Внезапно наступила кромешная тьма, и в следующее мгновенье, пока глаза ещё не привыкли к темноте, в воздухе что-то прошелестело, и Валленштейн почувствовал, как на него свалилась крепкая сеть. Он попытался кинжалом перерезать её густые мелкие ячейки, но тут же был повален на землю ловкими сильными руками и в одно мгновенье крепко связан. Снова загорелись многочисленные факелы, и Валленштейн увидел, что та же незавидная участь постигла и его рейтар. Все они остались живы после этой ночной стычки и успели нанести существенный урон людям спэтара.

— Почему вы нарушили договор? Кто позволил вам возвращаться в Речь Посполиту по этой дороге, проклятые германские и польские свиньи? — раздался другой знакомый голос, и к повергнутому на землю Валленштейну подошёл Лупул. Ударом сапога он пнул лежащего навзничь рыцаря под рёбра. — Хотели поживиться, грабя моих подданных? А, может, собирались ограбить ещё и сборщиков податей? Тогда я вам не завидую. Утром вы все получите по заслугам! — орал княжич, продолжая бить Валленштейна. — Тащите вожака этой банды недомерков и мародёров! — крикнул он, не помня себя от ярости.

Связанного ремнями хорунжего Пржиемского швырнули под ноги Лупулу и тот, поставив свой белый сафьяновый сапог шляхтичу на грудь, злобно улыбнулся, обнажив зубы, которые в этот момент напомнили оскаленные клыки вампира.

— И пан Пржиемский тут? — искренне обрадовался Лупул. — Пан хорунжий, по-видимому, решил поправить свои денежные дела за счёт грабежа чужих владений, забыв, что грабёж — дурное ремесло и рыцарю не к лицу. Впрочем, пан хорунжий, как и его тевтонский сообщник, теперь не рыцари, но подлые рабы! Быдло! Не успеют пропеть третьи петухи, вам, как рабочему скоту, на шею наденут ярмо и заставят распахивать землю, которую вы собирались ограбить. Вы оросите её не только своим потом, но и своей чёрной кровью! Вспашете и заборонуете по всем правилам вырубку в дубраве, она рядом с этой поляной, превратите её в самое настоящее поле, годное для сева. Тот, кто станет спотыкаться или падать под ударами кнута в упряжке, немедленно будет зарыт в землю по самую шею, и по нему пройдутся плугом и бороной! Вот такое вас ждёт наказание, подлые негодяи и воры!

— Твоё величество! — раздался озабоченный голос спэтара Урсула. — А что делать с теми негодяями, кто откажется тянуть плуги и бороны?

— Сажать на колья, — был короткий ответ.

Не успело взойти солнце, как, разбив пленников на десятки, их впрягли в плуги с тяжёлыми коваными лемехами и в массивные, окованные железом дубовые бороны и заставили вспахивать и бороновать огромную, покрытую пнями вырубку недалеко от поляны, где они ночью попали в плен. Поросшую густой, но уже пожухлой, осенней травой и мелким кустарником, землю удавалось с горем пополам проходить плугом, сущий ад начинался там, где плуги упирались в корневища деревьев и где свежие крепкие пни преграждали путь. Несчастные пленники напрягали силы так, что трещали связки и жилы, и, как могли, рвались вперёд под ударами кнутов, сыпавшимися, словно град. Некоторые шляхтичи сразу отказались от этой адской работы и вскоре уже корчились на свежевыструганных кольях, врытых в землю тут же, на краю поляны. Другие, получив порцию ударов кнута, падали, и их тут же выдёргивали из упряжки и вскоре только головы несчастных торчали из земли над полем, раздавались дикие крики, вопли, мольбы о пощаде и проклятия, которые обрывались, когда острый блестящий лемех плуга одним махом срезал головы пленников. Вскоре большая часть вырубки превратилась в месиво из пропитанной кровью земли.

Валленштейн отказался тянуть плуг, не желая быть орудием убийства своих товарищей по несчастью. Его и остальных рейтар, проявивших с ним солидарность, сразу же выпрягли из плуга, чтобы посадить на колья.

— Нет, — сказал Лупул. — Этих на колья сажать нельзя.

— Но, твоё величество... — возразил было спэтар Урсул.

