— Ты так прощаешься со мной, как будто мы расстаёмся навеки и над нами витает смерть, — с досадой произнёс Валленштейн.

— Оно так и есть, мой рыцарь. Скоро ты навсегда покинешь меня, чтобы ступить на дорогу войны и подвигов, ведущих к славе, — другого пути у тебя нет, ибо ты великий воин от самого рождения. Я незримо до конца твоей жизни буду следовать за тобой. Я знаю, что, несмотря на мой запрет, ты всё-таки попытаешься вернуться сюда. Заклинаю: не делай этого, иначе только погубишь себя!

— Я не знаю своего будущего и не желаю заглядывать в него, что бы меня не ожидало. В любом случае я не сверну с избранного раз и навсегда пути, но без тебя моя жизнь потеряет всякий смысл, — воскликнул Валленштейн.

— Не забывай, я княжна и единственная дочь господаря, — печально улыбнувшись, Флория-Розанда подошла к возлюбленному и, усевшись к нему на колени, заглянула ему в глаза.

— Тогда мне необходимо достичь не только воинской славы, но и стать обладателем королевской короны. Ради этого я сделаю всё возможное и невозможное, ведь только так смогу навеки соединиться с тобой. Если же к тому времени ты будешь связана брачными узами с обладателем какой-либо короны, я огнём и мечом пройдусь по вашему краю. Я найду способ вырвать тебя из любой клетки, из любых когтей, даже самого дьявола.

— Я этого и боялась, — с грустью призналась Флория-Розанда, увлекая возлюбленного на скромное ложе и опускаясь рядом с ним.

Они снова надолго сплелись в жарких объятиях, забыв обо всём свете и спеша насладиться последними мгновеньями тайного и от этого ещё более сладостного обладания друг другом, остро сознавая, что время уходит необратимо.

Они вернулись на Господарский холм в разное время и разными дорогами. Флория-Розанда задержалась у ворожеи, чтобы та ей погадала, но сохранившая следы былой красоты пожилая женщина, в доме которой и происходили тайные свидания, прекрасно знала, что в искусстве прорицания её ученица не имеет равных.

Появившись во дворце с клеткой, окутанной платком, Валленштейн внезапно уже у самой «казармы» столкнулся лицом к лицу с апродом Курджосом и отметил про себя, что этот пронырливый тип в последнее время слишком часто «случайно» попадается у него на пути, ведь ещё с университетской скамьи ему было известно, что более трёх случайностей подряд — это уже закономерность. Валленштейн обычно никогда не полагался на интуицию, но теперь каким-то седьмым чувством ясно ощущал тревогу: похоже, за ним и Флорией-Розандой начиналась охота, и кольцо преследователей неумолимо сжималось.

Узнав о его опасениях, Флория-Розанда удивилась, но сказала без тени волнения:

— Не тревожься, наш час ещё не пробил, поэтому сегодня, как обычно, приходи на свидание, но ничему не удивляйся, что бы ни увидел.

В день следующего свидания Валленштейн позаботился лишь о том, чтобы вооружиться до зубов, кроме неизменной рейтарской шпаги, короткого стилета за голенищем высокого кавалерийского ботфорта, он решил прихватить два пистолета и два кинжала.

Епископ Пазмани заметил, что Валленштейн в последнее время часто где-то надолго пропадает, и, увидев рыцаря вооружённым до зубов, спросил с удивлением:

— Сын мой, ты никак в одиночку решил отправиться в поход на турок?

— Я бы не прочь, ваше преосвященство, но в данный момент хочу просто дать прогуляться своему застоявшемуся коню.

Это было частично правдой: Валленштейн заботу о своём верном Шпатце не доверял никому, конь, благодарный за заботу, никогда не подводил его. Два года назад в Венгрии во время сражений с турками не раз спасал ему жизнь, а недавно рыцарю, возвращавшемуся ночью через лес со свидания, помог уйти от стаи голодных волков.

Епископ, наслышанный об этом происшествии, ничего больше спрашивать не стал.

Для отвода глаз Валленштейн проскакал несколько миль в сторону леса, а затем, повернув коня на неприметную окружную дорогу, прямиком направился к знакомой ворожее. Она встретила его как-то странно, избегая прямого взгляда рыцаря, но по обыкновению поспешила покинуть хижину, оставляя её в полное распоряжение влюблённых.

