемниц, но на этот раз без графа, а лишь в сопровождении четырёх стражников из внутренней охраны резиденции епископа, вооружённых алебардами и короткими мушкетами. С ними был и помощник палача, исполняющий по совместительству обязанности тюремного надзирателя. Увидев их, барон медленно поднялся с корточек во весь свой гигантский рост и грозно уставился на иезуита.

Стражники немедленно взвели курки на своих мушкетах, а Хуго Хемниц поманил оберста пальцем и прошипел вкрадчиво:

— Господин барон, я имею честь сообщить вам, что вы приглашаетесь на дознание в трибунал святой инквизиции по делу о похищении ведьмы прямо с аутодафе, к которому Ханна Штернберг была приговорена супремой. Мы искренне надеемся на ваше благоразумие, покорность и смирение перед Святой Католической церковью и перед супремой.

— Само собой разумеется, — ухмыльнулся Рейнкрафт, — можете в этом не сомневаться, святые отцы-инквизиторы. Почту за честь дать вам самые полные объяснения и показания, которыми вне всякого сомнения вы останетесь очень довольны. Клянусь крестом мальтийского рыцаря! — с этими словами барон спокойно направился к двери.

Его провели по мрачным запутанным коридорам в камеру пыток, где бравого оберста с нетерпением поджидали епископ Мегус, аббат Кардиа, аббат Бузенбаум и палач Иеремия Куприк со своим подручным. Переступив порог страшного застенка, где заседал трибунал, Рейнкрафт с любопытством огляделся: первое, что ему бросилось в глаза — это был великолепный набор орудий пыток и инструментов, разложенный в образцовом порядке на огромной тяжёлой дубовой скамье, недалеко от полыхающей печи и горна, у которого возился блестящий от пота палач, разогревающий в углях железные щипцы и тяжёлую чугунную маску.

— Добро пожаловать, барон! — услышал Рейнкрафт бархатный голос епископа.

— Моё почтение, монсиньор, — улыбнулся в ответ оберст, уставившись тяжёлым взглядом в зрачки епископу, отчего последний с ханжеским смирением поспешил опустить веки с бесцветными ресницами.

Особое любопытство у барона вызвали члены трибунала, сидящие за большим столом, покрытым чёрным сукном.

Хуго Хемниц, отослав стражников и приказав им ждать за дверью, скромно стоял в углу. Помощник палача, не уступавший ростом и телосложением Рейнкрафту, расположился за спиной барона.

— А ведь верно говорят сведущие люди, — заметил Рейнкрафт, окидывая критическим взглядом застенок, — «Одно Распятие, два подсвечника и три осла — вот из чего состоит трибунал святой инквизиции!»

Патер Бузенбаум, как ошпаренный, выскочил из-за стола и злобно прошепелявил:

— Не богохульствуй, несчастный! Ибо здесь, как ты скоро убедишься, — не место для солдатских острот! — С этими словами он подал знак палачу.

Тот не спеша отложил в сторону щипцы, раскалённые до белого цвета и чугунную маску, излучающую багровый свет, и с торжественным видом кивнул подручным, которые немедленно повисли на руках Рейнкрафта, пытаясь заломить их за его широкую спину.

— Для начала усадите его в кресло милосердия! Надеюсь, это поубавит спесь у нашего доблестного оберста имперской армии и заставит его задуматься над своим нынешним положением и бренностью земного существования. Это неизбежно приведёт барона к раскаянию и осознанию своей вины перед Церковью, — сказал епископ ласково и кротко улыбнулся.

— Повторим с этим подлым еретиком то, что мы сделали с проклятой ведьмой, которую он умыкнул с костра! Пусть теперь заплатит за всё сполна, прежде чем сам взойдёт на костёр! — воскликнул аббат Кардиа, окидывая алчным взором могучую фигуру Рейнкрафта.

Епископ больно толкнул аббата локтем в бок и зашипел ему на ухо:

— Замолчи, болван!

Однако было уже поздно.

— Что вы сделали с Ханной, грязные свиньи? — грозно произнёс барон, побагровев от гнева.

— Сейчас узнаешь! — пообещал палач, приближаясь вплотную к своей жертве в то время, как его подручные безуспешно пытались выкрутить барону руки.

Но, увы! На этот раз в руки инквизиции попалась не мелкая дичь, а настоящий матёрый хищник, даже в агонии способный натворить много бед. Не успел палач произнести эту роковую фразу, как один из его подручных шмякнулся всем телом прямо под ноги рассвирепевшему оберсту, который мимоходом пнул его тяжёлым ботфортом прямо по голове и сразу же обрушил свой тяжёлый кулачище на лицо другого помощника палача, того, что был покрупнее и всё ещё висел на мощной руке барона. Верзила отлетел к противоположной стене, снеся всё на своём пути, в том числе скамью с инструментами для пыток, которые обрушились на беднягу. Зрелище было символичным: заплечных дел мастер погребён под инструментами для пыток.

