— Вот и наставишь, сын мой, — охотно согласился иезуит. — Поможешь нам отправить её на очистительный костёр, и, быть может, именно благодаря тебе, сын мой, она избегнет мук вечных в преисподней, и это будет угодно самому Господу, но прежде ты примешь личное участие в дознании. Это необходимо тебе, сын мой, для обретения большей твёрдости духа, достойной воспитанника нашего ордена. Или ты предпочитаешь воспротивиться моему приказу и собираешься нарушить устав ордена, написанный и утверждённый самим благословенным Игнатием Лойолой[179]? Итак, если я утверждаю, что белое — это чёрное, то что дальше? — грозным тоном спросил иезуит.

— То белое — это воистину чёрное, если это угодно Господу Богу, его экселенции генералу ордена иезуитов и моему наставнику — коадъютору духовного посвящения, то есть вам, ваша экселенция, — ответил Пикколомини, испуганно трясясь всем телом.

— Amen, — заключил иезуит и добавил уже более мягким тоном: — Теперь я воочию убедился, сын мой, что ты не забыл, какому великому делу мы служим. Это намного облегчает твою участь. — С этими словами зловещий гость благословил графа и с важным видом удалился.

Несчастный послушник ордена иезуитов, схватившись руками за живот, в который раз поспешил к ночному горшку.

«MALLEUS MALERICATORUM»[180]

Несчастная Ханна Штернберг по доносу коадъютора духовного посвящения[181] ордена иезуитов Иоганна-Збергардта Нитарда и по настоянию аббата Бузенбаума, учёного доминиканца, одного из главных инквизиторов Мекленбурга, была заточена в застенок при городской ратуше, где томились обыкновенные, так называемые светские преступники, не замешанные в гнусных злодеяниях против Католической церкви. Однако, по решению главы местного диоцеза — епископа Иоахима Мегуса она в ту же ночь была тайно перевезена в мрачные подземелья епископской резиденции. Сам епископ был главным инквизитором шверинского диоцеза, а также председателем трибунала святой инквизиции. Он знал Нитарда, скрывающегося под личиной простого монаха-минорита Хуго Хемница, лишь как фискала святой инквизиции, не догадываясь о настоящей миссии доблестного воина общества Иисуса.

К своим тридцати семи годам Иоганн-Збергардт Нитард получил изрядную подготовку в парижском иезуитском коллегиуме и прошёл тяжкий путь от новициата до коадъютора духовного посвящения. С тех пор как прошёл аффилацию[182], он глубоко овладел знаниями в области теологии, философии, риторики, искусства и естественных наук, а также почти в совершенстве изучил шесть языков, не считая обязательных латыни и древнегреческого, и отлично владел испанским, итальянским, английским, французским, датским[183] и даже русским. Кроме того, Нитард изучил военное искусство на уровне старшего офицера, стал магистром медицины, уделял внимание и физическим упражнениям, особенно фехтованию, гимнастике и верховой езде, а не только так называемой eksertitia spiritualia[184]. Эту, наиболее сложную и изнурительную перед посвящением в светские коадъюторы науку Нитард с блеском прошёл в мрачных склепах иезуитского монастыря в Мадриде.

Монсиньору Иоахиму Мегусу и его приближённым иезуиты ловко подсунули сведения только о том, что Хуго Хемниц имеет особые полномочия от самого архиепископа Мараффи, Великого инквизитора и генерала ордена Святого Доминика. Это заставляло местных церковных иерархов с опаской относиться к легату самого Мараффи. Епископ Мегус и аббат Бузенбаум не заставили себя долго уговаривать и с огромной радостью ухватились за предоставленную судьбой возможность устроить, наконец, настоящую охоту на ведьм в надежде переплюнуть самого кёльнского епископа Фердинанда Баварского. Для этой благой цели в срочном порядке был созван трибунал святой инквизиции.

Датарием и секретарём епископ Мегус назначил настоятеля доминиканского монастыря аббата Бонифация Кардиа — весьма сведущего в своём деле.

