Служанка, которой было не впервой попадать в подобные передряги, без лишней суеты быстро сгребла в охапку свою одежду, а также одежду грума и вытолкнула мальчишку в будуар, откуда по приказу герцогини после переселения её в эти покои ещё в 1628 году была прорублена запасная дверь в коридор.

Удар в дверь повторился, причём с удвоенной силой. Убедившись, что служанка с грумом удалились, не оставив после себя ничего компрометирующего, герцогиня смело повернула ключ.

— Вы заставили меня ждать, — недовольно проворчал Валленштейн.

— Извините, ваше высочество, но я уже давно спала, — кротко ответила супруга, сладко зевая.

Разувшись у самого алькова жены, герцог внезапно вступил во что-то мокрое на ковре и тут же почувствовал запах мочи.

— А это что такое? — спросил герцог с изумлением.

— Вероятно, опрокинулся ночной горшок, — невозмутимо ответила супруга.

— Так немедленно вызовите служанку, пусть уберёт этот вонючий ковёр! Удивляюсь, как вы можете спать в таком дерьме! — с раздражением произнёс герцог, изо всех сил стараясь казаться спокойным, при этом совершенно позабыв об этикете, отпустил несколько крепких солдатских ругательств.

Герцогиня неохотно взялась за серебряный колокольчик.

Против ожидания, избалованная горничная явилась почти немедленно. Она только что втолкнула насмерть перепуганного грума в потайной ход к графу Пикколомини, шепнув, что скоро вновь вернётся, чтобы вывести их потайным ходом к часовне.

С любопытством оглядев при неверном свете фонаря полуголого, дрожащего, как в лихорадке, мальчика, судорожно прижимающего к груди скомканную одежду, граф ухмыльнулся. Однако, вдруг вспомнив, что по милости этого сопляка он битых два часа воевал с крысами и как чёрт выпачкался в пыли, Пикколомини не на шутку разозлился, ревность подстегнула его злобу. Когда появилась Клара, несчастный грум, кое-как одетый, скривив свою мордочку, горько плакал, а Пикколомини утешал беднягу, клятвенно обещая с этого времени не обходить своим вниманием такого славного мальчика.

— Прошу, ваша милость, — пригласила Клара, взяв фонарь и освещая им путь.

Проводив графа к самому выходу из склепа в часовню, она крепко взяла грума за руку и сказала участливо:

— Сейчас пойдём ко мне, и я быстро приведу тебя в порядок, — многозначительно пообещала Клара.

Мишель не успел опомниться, как сильная рука служанки проворно схватила его за шиворот, словно нашкодившего щенка, ткнула лицом в пятно на злополучном ковре, принесённом из спальни.

— Я, что же, после тебя должна убирать, как после какого-нибудь обмочившегося кронпринца? — воскликнула голосом, полным справедливого негодования, взбешённая Клара. — Ишь ты, какой нежный и деликатный выискался, содомит вонючий!

С этими словами она обрушила град ударов на узкую спину грума. Тот заверещал пронзительным поросячьим визгом. Его дикие вопли заставили встрепенуться самого герцога.

— Похоже, где-то рядом режут свинью! — удивился герцог. — Да, так и есть, безусловно, режут свинью, причём где-то совсем рядом, — рассердился герцог с укоризной глядя на не менее удивлённую супругу. — Не иначе, как ваша служанка, эта похотливая стерва, пригласила к себе на ночь какого-то из кнехтов или солдат, а тот с собой припёр украденного у местных крестьян крупного поросёнка! Ну, им это дорого обойдётся! — в голосе герцога звучала неприкрытая досада и он, выругавшись, по-солдатски быстро вылез из постели. — Нет, пожалуй, это визжит не свинья! — воскликнул герцог и выхватил шпагу из ножен, лежащих вместе с роскошной перевязью на стуле. Взяв тяжёлый бронзовый подсвечник, он опрометью выскочил из спальни.

Клара всё ещё усердно обхаживала палкой бедного Мишеля, когда в её каморку в одной ночной сорочке, но вооружённый шпагой, ворвался сам герцог, а следом за ним несколько гвардейцев во главе со встревоженным гауптманом Девероксом, которых подозрительный шум в покоях герцогини оторвал от игры в карты.

