— Если враг оказался в твоих руках, никогда не спеши сворачивать ему шею, иначе ты лишишь себя главного удовольствия и не насладишься как следует животным ужасом, который испытывает жертва палача перед пытками и долгой мучительной смертью. Учти главное — в последний момент твоя жертва может допустить роковую ошибку, из которой можно извлечь значительную пользу. Например, ты неплохо придумал это дело с Красной Дубравой, — обратился господарь к Лупулу, — но, к большому сожалению, опять-таки поспешил разделаться с ляхами и швабами. Я же на твоём месте растянул бы это удовольствие не меньше, чем на неделю, а ты даже не удосужился дождаться, когда всех недоверков зароют в землю и пройдутся по ним плугами. И вот результат — казаки успели спасти часть этих негодяев, а Флория-Розанда погибла. Впрочем, на одну бабу меньше — горя мало. Но всё-таки эта несчастная дура была моей дочерью, — княгиня, стоявшая у трона господаря, при этих словах громко всхлипнула и зарыдала. Но тот, повернув к ней побагровевшее лицо, рявкнул: — Заткнись, дура! — и уже спокойным тоном продолжил развивать свою мысль, обращаясь к Лупулу: — А теперь будь особенно внимательным и запомни, как я поступлю с этим отпетым негодяем, вообразившим себя странствующим рыцарем. Я уж не упущу случая полностью насладиться муками и страхом смерти своей жертвы, прежде чем она окончательно попадёт в руки палача, можешь быть уверен — сумею извлечь из этого определённую пользу. Ты увидишь, как после разговора со мной с этого проходимца слетит вся его спесь, словно шелуха с семени, как после дарованной надежды на лучшее будущее я сильно его разочарую, и вот тогда-то этот хвалёный храбрец и благородный рыцарь, лишь только его потянут к крюку, задрожит перед палачом, как ягнёнок перед пастью волка. Здесь важно не упустить главный момент — снова подарить жертве надежду, именно в это время смертник обычно теряет последние остатки мужества и готов на всё ради небольшой отсрочки казни.
Лупул с серьёзным видом внимал наставлениям отца и согласно кивал, искренне удивляясь, как это он сам не додумался до таких простых вещей.
— Ну, что? Пожалуй, пора начинать, — с важным видом сказал господарь. — Тащите сюда этого недоверка! Сейчас начнётся потеха! Это ему не с бедным Урсулом драться!
К подножью зловещей Красной башни пушкари тотчас вывели Валленштейна и передали его наряженным во всё красное, несказанно обрадованным предстоящему развлечению палачам. Сюда же приволокли и бездыханные тела Урсула и Курджоса.
— Спэтар и апрод были настолько глупы, что позволили себя одурачить в Кузминском лесу, а затем ещё позволили себя убить в яме, а раз так, то отволоките их трупы на поле правосудия и водрузите на колья — так будет от них толку больше, чем при их пустой и никчёмной жизни, — распорядился господарь.
Бояре, поражённые такой мудростью, испустили громкий вздох восхищения, а летописец Григоре Уреке[101] тотчас записал эти бессмертные слова на долговечном пергаменте.
Изувеченные трупы привязали к лошадям и немедленно поволокли на поле правосудия, где быстро натянули на колья. Наслаждаясь этим зрелищем, господарь украдкой наблюдал за Валленштейном. Тот сохранял невозмутимый вид.
— Рыцарь, — обратился к нему удивлённый выдержкой господарь, — как думаешь, почему именно у подножья этой величественной башни мы сегодня собрались?
— Именно здесь вы собираетесь вздёрнуть меня на крюке, — просто ответил Валленштейн. — Однако ваши бывшие слуги уже не насладятся этим зрелищем, и меня забавляет замечательная возможность встретиться с ними в аду.
— Погоди радоваться, рыцарь, — усмехнулся господарь. — Подойди лучше поближе, мы потолкуем с тобой по душам. Как думаешь, почему я тебя приговорил к повешенью на крюке, будто какого-то подлого поджигателя? — спросил господарь, глядя прямо в глаза рыцарю.
— Именно потому, что я рыцарь, а не поджигатель, — ответил Валленштейн. — В противном случае, я бы сюда просто не явился.
— А зачем ты всё-таки это сделал?
