Лупул шепнул что-то на ухо отцу, и уже через минуту двое дюжих пушкарей волокли апрода в Красную башню. Тот яростно сопротивлялся и вопил во всю глотку:

— За что, твоё величество? Я ведь первым был, кто принёс весть об измене! — И у входа в страшную Красную башню неожиданно запел:

Вскоре апрод уже катился кубарем по каменным ступенькам крутой лестницы, ведущей в мрачное подземелье.

Неожиданно опухшее лицо господаря сильно побагровело и приняло синюшный оттенок, а глаза ещё сильнее налились кровью, он зашатался, и слуги едва успели подхватить под руки и отнести в покои.

Тело несчастной дочери господаря тоже унесли, чтобы подготовить к похоронам.

— Клянусь дьяволом Лавром Малавром и бородой самого султана Османа, я найду этого проклятого Валленштейна и самый искусный палач султана не сумеет с ним сделать то, что я с ним сотворю, будь он проклят! Однако, от сестры я не ожидал такой подлости, — бормотал Лупул, бегая по своим покоям, словно тигр по клетке.

В это время на Семиградской дороге, ведущей к Венгерским воротам Сучавы, появился одинокий всадник в чёрном длинном плаще и в чёрной широкополой шляпе с белым плюмажем. Он не спеша проехал по узким запутанным улочкам города к воротам внешней стены крепости и громко затрубил в боевой серебряный рог.

Первым, кто его узнал, был сам княжич, он задрожал от бешенства и лютого гнева, но, чудовищным усилием воли подавив эмоции, вдруг отчётливо поняв, что это — сама Судьба, отправил пушкарей доложить отцу о госте. Господарь уже успел прийти в себя после того, как с ним чуть было не случился удар, — придворный медик вовремя выпустил лишнюю «дурную» кровь, — кажется, был готов снова казнить и миловать.

Лупул, возблагодарив небо за неожиданную возможность так быстро выполнить свою клятву, велел немедленно позвать палача, но господарь ему помешал. Чувствуя себя ещё не лучшим образом, он боялся упустить малейшую деталь предстоящей расправы с ненавистным тевтонским рыцарем, велел отложить увлекательное зрелище пыток и казни, а пока только разоружить Валленштейна и поместить его в застенок с «крысами покрупнее».

Княжич, долго не мудрствуя, приказал спустить Валленштейна в подземелье Красной башни, где ожидали своей участи доблестный спэтар Урсул и апрод Курджос. «С крысами покрупнее, — усмехнулся Лупул, вспоминая приказ господаря. — Надеюсь, эти две крысы не позволят скучать благородному тевтону!»

О гибели возлюбленной Валленштейн узнал, когда уже приближался к крепости на Господарском холме. Внутри у рыцаря сразу всё окаменело, и он медленно направился к крепости — спешить было уже некуда. Он знал, чьих рук это чёрное дело, и теперь был занят только одной мыслью — отомстить!

Сидящие в подземелье спэтар Урсул и апрод Курджос были ошеломлены, когда к ним внезапно спустили Валленштейна, но, оправившись от первого потрясения, они несказанно обрадовались.

— Вижу, ты по наущению самого дьявола очередной раз искушаешь судьбу, — заметил Урсул, поднимаясь во весь свой огромный рост с охапки гнилой соломы в углу. — Не стоило тебе возвращаться сюда. Эй, Фрумос, ты только посмотри на этого шваба, ищущего своей смерти, — обратился спэтар к Курджосу и добавил: — Я рад, что прежде, чем нас с Фрумосом повесят или посадят на колья, сам, вот этими руками сверну тебе, проклятому швабу, шею. Это будет хоть каким-то утешением. Ну, рыцарь, иди в мои объятия! — И с этими словами спэтар Урсул медленно стал надвигаться на Валленштейна.

— Да, иди в его объятия, — пискнул Курджос, на всякий случай юркнув в самый дальний угол застенка. — Иди! Иди! Что стоишь? Это тебе не шпагой размахивать, — хихикнул он.

