Дознавателя, кинувшегося к Гведолин и уже поймавшего ее за подол, Терри пригвоздил к стене огромным кухонным ножом. Другой нож предупреждающе воткнулся возле ног пискляво завизжавшей вдовы.

— Бежим! Скорее!

Терри, схватив Гведолин за предплечье, потащил ее наверх.

Ворвавшись в комнату, он бросился к шкафу, выудил оттуда книгу, сунул в сумку, валявшуюся на полу. Гведолин глянула в окно и обомлела.

В маленьком садике вдовы толпилось человек тридцать, не меньше, вооруженных вилами, топорами, косами и еще Вода знает чем.

— Засада, — бросил Терри. — Живо, в другую комнату!

В противоположной комнате, выходившей окнами на черный ход, было нечем дышать от дыма. Терри с треском распахнул оконную раму. Внизу никого не было. Пока.

Прыгать со второго этажа? Снова? Ну, уж нет, Гведолин знает, чем это чревато.

— Ради меня, Гвен, — умоляюще попросил Терри, подталкивая ее к подоконнику. — Не прыгнешь, клянусь, я выпихну тебя силой!

Она вдохнула пряный весенний воздух, закрыла глаза и прыгнула. Приземлилась легко и мягко на компостную кучу, оттаявшую, чуть возвышавшуюся среди грядок прелой соломой, наваленной сверху. Перекатилась на землю, отдышалась. Следом прыгнул Терри.

— Нет времени валяться, Гвен, — задыхаясь, выкрикнул он, снова хватая ее и уводя за собой.

И лишь перемахнув через низенький палисадник, отделявший сад вдовы от дороги, они услышали разочарованные крики топы.

Бежали быстро, но Гведолин не удержалась. Обернулась. Окошко, из которого они выпрыгнули в огород, успело заняться пламенем.

***

Гвен грела руки о кружку молока, но пальцы оставались ледяными. В трактире «Жирный гусь» выяснилось, что мешочек с монетами Терри забыл в сгоревшем доме вдовы. В сумке обнаружилась лишь пара носков, выцветшая карта Антерры, письменные принадлежности и злополучная книга о ведьмовстве. Выудив несколько медных тори из кармана, Терри наскреб на кружку молока для Гведолин, у которой от холода посинели губы.

— Ничего, — он осторожно прикоснулся руками со сбитыми костяшками к ее застывшим пальцам. — Не кисни, Гвен. Заработаем.

Она подняла на него пустые глаза.

— Что, если они не успели выбежать? И я убила их, Терри. Их все.

— Не говори ерунды.

— Стражники, которых ты ранил, и дознаватель, и Халина…

Терри поморщился.

— Кстати, куда делся Маркел? Кажется, он не участвовал во всеобщем веселье.

— Он сбежал.

— Вот как, — иронично рассмеялся Терри. — Значит, один, все-таки, уцелел.

— Сомневаюсь, — покачала головой Гведолин. — По дороге с ним могло случиться все, что угодно. Кажется, я начинаю понимать, как это работает.

— Ммм? Ты про летающие головни и все такое?

— Да, про мой дар. Или проклятье. Когда кто-нибудь совершает что-то плохое по отношению ко мне или другим, и я чувствую несправедливость, у меня внутри словно лопается невидимый стержень. Пальцы зудят, кружится голова, а еще я ощущаю огонь…

— Огонь?

— Не физически. Я просто знаю, что огонь где-то рядом и могу управлять им. Но даже если бы не могла… — Она подалась вперед, прошептала: — Знаешь, Терри, мне кажется, я сумела бы его разжечь. И теперь я вовсе не уверена, что пожар в работном доме не моих рук дело.

— Тогда ты еще не была ведьмой, — возразил Терри.

— Кто знает… Помнишь, в книге было написано, что ведьма до инициации копит силу. Иногда, в крайне редких ситуациях, сила может прорваться наружу. Вдруг тогда был как раз такой случай?

— Мы никогда не узнаем, как было на самом деле.