Трибунал святой инквизиции со всей возможной объективностью пытался разобраться в довольно запутанном деле Ханны Штернберг. Следствие очень осложнялось из-за отсутствия отца преступницы, который, безусловно, был её сообщником. Вероятно, почувствовав опасность, лекарь сумел вовремя скрыться. Пытаясь напасть на его след, по распоряжению епископа Мегуса фискалы святой инквизиции сейчас вовсю рыскали по всему герцогству.

Извлечение истины всегда было высшей целью трибунала святой инквизиции, и поэтому председатель трибунала епископ Мегус, как и его знаменитый предшественник и наставник в этом богоугодном деле — Великий инквизитор Торквемада, написавший более столетия до этих событий фундаментальный труд «Malleus malericatorum», считал критерием истины практику, полагая, что никакие философские и богословско-риторические ухищрения не в состоянии заставить закоренелую ведьму или колдунью, имеющую прямую связь с самим дьяволом, признаться в преступлениях и кознях против рода людского и Святой Католической церкви, а тем более искренне раскаяться в содеянных злодеяниях, и только трудное ремесло палача — представителя светской власти — может со временем пролить свет на некоторые запутанные обстоятельства дела. Вооружённые этой надёжной методологией, епископ Мегус и патер Бузенбаум в своих воззрениях на предстоящее расследование исходили только из высокого чувства милосердия, предписанного самой церковью, во что они искренне верили, ибо вырвать заблудшую овцу из когтей князя мира сего не так просто. Иначе отец-дознаватель аббат Бузенбаум не стал бы так придирчиво лично контролировать все приготовления приглашённого из магистрата Иеремии Куприна — самого искусного палача славного города Шверина.

Шверинский палач, обрадованный предстоящей увлекательной творческой работой, даже отослал прочь своих помощников и самолично тщательно проверил и разложил по местам свои инструменты и приспособления для пыток. Раздул в горне жаркий огонь и накалил до тёмно-вишнёвого цвета щипцы и чугунную маску, надеясь, что проклятая ведьма своим упрямством доведёт членов трибунала до бешенства, и можно будет воспользоваться счастливым случаем для применения на деле этого чудовищного изобретения инквизиторов.

Заметив нескрываемое любопытство, с которым Хуго Хемниц наблюдал за приготовлениями палача, епископ Мегус хитро улыбнулся, подмигнул отцу-дознавателю и сказал:

— Я слышал, что на родине великого Торквемады наиболее успешно проводятся подобные дознания. Ведь школа святого борца с ересью и величайшего из всех инквизиторов вот уже более ста лет находится на недостижимой высоте. Так, может, наш учёный брат-минорит из Испании изъявит желание помочь нам разобраться в этом крайне запутанном деле и наставить с помощью Господа заблудшую овцу на путь истинный, вырвав у неё признание в совершенных злодеяниях?

— Я готов, ваше преосвященство, и надеюсь, что мои скромные знания и силы принесут хоть небольшую пользу в этом богоугодном деле, — смиренно ответил иезуит, потупив сверкнувшие сталью глаза.

В мрачный полутёмный застенок со сводчатым низким закопчённым потолком епископские стражники ввели Ханну. Ярко полыхающий горн, усердно раздуваемый палачом, неверным дрожащим и в то же время каким-то зловещим кроваво-красным светом озарил её высокую ладную фигуру. Палач мельком взглянул на девушку, подивился её необычайной красоте и, пошевелив длинными железными щипцами в горне, с удовольствием представил, как этот раскалённый металл вопьётся в белую тонкую нежную кожу, как чугунная маска в одно мгновенье превратит дьявольски красивое лицо в обугливающуюся, бесформенную массу прожаренного, черно-красного мяса. Благодаря своему живому, как у истинного художника, воображению Куприн уже почувствовал ни с чем не сравнимый чудесный запах палёного мяса и сгоревших волос и, жадно вдохнув спёртый угарный воздух застенка, ещё усерднее приналёг на мехи.