Рыцарь, с удивлением поглядев знахарке вслед, отправился в хижину, где его ждала Флория-Розанда. В своей любимой горностаевой шубке и в собольей шапочке с расшитым жемчугом голубым верхом она сидела на широкой скамье, повернувшись к двери спиной и уронив голову на положенные на столе руки. Рыцарь несколько удивился этому наряду, поскольку в комнате было довольно жарко. Знахарка постаралась вовсю, зная по собственному опыту, насколько неуютно влюблённым, когда в комнате для свиданий на стенах и на потолке блестит иней.

— Ты меня, видно, давно ждёшь? Прости, я задержался, по дороге мне встретился Лупул. Как мне кажется, он в отличие от спэтара не в обиде за исход поединка, — начал оправдываться Валленштейн, кляня себя за невольное опоздание. Девушка молчала, и Валленштейн, подойдя к ней сзади, легонько взял её за хрупкие плечи и, примостившись рядом на скамье, попытался развернуть княжну лицом к себе и обнять. Она рывком повернулась к нему, обвила его могучую шею тонкими руками и спрятала лицо на его широкой груди. Шапочка при этом слегка сдвинулась, и из неё вдруг выпал локон. Рыцарь застыл от неожиданности — локон был золотисто-белым. Валленштейн рывком сорвал шапочку, и в этот миг от мощного удара с грохотом отворилась дверь — через высокий порог переступили Лупул и Аурел Курджос.

— Ах ты, негодница! Прелюбодействуешь со всякими заезжими бродягами? — заорал княжич, подскакивая к застывшей у стола паре.

Девушка, всё ещё сидевшая, уткнувшись головой в грудь ошеломлённого рыцаря, при словах Лупула встрепенулась и повернула лицо к вошедшим.

Валленштейн и нежданные гости с изумлением узнали Ингрид Бьернсон. Ругань и угрозы застряли в горле взбешённого Лупула.

— Что это значит? — повернулся он всем корпусом к апроду. — Что ты мне давеча наговорил? — медленно подходя к растерянно хлопавшему глазами шпиону, повторял княжич, отвешивая Курджосу мощную оплеуху, после которой тот свалился с ног. — Что ты себе позволяешь, вонючий мерзавец? — Орал взбешённый княжич, старательно пиная апрода ногами, обутыми в тяжёлые сапоги для верховой езды.

— Я мог бы поклясться, что это была она, — стонал и охал под ударами апрод, ползая на четвереньках под ногами взбешённого княжича. — Ох, не бей меня так, твоё величество! Ох! Меня ввели в заблуждение. Ведь эта белобрысая потаскуха сегодня почему-то одета точно, как она! Это её шубка и шапочка! — голосил Курджос. — Я мог бы поклясться, что это была она! Нас обоих провели! Ох!

— Заткнись, свинья! — рявкнул Лупул, нанося последний удар ногой под брюхо воющему шпиону, и затем, резко повернувшись к Ингрид, спросил с угрозой: — Отвечай, откуда у тебя эта одежда?

— Уже неделя, как я ношу эту шубку и шапочку. Мне их подарила её величество княжна, — спокойно ответила шведка на ломаном валашском языке. — У княжны теперь есть новые, более дорогие и роскошные шубы. Неужели ты забыл о своём королевском подарке к Рождеству? Таких великолепных шуб из русских соболей и горностаев никто не имеет во всём княжестве. Мне же добрая госпожа всегда что-нибудь дарит из своей одежды. Спасибо ей за это.

— Верно! Теперь я вас припоминаю. Однако, сестрица тебя избаловала. Ты, оказывается, вовсю блудишь с нашими гостями, — зловеще усмехнулся Лупул, — всыпать бы тебе двадцать горячих, но, боюсь, сестрёнка обидится. А ты, рыцарь, — обратился он к совсем обалдевшему от увиденного и услышанного Валленштейну, — не держи на меня зла. Ошибка вышла по милости этого негодяя. — И Лупул в сердцах снова пнул ногой всё ещё стоящего на четвереньках апрода.

— Я просто полюбила этого благородного рыцаря за силу и отвагу и, если бы я только могла надеяться на взаимность, я бы не задумываясь пожертвовала свою жизнь Фрейе[84], — с горькой улыбкой молвила Ингрид.

— А ты, оказывается, ещё и язычница! Да, замечательную рабыню завела себе сестрица! Однако, чёрт с тобой, блудница, — проворчал Лупул, направляясь к двери. — Всё, будьте здоровы и развлекайтесь дальше, пока не попали в геенну огненную за свои грехи, — плюнул с досадой и хлопнул дверью так, что она чуть с петель не слетела.