За время, проведённое в пути, герцогиня пришла в себя после случившегося за завтраком инцидента и настолько успокоилась, что даже задремала под мерное цоканье четвёрки коней. Её привёл в себя мелодичный голос юного грума, распахнувшего дверцу кареты и откинувшего металлическую подножку. С трудом стряхнув дрёму, герцогиня оперлась на хрупкое плечо мальчика, осторожно выбралась из кареты и, придерживая пышный подол роскошного платья, направилась к собору.

Среди немногих молящихся она сразу же заметила стройную фигуру графа.

Расторопный грум положил подушечку для коленопреклонённой перед статуей Святой Магдалины — патронессы герцогини, которая опустилась на колени и с жаром принялась молиться, искренне умоляя свою святую покровительницу добиться у Господа прощения всех её вольных и невольных грехов. Впав в религиозный экстаз, герцогиня так расчувствовалась, что всем её существом овладело глубокое раскаяние и вся её прежняя жизнь показалась пустой и никчёмной. Обильные горячие слёзы текли по её лицу, душа разрывалась на части от чувства горечи утраты невинной юности, тоски по тому, кто поведёт её за собой на религиозный подвиг, о котором герцогиня в последнее время страстно мечтала. Изабелла твёрдо решила начать новую, полную религиозной борьбы со своими недостатками, воистину подвижническую жизнь.

Искренность и пылкость, с которой молилась герцогиня, и её слёзы не прошли мимо внимания Пикколомини и привели последнего в умиление, он готов был пасть ниц перед ней, почитая её, как настоящую святую. Между тем герцогиня достала из маленькой, расшитой золотом и украшенной алмазными вензелями чёрной бархатной сумочки надушенный кружевной платочек, аккуратно вытерла слёзы и сунула его обратно вместе с маленьким молитвенником в чёрном бархатном переплёте с золотым, выложенным алмазным крестиком, медленно приблизилась к чаше со святой водой, где её поджидал граф. Он обмакнул руку в святую воду и протянул её герцогине. Та легко прикоснулась к узкой ладони графа, благодарно кивнула и грустно улыбнулась, будучи всё ещё под впечатлением своего моления, и шепнула:

— Я жду вас в карете.

Граф Пикколомини в ответ слегка склонил красивую голову в знак готовности немедленно выполнить любое её желание и, в свою очередь, тихо промолвил:

— Ваше высочество, вас ждут в исповедальне. — Он взглядом указал на одну из свободных ниш в противоположной стене зала. — Расскажите там всё то, о чём вы сообщили мне в послании.

Герцогиня без возражений подчинилась и немедленно отправилась к указанной исповедальне.

— Дочь моя, я отпускаю тебе ясе грехи, — услышала герцогиня после своей исповеди, — иди с миром, и да пробудет с тобой благодать Божья. Помни, что милосердие нашего Господа — безгранично, — раздался зловещий шёпот из-за решётки.

Пикколомини проводил герцогиню до кареты и помог своей высокой покровительнице влезть.

Протянув графу для поцелуя обтянутую чёрной шёлковой перчаткой руку, она тихо сказала:

— Сегодня в полночь я жду вас у себя для очень важной беседы на богословскую тему, ибо я намерена отрешиться от мирской суеты и предаться религиозной аскезе. Служанка встретит вас у старой часовни.

В тот момент Пикколомини нагнулся к затянутой в шёлк руке герцогини, недоумевая, отчего это его любовнице взбрело в голову заняться какими-то дурацкими вопросами теологии. Сама герцогиня, занятая мыслями о религиозном подвиге и предстоящей суровой аскетической жизни, бросила рассеянный взгляд поверх напомаженной головы графа и случайно обнаружила рядом с каретой розового от смущения своего маленького грума, всё ещё держащего на вытянутых руках подушечку для коленопреклонений.

«Ему, пожалуй, лет 12-13, и он довольно хорошенький и миленький, словно девочка», — подумала она и неожиданно для себя подмигнула мальчику. Тот ужасно смутился, густо покраснел и потупил миндалевидные глазки, уставившись на свои красные башмачки с позолоченными пряжками.

Наконец граф оторвался от руки герцогини и в глубоком поклоне сделал несколько шагов, пятясь назад.