— Её высочество, княжна Флория-Розанда оказалась в опасности из-за гнусных козней одного из ваших шпионов, и я спешил предотвратить трагедию. Но, увы! — с горечью проговорил Валленштейн. — Вестник смерти прилетел быстрее, и проклятый апрод этим ловко воспользовался.
Господарь значительно посмотрел на сына и тихо, так, чтобы не мог услышать смертник, сказал:
— Ты видишь, я прав: из разговора с жертвой можно узнать много полезного.
Лупул согласно кивнул головой и презрительно усмехнулся.
— Ты лжёшь, рыцарь, — сухо заметил господарь. — Именно ты во всём виновен. Ты пришёл в мою страну, чтобы грабить моих подданных, и это ты погубил мою дочь и теперь пытаешься свалить вину на моего раба, которого ты убил, чтобы замести следы своего преступления.
— Это так, — усмехнулся Валленштейн, — подобных мерзавцев чаще всего называют рабами рабов.
Лицо господаря стало пунцовым, а глаза снова налились кровью. Лупул закусил нижнюю губу и невольно положил руку на эфес сабли. Все окружающие побледнели и затаили дыхание. Однако господарь быстро собой овладел и, криво улыбаясь, сказал:
— Я вижу, тебе по-прежнему не занимать отваги и дерзости, ты считаешь, что терять тебе нечего, но, может быть, я решил тебя помиловать, несмотря на все твои гнусные злодеяния?
— Моё преступление только в том, что из Венгрии я возвращался в Речь Посполиту другой дорогой, но отнюдь не для того, чтобы грабить ваших подданных, и в том, что я не сохранил голубей, попавшись на уловку презренного шпиона.
— Ты не только храбрый воин, но и на редкость честный и благородный человек, сразу видно — дворянин, — похвалил господарь Валленштейна и неожиданно добавил: — Поэтому я готов исполнить любую твою последнюю просьбу. Я слушаю тебя, рыцарь.
— Я хотел бы попрощаться с Флорией-Розандой, — не задумываясь, ответил Валленштейн.
— И всё? — удивился господарь. — Может, ещё что-то желаешь? Подумай, пока ещё есть время.
Валленштейн на мгновенье задумался и, немного поколебавшись, сказал:
— Напоследок я хотел бы немного посидеть на своём боевом коне.
— Странное желание. Но почему бы нам всем не полюбоваться на то, как тебя на твоём коне подведут к палачу? — со смехом заметил господарь и велел челяди: — Оседлайте и немедленно приведите сюда коня этого рыцаря! — И, обращаясь к Валленштейну, добавил: — В первой просьбе я вынужден тебе отказать, ибо именно на тебе лежит вина за гибель Флории-Розанды, и было бы кощунством вести тебя на её могилу. Что же касается твоей любимой лошадки, то изволь, можешь немного покрасоваться на ней. Ха! Ха! Ха!
Стоящие у кресла господаря самые сановитые бояре с готовностью подхватили смех своего грозного повелителя и угодливо захихикали.
Наконец, Шпатца подвели к Валленштейну, и рыцарь привычно похлопал его по высокой холке, нежно провёл рукой по чёрной шелковистой гриве. Конь всхрапнул, запрял острыми ушами и, словно чувствуя скорую гибель хозяина, ткнулся сухой мордой в его обветренное лицо и вдруг, вскинув голову, громко жалобно заржал, но Валленштейн быстро успокоил коня, шепнув ему что-то на ухо, чем очень удивил всех присутствующих. Не спеша, рыцарь вставил ногу в стремя, спокойно уселся в седло и, оглядев с высоты пространство между Красной башней и «гребнем», толпящихся у кресла господаря придворных, палачей, с нетерпением переминающихся с ноги на ногу, стражу на стенах, башнях и у закрытых ворот внешней стены крепости, подмигнул главному палачу. Тот освободил конец верёвки, переброшенной через блок, и что-то недовольно заворчал, и сразу же крюк спустился вниз и очутился в его жилистых цепких руках. Встретившись с любопытным и в то же время напряжённым взглядом господаря, заметив беспокойный блеск в глазах его отпрыска, Валленштейн презрительно усмехнулся и тронул шпорами коня. Пушкарь, схватив коня под уздцы, улыбаясь, повёл его вместе со всадником к подножью зловещей башни, где стоял в ожидании главный палач. Когда всадник очутился напротив него, палач тоже подмигнул рыцарю и радостно выдохнул из-под красного балахона с узкими прорезями для глаз:
