Валленштейн после этого сражения, собрав в своей ставке старых боевых соратников, после того как офицеры по его примеру изрядно приложились к бутылкам с вином, по свидетельству генерал-фельдцойгмистра фон Гатцфельда[249], заметил:
— Стоило ли шведскому королю в этой стычке так, чисто по-скотски, бодаться рогами?.. Он настолько обескуражил своих солдат, ввёл их в такой ненужный и вредный азарт, что из-за случившегося конфуза ему, безусловно, уже мало будут доверять не только союзники, но и сами шведы!
В превращённой в пустыню местности совсем не оставалось съестных припасов и фуража, и Валленштейн со своей армией поспешил покинуть её, будучи глубоко уверенным, что военную кампанию 1632 года он выиграл. Однако имперский генералиссимус сильно недооценил Льва Полуночи. Последний, хотя и не оправился от страшного поражения до наступления зимних холодов, но решил со своей изрядно потрёпанной армией всё-таки дать новое сражение Валленштейну, когда тот меньше всего мог этого ожидать. Выяснив, что герцог с незначительной частью своих войск находится в Лютцене, Густав Адольф не пожелал упускать представившуюся великолепную возможность — застать имперскую армию на зимних квартирах и, наконец, расправиться со своим самым опасным противником.
— Весьма подходящее время для того, чтобы заявиться в гости к Железной Метле и доходчиво объяснить ему, что сражение при Фюрте — ещё не конец военной кампании нынешнего года, — говорил Густав Адольф, возбуждённо бегая из угла в угол просторной походной палатки. — Герцог Валленштейн наверняка будет рад таким долгожданным гостям, как мы.
— Не сомневаюсь, ваше величество, — ответил герцог Бернгард фон Веймар, протягивая озябшие, покрасневшие от лютого холода крупные солдатские руки к раскалённой походной чугунной печке, которая слабо обогревала внутреннее пространство королевской палатки. В отличие от закалённого и привыкшего к суровым зимам короля он плохо переносил рано наступившие в этом году холода с лютыми пронизывающими до самых костей, ледяными северными ветрами. Этот двадцативосьмилетний худощавый белокурый красавец ко времени описываемых событий успел сделать блестящую военную карьеру. Он был одиннадцатым сыном герцога Иоганна фон Заксен-Веймара и, естественно, не мог рассчитывать на богатое наследство. Как всякому рыцарю, находящемуся в подобной ситуации, ему пришлось заняться военным ремеслом. Он с успехом сражался в 1622 году при Вислохе и Вимпфене, а в следующем году разделил горечь поражения вместе с герцогом Христианом фон Брауншвейгом при Штадтлоне. В 1625 году он вступил в союз с датским королём Христианом IV. Герцог принял участие и в сражении при Фюрте, где, несмотря на высокое положение и звание, лично водил солдат на штурм Старой крепости. И, хотя сражение было проиграно, Густав Адольф высоко оценил воинскую доблесть немецкого рыцаря и фактически сделал его своим заместителем.
Голос у герцога был хриплым из-за простуды и временами душившего мучительного кашля.
— Это, действительно, — самое подходящее время, чтобы застигнуть генералиссимуса врасплох и сполна рассчитаться с ним за «малую войну», — добавил Веймар, кашляя и с натугой переводя дыхание. — Однако, ваше величество, хватит ли у нас сил для этого? В наличии всего семь полков кавалерии и девять полков пехоты. Кроме того, солдаты сильно истощены и измотаны, а в лагере свирепствуют болезни.
— Зато боевой дух у моих солдат не сломлен, и они горят желанием поквитаться с Железной Метлой за Фюрт. Я за своих солдат ручаюсь! — воскликнул Густав Адольф, резко остановившись перед герцогом и хлопнув его своей могучей дланью по плечу.
Рыцарь чуть не свалился с ног от неожиданности, ведь король был на добрых полголовы выше его ростом и имел телосложение Геркулеса. Веймар закашлялся ещё сильнее, покраснел, как варёный рак, и вынужден был отстегнуть от пояса походную фляжку со шнапсом, чтобы сделать несколько глотков и прийти в себя.
— Вы, кажется, серьёзно больны, мой друг? — озабоченно покачал золотоволосой головой Густав Адольф.