Присутствующие оцепенели от неожиданности и ужаса. Казалось, сам дьявол вырвался из преисподней, чтобы, наконец, разобраться с этими специалистами по сатановедению. Взбешённый оберст, не теряя времени, сгрёб замешкавшегося Иеремию Куприка в охапку и поднял, как пушинку.

— Значит, мерзавец, ты к ней посмел прикасаться? — прорычал Рейнкрафт, тут его взгляд упал на кресло, усеянное двухдюймовыми колючками и, недолго думая, барон впихнул в него палача. Если не ошибаюсь, это и есть кресло милосердия, — процедил он сквозь зубы, с силой прижимая насмерть перепуганного палача к колючему сиденью и спинке страшного кресла.

Палач от страха и боли завопил не своим голосом.

— Я раздавлю тебя, как крысу! — с улыбкой пообещал ему Рейнкрафт, но, к сожалению, внезапно отказался от этого похвального намерения и, рывком подняв кресло милосердия вместе с палачом высоко вверх, швырнул его в сидящих за столом оцепеневших и побледневших от страха членов трибунала. Увы, барон слишком долго провозился с палачом и упустил благоприятный для побега момент, иначе, разметав всех на своём пути, он, пожалуй, мог бы вырваться из застенков инквизиции. Возможно, он и собирался это сделать, но при неосторожном упоминании о дорогом для него существе, по милости этих извергов прошедшем все круги ада, барон на время лишился своего обычного хладнокровия и теперь думал лишь о мести.

Единственным из присутствующих, кто не растерялся, был Хуго Хемниц. Поэтому, лишь Рейнкрафт проделал свой жестокий опыт с несчастным палачом и превратил стол, за которым заседал трибунал святой инквизиции, в груду обломков, отважный иезуит мгновенно выхватил из складок сутаны свой чекан[213], с быстротой молнии подскочил к разбушевавшемуся гиганту с тыла и нанёс сильный удар по темени, почти в то же место, где у барона уже была рана от предыдущего подлого удара.

Рейнкрафт зашатался и рухнул лицом вниз, несколько раз конвульсивно дёрнулся и застыл на каменном полу.

Хуго Хемниц диким взглядом огляделся вокруг. В приоткрытую дверь заглядывали с удивлённо разинутыми ртами епископские стражники.

— Ну, чего стоите, болваны? — прикрикнул он на оторопевших стражников. — Отволоките этого проклятого еретика в его камеру!

Стражники, наконец, опомнившись, опрометью бросились выполнять приказ иезуита, мешая друг другу своими длинными алебардами и мушкетами.

— Да оставьте вы свои секиры, идиоты! — теряя самообладание, закричал в бешенстве Хемниц. — Сначала выволоките этого подлого нечестивца прочь, а потом займитесь этим глупцом, застрявшим в собственном кресле! — Он сплюнул с презрением, но тем не менее направился к громко голосящему палачу. — Заткнись, свинья! От твоих воплей у меня заложило уши! — велел он несчастному Куприну, но тот продолжал верещать, не унимаясь ни на минуту. — Вот свинья! — процедил сквозь зубы иезуит и двинул по физиономии палача, скривлённой от нестерпимой боли в жуткой гримасе.

Визг оборвался. Хемниц, укоризненно покачав головой, принялся помогать епископу и остальным отцам-инквизиторам выбираться из-под обломков стола.

Стражники тем временем схватили неподвижно лежащего барона Рейнкрафта за ноги и поволокли к двери. Вслед за безвольно мотающейся головой по каменным плитам пола тянулась тонкая дорожка крови, вытекающей из зияющей на темени раны. Внезапно за дверью послышались чьи-то грубые голоса, солдатская ругань, лязг оружия и звон шпор. Дверь с грохотом распахнулась, и через порог застенка переступил сам герцог. Его сопровождали генерал-вахмистр фон Илов, гауптман Деверокс, который командовал взводом гвардейцев из личной охраны владетеля Фридланда, Мекленбурга и Сагана. Глазами вошедших открылась страшная картина: казалось, какой-то ужасный смерч пронёсся по застенку, всё разрушая и сметая на своём пути, и лишь Хуго Хемниц каким-то чудом уцелел среди всеобщего хаоса. Герцогу показалось, что уже где-то видел этого монаха, но сейчас ему было не до воспоминаний, и он только присвистнул от удивления, увидев этот разгром.