Герцогиня же мельком оглянулась на гарцующих возле кареты двух рослых гвардейцев для охраны и строго приказала груму:

— Войди в карету! — после того, как мальчик подал и уложил у её ног подушечку для коленопреклонений и уже собирался пристроиться на золочёных запятках кареты. Она ласково и ободряюще ему улыбнулась, жестом указав на место рядом с собою.

Этот жест не укрылся от пристального внимания графа и вызвал у него мучительное чувство ревности и досады. Но делать было нечего и граф, проклиная в душе сумасбродство покровительницы, вынужден был подойти к карете и захлопнуть за негодным мальчишкой дверцу.

Такого унижения Пикколомини давно не испытывал. Герцогиня же с удовольствием отметила, что её фавориту это далось нелегко, и приказала кучеру трогаться. Напоследок она в окно кареты успела показать графу ловкими маленькими пальчиками свой любимый непристойный жест, имитирующий половой акт.

— Как тебя зовут, мой маленький? — повернувшись к груму, проворковала герцогиня, сняв перчатки и положив свою маленькую руку на голубые в жёлтую полоску штаны грума.

— Мишель Дюбуа! — пролепетал вконец растерянный грум.

Кучеру пришлось сделать два лишних круга по городу, пока герцогиня наконец позволила ему следовать к дворцу. За это время она буквально изнасиловала неискушённого в гнусном разврате мальчишку. Когда карета, наконец остановилась у ворот дворца, из неё сначала вывалился раскрасневшийся и взмокший от пота грум, а затем румяная от удовольствия герцогиня.

— Сегодня, когда часы на башне пробьют одиннадцать, моя горничная проводит тебя ко мне в спальню. Жди у старой часовни, где находится родовая усыпальница бывших владельцев замка! — велела новому любовнику герцогиня, совершенно забыв, что уже назначила свидание графу.

В условленное время служанка к своему большому удивлению не обнаружила у часовни маленького грума, и она отправилась в каморку бессовестного мальчишки. Ей самой не терпелось позабавиться с грумом, но в то же время она сгорала от ревности, узнав о новом увлечении своей госпожи. Разбудив мирно спящего непутёвого мальчишку и надавав ему увесистых оплеух, она с силой поволокла его к герцогине.

Прежде, чем насладиться обществом своего нового любовника, герцогиня пошепталась со служанкой, и та ушла через потайной ход встречать графа Пикколомини, который с нетерпением топтался в часовне. Проведя графа по длинному запутанному лабиринту потайного хода, проложенному в толстой стене замка, она, как обычно, попросила его подождать, строго предупредив, чтобы он не смел высовываться из убежища наружу, в коридор, где можно наткнуться на стражу, слуг, а то и на самого герцога. Она быстро открыла потайную дверцу и тотчас исчезла, прихватив с собой фонарь. Пикколомини остался в кромешной темноте и с содроганием прислушивался к шороху бегающих по лабиринту крыс.

Обе компаньонки по гнусному разврату принялись самым настоящим образом насиловать Мишеля. Неискушённость мальчика приводила похотливых стерв в дикий восторг. То, что с ним вытворяли герцогиня и её служанка в этой спальне, не могло представиться несчастному груму даже в кошмарном сне. Сколько это продолжалось, он уже не помнил, ибо ему приходилось работать в поте лица, выполняя самые извращённые фантазии взбесившихся от похоти мегер.

Всё это время граф, проклиная всё на свете, глотал пыль в тесном душном застенке и отбивался ногами и даже шпагой от обнаглевших крыс. Наконец, он с облегчением услышал звуки шагов, но когда граф различил в этих гулких звуках чеканный мужской шаг, душа его ушла в пятки, и он задрожал от страха, как осиновый лист. Слух не обманул Пикколомини: это был сам герцог, решивший в эту ночь исполнить свой супружеский долг и заодно объясниться с супругой по поводу утреннего инцидента. Подойдя к двери спальни, герцог, не изменяя старой ландскнехтской привычке, пнул её тяжёлым ботфортом.

Герцогиня с горничной притаились.

— Это его высочество, — шепнули они Мишелю на ухо, у последнего от ужаса застучали зубы, и смертельно перепуганный грум невольно обмочился.