Следом вылетел апрод Курджос, получив мощный пинок под зад тяжёлым кавалерийским ботфортом. После того как нежданные гости убрались восвояси, в хижину пришла Флория-Розанда, переодетая в одежду знахарки Лучики. Она обменялась одеждой с Ингрид, которая затем в доме Лучики должна была переодеться в дорогие наряды госпожи, надёжно спрятанные ворожеёй.
Флория-Розанда, обнажившись, не спешила одеваться — это было последнее свидание влюблённых.
Переговоры епископа Пазмани с молдавским господарем успешно завершились. Обе стороны пришли к взаимному согласию: Арон-Воевода обещал пропустить польские войска через свои северные территории на Семиградье на помощь графу фон Иктару и эрцгерцогу Маттиасу в их войне с турками. Маршрут польского войска был строго оговорён, причём возвращаться из похода ляхи и казаки обязательно должны были по тому же, отмеченному и оговорённому, пути. Этот пункт договора обозначен особо: Арон-Воевода не желал рисковать безопасностью сел и городов своего княжества, которые легко могли стать жертвой возвращающихся с войны мародёров. За право прохода через северные земли Молдавского княжества господарю была обещана астрономическая по тем временам сумма в 5 миллионов гульденов. Правда, поначалу господарь заломил и вовсе неслыханную сумму — 10 миллионов гульденов. Он ожесточённо торговался за каждый грош, но в конце концов благодаря дипломатическому таланту иезуита сошлись на 5 миллионах. Эти значительные даже в наше время суммы в ту романтическую эпоху не были чем-то из ряда вон выходящим. Например, на годовое содержание немецкого пехотного полка в Венгрии из имперской казны уходило 540 тысяч гульденов, а на саксонскую армию численностью в 10 тысяч солдат и офицеров курфюрст тратил в год 1,5 миллиона гульденов. Месячное жалованье у оберста в то время было 600 гульденов — это целое состояние, простой же пехотинец получал 6 гульденов и 40 крейцеров, чуть больше — 7 гульденов 30 крейцеров имел ефрейтор; капралам платили 12 гульденов; фельдфебель обходился казне почти в два раза дороже; фенрих, считавшийся младшим офицером, имел жалованье в 50 гульденов; на 10 гульденов больше получал лейтенант; доля гауптмана — 100 гульденов. Высший же офицерский состав — генералы и фельдмаршалы — сами за свой счёт могли содержать целые полки, а иногда и целые армии.
Итак, оговорив все условия договора и скрепив их на бумаге соответствующими подписями и печатями, епископ Пазмани со своими спутниками поспешил в Варшаву, где сейм должен был утвердить решение короля о посылке войск в Венгрию на помощь эрцгерцогу Маттиасу и графу фон Иктару. Оберштатгальтер Венгрии обязался выплатить молдавскому господарю ровно половину требуемой суммы, а также выделить деньги на содержание польской армии во время войны с турками в течение года. Остальные расходы поляки надеялись возместить за счёт будущей военной добычи.
Епископ Пазмани, блестяще справившись со своей дипломатической миссией, пытался оставить Валленштейна при себе, и тот согласился, но только на время поездки епископа в Варшаву к Сигизмунду III и в Гран к эрцгерцогу Маттиасу.
Прощаясь, Флория-Розанда подарила своему рыцарю любимую рабыню Ингрид вместе с маркитантским фургоном. Поколебавшись, Валленштейн всё-таки согласился принять этот необычный дар, справедливо решив, что он в походе пригодится. В таком решении не было ничего удивительного: в то время практически каждый уважающий себя офицер имел при обозе собственную повозку с необходимым для тяжёлой походной жизни имуществом, включая иногда и смазливую маркитантку или даже законную жену с детьми. Чем выше офицер был рангом, тем больше он имел таких повозок при обозе.