— Ваше высочество! — едва увидев перед собой герцога, завопила служанка со слезами на глазах. — Спасите, ради Бога! Я лишь успела прилечь, чтобы хоть немного отдохнуть, как ко мне ворвался этот негодный мальчишка, этот гнусный развратник, который не даёт проходу ни одной молодой служанке. Он и меня пытался обесчестить, но я еле вырвалась из его грязных лап! — верещала Клара, в благородном негодовании продолжая что есть силы дубасить захлебывающегося от крика Мишеля.

— Немедленно прекратите это свинство! — велел герцог. — Отведите мерзавца на конюшню и всыпьте ему двадцать горячих, чтобы впредь неповадно было приставать к служанкам, особенно к тем, что годятся ему в матери! — немедленно принял соломоново решение герцог. — И вообще, по возрасту этот бездельник уже давно не подходит для исполнения обязанностей грума, поэтому оставьте его на конюшне ухаживать за лошадьми, а то сопляк с жиру бесится.

Не успел Мишель опомниться, как сильные руки подхватили его и поволокли на очередную экзекуцию. Оторванные от увлекательной игры в карты и поэтому не на шутку разозлившиеся гвардейцы добросовестно выполнили приказ своего грозного хозяина. Ночью, содрогаясь от душивших его рыданий, Мишель, лишённый своей уютной каморки в замке и мягкой постели, долго не мог уснуть на охапке простой соломы и, когда наконец он с трудом забылся, ещё долго продолжал скулить во сне, словно обиженный щенок, так и не поняв, что поплатился за чужие грехи.

AD MALOREM DEI GLORIAM[231]

Ливень до сих пор невиданной силы продолжался почти всю ночь. Вода в Зуде и в каналах вышла из берегов, бурлящими потоками ринулась по узким улицам Шверина, постепенно превращая их в настоящие реки с мутной, грязной водой, по которым можно было передвигаться только на лодках или плотах. Многие сомнительные личности — бродяги, воры, грабители с большой дороги, солдаты-дезертиры и просто обыкновенные нищие — немедленно воспользовались обстановкой и везде, где только могли, занимались мародёрством, от которого в первую очередь пострадали различные питейные заведения, постоялые дворы и дома богатых бюргеров. Были даже попытки проникнуть в резиденцию епископа, но охрана дала достойный отпор незваным гостям, расстреляв их в упор залпами из мушкетов. Комендант Шверина, гауптман Гордон организовал настоящую охоту за мародёрами.

Из-за создавшегося чрезвычайного положения, как Валленштейн и предполагал, казнь Рейнкрафта откладывалась на неопределённый срок. Вероятно, Хуго Хемниц частично был прав, когда решил, что сами силы ада против казни этого законченного негодяя и подлого закоренелого еретика. Однако казнь рано или поздно должна была состояться. Спустя два дня после окончания ливня, когда уровень воды в реке и каналах настолько понизился, что улицы Шверина вновь стали сухопутными, чему немало способствовало майское солнышко, во всю мочь пригревавшее и осушавшее окрестности столицы герцогства, на площади у ратуши был торжественно зачитан указ герцога. Он гласил о том, что ритуал почётной казни состоится в среду, 12 мая 1630 года, в четыре часа после полудня: барон фон Рейнкрафт будет обезглавлен путём мечного отсечения на эшафоте у ратуши, в присутствии самого герцога, духовенства, магистрата и всех жителей Шверина.

Хуго Хемниц с облегчением перекрестился, узнав радостную весть и, отобрав самых надёжных и весьма искусных в фехтовании и в военном ремесле послушников, вместе с графом Пикколомини глубокой ночью накануне казни, проник потайным ходом, ведущим из склепа под часовней, в замок герцога.

— Его высочество обычно по утрам упражняется в фехтовании, и это самое удобное время для похищения его глупой дочери. Однако эта взбалмошная дура имеет привычку спозаранку перед завтраком носиться верхом по окрестностям Шверина, поэтому нам нужно не упустить момент, когда она ещё спит. Я думаю, её надо захватить ещё до того, как она соберётся и отправится на конюшню, а сам герцог будет в фехтовальном зале, — сообщил Пикколомини своему наставнику.