— Нисколько, ваше величество. Это только лёгкое недомогание, которое быстро пройдёт, лишь мы выступим в поход на Лютцен, — ответил герцог без всякой рисовки.
Король с невольным восхищением посмотрел на немецкого рыцаря и произнёс с одобрительной улыбкой:
— В таком случае, я немедленно велю трубить общий сбор и давать сигнал к выступлению, — и после этих слов вдруг заорал громовым голосом: — На Лютцен! Чёрт побери, мы идём на Лютцен!
Валленштейн естественно не мог слышать этих слов шведского короля, и действительно был застигнут врасплох на своей зимней штаб-квартире. Значительная часть имперских войск — четыре кавалерийских полка во главе с Паппенгеймом — находились в это время в Галле.
Используя ночную темноту, несмотря на лютую стужу ранней зимы, Густав Адольф ускоренным маршем сумел внезапно подойти к самому Лютцену. Его солдаты были измождены после изнурительного полуторасуточного марша по зимним дорогам Германии, и Лев Полуночи, вопреки желанию атаковать с ходу небольшой саксонский городишко, где Валленштейн устроил штаб-квартиру, вынужден был остановиться перед самим Лютценом в чистом поле, чтобы солдаты могли разжечь костры, хоть немного обогреться и приготовить свой скудный ужин. Кроме того, из-за наступившей темноты трудно было решиться начать сражение против имперских войск, однако избежать его Валленштейн уже не имел никакой возможности, так отступать и предпринять какие-либо манёвры было слишком поздно.
Без камзола и без шляпы, в одной белой рубашке из тонкого голландского полотна, заправленной в узкие кавалерийские штаны, герцог выскочил наружу из уютного двухэтажного домика, где он расположился со штабом. Невзирая на пронизывающий до костей ледяной ветер, он вскочил на своего верного Шпербера и в сопровождении офицеров помчался карьером к окраине Лютцена, чтобы своими глазами убедиться, что разведывательные дозоры графа Исолано обнаружили шведов у самого города. Увидев в чистом поле множество мерцающих в кромешной темноте огненных точек, имперский генералиссимус сразу всё понял: сомнений не было — Лев Полуночи, несмотря на жестокое положение при Фюрте и огромные потери в личном составе, умудрился застигнуть его врасплох, а значит, военная кампания нынешнего года ещё не закончена. Теперь Валленштейн пожалел, что не согласился на перемирие, которое ему предлагал Густав Адольф.
«Маркграф Нордланд был прав. Имея такого союзника, я бы мог освободить от турок всех томящихся под басурманским игом христиан, дойти до самого Босфора и взять Константинополь. После чего можно было претендовать даже на императорскую корону, — прошептал Валленштейн, и на его высоком с резкими морщинами лбу, обдуваемом северным ветром, колючим, словно острые стальные иглы, выступили капли обильного пота, как это бывало с ним после усиленной тренировки в фехтовальном зале. — Однако, завтрашний день в любом случае станет последним для одного из нас, в этом мире нам слишком тесно», — подумал он и тут же, не мешка, подозвав ротмистра Ноймана, сказал ему спокойным тоном уверенного в себе человека:
— У меня каждый солдат на счету, но ты возьмёшь с собой десяток самых отборных и надёжный рейтар из своего эскадрона. Причём, каждый из вас возьмёт по паре самых лучших коней, чтобы без передышки скакать до самого Галле и передать графу Паппенгейму мой приказ: завтра не позже полудня быть в Лютцене. Пусть он знает, что его полки — это стратегический резерв, который сможет решить исход завтрашней битвы со Львом Полуночи. Особо напомни графу, что судьба империи и династии с того момента, как он получит мой приказ, находится в его руках. Ступай немедленно. Пакет с моим приказом получишь в ставке, его во что бы то ни стало доставить фельдмаршалу.
. Когда ротмистр с рейтарами и письменным приказом за пазухой умчался в сторону Галле, Валленштейн тоже не стал терять время. За ночь он успел расположить свои войска в окрестностях города, использовав для укреплений срубленные фруктовые деревья, спешно подготовил фортификационные сооружения для артиллерии и пехоты, решив сделать упор на ведение оборонительных боёв с их помощью. На не прикрытых естественными препятствиями флангах занявших глухую оборону пехотных подразделений была размещена кавалерия.