— Они не воры, — оборвал его Лупул и, подойдя к Валленштейну вплотную, вкрадчивым голосом спросил: — Ты же не вор, не так ли? Ты просто искатель приключений, охотник за подвигами? Или, быть может, обыкновенный шпион? Ведь бритый поп, который здесь околачивался, больше шпион, чем дипломат, и вынюхивал то, что ему не следовало бы знать, стремился любой ценой очернить господаря в глазах султана, что почти ему удалось. А ты этому змею в рясе помогал! И вот, ты снова здесь! Любопытно, с какой целью?

Валленштейн с удивлением взглянул в лицо княжича:

— Я не понимаю тебя, твоё величество.

— Скоро поймёшь, — пообещал Лупул. — Ты знаешь, как мы поступаем со шпионами? Мы живьём сжигаем их на костре! Причём по-особому. — И, резко повернувшись к трясущемуся от нетерпения спэтару, велел: — После раскорчёвки всех уцелевших ляхов зарыть по самые шеи на поляне! А этих упрямых тевтонов, — он кивнул в сторону рейтар, — закопать на краю поляны, подальше от остальных. К утру подготовьте побольше хвороста, можно и солому, завтра утром и начнём.

Спэтар в ответ с радостной улыбкой лишь молча поклонился, прекрасно поняв Лупула.

— До утра у тебя есть время хорошенько подумать и во всём признаться, — снова обратился к Валленштейну княжич. — Тогда у тебя появится надежда сохранить свою никчёмную жизнь. Я тебя просто продам туркам в рабство.

— Мне не в чем признаваться, — покачал головой тот.

— Это твоё дело, но смотри, завтра будет поздно, — уже без всякого гнева сказал Лупул и, уже покидая вырубку в дубраве, приказал спэтару: — Продолжайте работу до самого заката, до вечера чтобы здесь ни одного пня не осталось, а к утру чтобы все ляхи были зарыты в землю!

Едва солнце зашло за горизонт, как спэтар Урсул велел заканчивать работу, по его словам, «наступило время заслуженного отдыха». Все пни были выкорчеваны, почти треть пленных погибла под копытами коней и лемехами плугов.

— Завтра нас ждёт весёленький денёк, — ухмыльнулся спэтар, когда его вояки стали старательно утрамбовывать грунт вокруг торчащих из земли голов. — Это тебе не шпагой махать, — продолжал Урсул, присев на корточки у головы Валленштейна, — завтра вы все, проклятые швабы, узнаете на собственной шкуре, как расправляемся со шпионами! Ха! Ха! Ха! — И Урсул погладил огромной ручищей слипшиеся от пота и крови волосы на голове рыцаря, с хохотом поднялся и добавил: — Но я могу убить тебя быстро, если ты облобызаешь мои сапоги, слижешь с них дёготь так, чтобы носки сапог порыжели. Представь, что это туфли вашего Римского Папы! — С этими словами развеселившийся спэтар сунул носок своего огромного сапога под нос Валленштейну.

— Ты, раб султана, шут господаря и дурень у Господа Бога, можешь убить меня, но только не в честном бою. Поэтому я не хочу с тобой даже разговаривать, — сказал рыцарь.

Спэтар от досады поперхнулся своим хохотом, закашлялся, в сердцах огрел беззащитного плетью по голове и удалился, бормоча угрозы и проклятия. Вслед ему раздался громкий смех рейтар.

В полночь, когда серп молодого месяца время от времени скрывался за редкими, плывущими с северо-запада рваными облаками, внезапно кто-то осторожно провёл по затылку Валленштейна и шепнул ему на ухо на русском наречии, чрезвычайно похожем на чешский язык:

— Ваша милость, не подавайте виду, это я, Тома Кинэ. Я хочу помочь вам бежать.

Валленштейн слегка пошевелил головой и тихо, стараясь соблюдать максимальную осторожность, ответил:

— Где-то южнее Черна, скорее всего уже за Чагором, находятся сейчас казаки полковника Конашевича-Сагайдачного. Немедленно сообщи ему обо всём, что здесь произошло. Скажи ему, что утром для нас наступит последний день. Вот и всё.

— Я всё сделаю, что вы только прикажете, ваша милость. Я в долгу перед вами, — пообещал Тома Кинэ. — Жаль, что вы не хотите бежать в одиночку. Боюсь, что казаки до рассвета не успеют, постараюсь как можно быстрее до них добраться. Капитан опришков Николай Сафрюк мне поможет, я теперь в его шайке.

— Кстати, как ты обо всём узнал и сюда добрался? — прошептал пересохшими губами Валленштейн.