Валленштейн понял, что в тесной яме — всего шесть шагов в ширину и столько же в длину — ему будет непросто совладать с двумя противниками. Когда Урсул попытался схватить его за шею, врезал со всей силой коленом спэтару в пах, а затем согнувшийся почти пополам от дикой боли противник получил тем же твёрдым, как камень, коленом удар по лицу. Спэтар, захлёбываясь кровью, взревел, словно раненый медведь, неуклюже замахал перед собою огромными руками. Наружная стража слушала дикий рёв, покачивая головами и от удовольствия прищёлкивая языками.

— Похоже, Урсул ломает хребет швабу, а апрод отворачивает ему голову, — с довольной усмешкой заметил один из пушкарей.

— Да, а кое-кто сейчас будет избавлен от петли или кола, — добавил другой, с удовлетворением прислушиваясь к доносившимся звукам.

Жуткому реву положил конец сильнейший удар тяжёлым ботфортом в висок. Спэтар рухнул с проломленной височной костью на грязный, покрытый нечистотами пол. Валленштейн с благодарностью вспомнил уроки рукопашного боя в иезуитском коллегиуме и с презрительной усмешкой уставился на забившегося в угол Курджоса. Небольшой узкий луч света, пробившийся из примостившегося окошка у самого сводчатого потолка, падал на побледневшее от смертельного ужаса жёлто-смуглое лицо с крючковатым носом и воровато бегающими цыганскими глазами.

— Я приехал сюда только ради тебя, — произнёс Валленштейн. — Думаю, нам уже давно пора объясниться? — С этими словами он направился к загнанному в угол лучшему шпиону господаря.

— А-а-а! — внезапно завопил Курджос и, пригнув голову, бросился на Валленштейна, норовя попасть ему в живот. Рыцарь, спокойно увернувшись, пропустил этот крысиный бросок мимо себя, и несчастный апрод со всего маху врезался головой в каменную стену, тут же скорчившись на земляном полу.

Валленштейн не спеша подошёл к Курджосу, приподнял за растрёпанные волосы голову вверх, заглянул в его расширенные от ужаса глаза и затем, взявшись за острый лисий подбородок и затылок, одним движением свернул ему шею.

На другой день после похорон дочери господаря решено было Валленштейна, как врага, пришедшего незваным гостем в Молдавское княжество, вздёрнуть на виселице и сделать это не при помощи обыкновенной деревянной перекладины и пеньковой верёвки, а так, как это ещё было принято в старину при Стефане Великом: насадить смертника подбородком на специальный железный крюк и при помощи полиспаста поднять к самой верхней бойнице на Красной башне, чтобы раскачивающийся на ветру труп злоумышленника было видно со всех концов Сучавы.

Перед казнью Валленштейна, которая для обывателей дворца и жителей столицы должна была превратиться в настоящий праздник, господарю захотелось разлечься созерцанием корчащихся на кольях тел бывшего спэтара и бывшего апрода. Это, как часто бывало в подобных случаях, могло навести его на определённые умозаключения. Когда же из ямы выволокли только одного живого узника, которым оказался Валленштейн, господарь был ошеломлён и, с глубоким укором взглянув на своего отпрыска, произнёс:

— Я думал, ты догадаешься разместить их по разным ямам. Возможно, ты надеялся, что Урсул сломает швабу хребет, а Курджос кое-что оторвёт с мясом, но вышло иначе. Теперь из-за твоей глупости мы будем лишены удовольствия лицезреть, как болван Урсул и мерзавец Курджос корчатся на острых кольях, и гадать, кто из них больше протянет на колу. Неужели ты не понял, что этому проклятому швабу только и нужно было, что добраться до бедных Урсула и Курджоса? Как же ты глуп! Не представляю, как ты будешь править княжеством после меня.

Лупул молчал, от, досады кусая ус, и на обвинение в глупости лишь сверкнул синими глазами, проглотив обиду.

— Теперь же внимательно следи за тем, как я поступлю с этим подлым и жестоким швабом, — поучал отпрыска господарь, сидя в доставленном к подножью внутренней стены, у Красной башни деревянном кресле, обитом красным венецианским бархатом. Окружение подобострастно внимало каждому слову господаря.

Для него было подготовлено удобное место на небольшом холмике поближе, отсюда можно было отлично видеть все самые мельчайшие детали экзекуции. Наблюдать за казнью собрались почти все обитатели дворца, включая бояр, слуг, челядь и стражников: уже давно никого из провинившихся не вешали подбородком на крюке, а смотреть за посаженными на колья преступниками уже давно всем надоело.