Летом Валленштейн, уже будучи ротмистром армии эрцгерцога Маттиаса и командуя эскадроном кирасир[85], принял участие в сражениях против турок. Война оказалась затяжной, — к тому времени шла почти четыре года, — не совсем удачной для имперских войск. Турки во что бы то ни стало стремились овладеть Гунедоарой, закрепиться в Семиградье и сохранить под контролем большую часть Венгрии. Наследник княжеского престола молодой, энергичный и талантливый полководец Бетлен Габор фон Иктар не мог допустить, чтобы Гунедоара, ключевая крепость в Семиградье, оказалась в руках турок, ибо это было равносильно потере всего Семиградского княжества. Он с огромным трудом сдерживал мощный натиск турецких войск, которыми командовал Селим-паша. Эрцгерцог Маттиас лично возглавил посланную оберштатгальтером Венгрии на помощь фон Иктару армию численностью в семь тысяч солдат и офицеров: три кавалерийских и четыре пехотных полка. В середине августа в Семиградье прибыл передовой отряд — один кавалерийский и один пехотный полки — под командованием графа фон Коллато. В этом отряде одним из эскадронов кирасир командовал Валленштейн. К своему изумлению и радости, вблизи родового замка фон Иктара, а именно у Маросилля, он встретил полковника Конашевича-Сагайдачного, хорунжего Пржиемского и сотника Мака. Полки казаков, которыми командовал полковник, входили в состав польских войск, возглавляемых наказным гетманом графом Самуилом Корецким, женатым на боярыне Елене Михайлеску, одной из многочисленных незаконнорождённых дочерей господаря. Объездивший Валахию и Венгрию вдоль и поперёк, граф знал эти земли, как свою вотчину в Галиции, поэтому Сигизмунд III, недолго думая, поставил этого авантюриста во главе польской армии.
Польские гусары и немецкие кирасиры, едва появившись в Семиградье, тут же внезапно атаковали находящихся на марше янычар и башибузуков Селим-паши, которые не успели дойти до турецкого лагеря, расположенного в десяти милях от Гунедоары. Дерзкое нападение, совершенное всего одним эскадроном гусар и одним эскадроном кирасир, жестоко потрепавших целый полк янычар и принудивших к позорному бегству башибузуков, лишь отдалённо напоминающих подразделение регулярной армии, не на шутку обозлило Селим-пашу, и в турецком лагере начались массовые казни виновных в поражении.
Удар этих небольших подразделений, возглавляемых хорунжим Пржиемским и ротмистром Валленштейном, привёл к такому военному успеху, который фактически мог бы решить судьбу Гунедоары, а значит, и всего княжества. Однако граф Корецкий из-за опасения втянуться в затяжное сражение в невыгодных условиях, не позволил обрушиться на турок хотя бы одним, укомплектованным кавалерийским полком. Побоялись сделать это и фон Иктар и фон Коллато, мотивируя нерешительность тем, что союзные силы не готовы к решающей схватке. Поступи они иначе, турки были бы полностью уничтожены, и Селим-паша остался бы без доброй части пехоты и конницы, то есть без резерва. Ляхи и немцы изрубили около двухсот янычар и множество башибузуков, которые в результате панического бегства понесли особенно большие потери. И хотя были взорваны фургоны, гружёные порохом, взято около полусотни пленных, главный атрибут янычарского войска, символ его доблести и славы — огромный медный казан — захватить так и не удалось. Казан этот имел специальную крышку, представляющую собой обруч с туго натянутой на него кожей, и, кроме варки баранины и плова, использовался как барабан. Янычары стояли насмерть у своего казана, двое из них, рослые, обнажённые до пояса, с длинными усами и начисто бритыми головами, отбивали барабанную дробь, которая должна была повысить боевой дух сражающихся янычар.
Известно было, что большинство этих бесстрашных воинов, принадлежащих к так называемому «новому войску», по-турецки — «йене чере», то есть гвардии самого султана, находившихся на особо привилегированном положении в Порте и получавших за службу султану щедрые подачки, были воспитаны из детей, захваченных татарами в плен в польских украинах и на невольничьих рынках в Крыму проданных туркам в рабство. Они забыли свою отчизну и родителей и, получив соответствующее воспитание, превратились в отъявленных головорезов. Ко времени описываемых событий янычары вольготно чувствовали себя в Константинополе и настолько обнаглели, что по своему усмотрению даже начали менять на троне султанов. Знаком бунта у янычар служил перевёрнутый казан, и найти управу на взбунтовавшихся головорезов было невозможно. Тогда даже сам султан должен был идти им на уступки. На их высоких шапках красовались эмблемы в виде ложки, что, вероятно, символизировало полную зависимость этих воинов от султанского казана, а также их христианское происхождение, поскольку у турок было принято брать пищу руками. Эти отборные отряды турецкой армии, состоящие из людей без роду и племени, были готовы уничтожить кого угодно, терять им было нечего, и они предпочитали умирать в бою.