— Не узнаем, — эхом отозвалась Гведолин, поглаживая глиняные бока кружки с молоком, не решаясь отпить. — И мне очень, очень страшно, Терри.

— Ох, Гвен, было бы, чего бояться. Пусть теперь боятся тебя!

— Легко тебе говорить.

— Вовсе нет, — нахмурив брови, Терри чуть коснулся рукой щеки, сморщился. — Усатый верзила чуть не сломал мне челюсть. Жутко выглядит, наверно.

Щека у него отекла, глаз заплыл. Нужно было сразу приложить холодный компресс, но пока они убегали, судорожно озираясь вокруг, идя без остановки окольными тропинками, стараясь не уходить далеко от тракта, было не до этого.

Темно-ореховые глаза Гведолин, наконец, дрогнули, потеплели.

— Терри, прости. Только о себе думаю. Очень больно?

— Мало приятного, — пробурчал он. — Сейчас в тепле особенно худо, аж челюсть сводит. На еду смотреть противно.

Возле стойки, за которой обычно стоял хозяин или хозяйка заведения, послышался звон стекла.

— Иди ты к Засухе, Рихард, девочке хуже, а тебе плевать!

— Да я уже сделал все, что мог! Выручку за неделю отдал, вызвал лучшего доктора!

— И что? Доктор пустил кровь и только. Шарлатан!

Дородная женщина в переднике, та, что подала им молоко, вышла из-за стойки. Глаза у нее оказались красные, нос припух. Окинув оценивающим взором столы, она направилась к поздним посетителям.

— Мы закрываемся, — сухо доложила женщина, рассматривая заляпанное грязью платье Гведолин. — Либо уходите, либо берите комнату. Осталась одна. Три тори.

— За ночь? — ужаснулась Гведолин.

Женщина, оказавшаяся хозяйкой заведения, смерила ее презрительным взглядом, не удостоив ответа.

— Я слышал, — вкрадчиво сказал Терри, — у вас кто-то болен. Случайно, мы не подслушивали, клянусь!

— И?

— Моя жена целительница. Она могла бы осмотреть больного. Если хотите.

Гведолин залпом опрокинула в себя стакан остывшего молока.

— Эта замухрышка? — скептически уточнила хозяйка. Подумав, предложила: — Что же, хуже уже не будет. Пойдем.

Терри, шикнув на пытавшуюся возразить Гведолин, схватил ее за руку, предупреждающе сжал.

Девочке на вид было около четырех. Она лежала, свернувшись калачиком. Бледное заострившееся лицо, тени под глазами, темные волосики налипли кружочками возле лба, блестевшего от пота.

— Малышка моя, Бри…

Женщина опустилась на колени возле кровати, погладила безвольную худую ручку.

Гведолин встала на колени по другую сторону. Внимательно вгляделась в бледное личико девчушки, пощупала лоб, наклонилась, понюхала. Девочка была без сознания, со рта на подушку тянулась тоненькая ниточка слюны. Откинув одеяло,

Гведолин заметила, что ноги изредка подрагивают. Судороги. Это плохо.

— Она отравилась, — в зловещей тишине вынесла вердикт Гведолин.

— Доктор предположил то же самое, — встрял лысеющий мужчина с огромным выпирающим животом, видимо, хозяин трактира и отец девочки. — Но он не смог понять, чем.

— Что он делал?

— Пустил кровь, дал жаропонижающую настойку.

Девочка умирала. Гведолин видела, что ее аура светилась едва-едва. Еще чуть- чуть и погаснет.

Положив одну руку малышке на лоб, другую на грудь, Гведолин закрыла глаза и попыталась вернуть ускользающую жизненную энергию. Нужно подумать о хорошем, вспомнила она наставления бабки Зараны.

Тот день на берегу реки… Кажется, это было вчера. Или позавчера. Недавно. Теперь это неважно. Тогда ей было хорошо. Пение птиц, дурманящий запах весны, свежие кротовьи норы, неповоротливый жук…

— Смотри, она просыпается! — недоверчивый шепот хозяйки вернул Гведолин к действительности.

Губы девочки порозовели, с глаз сошла синева, ресницы дрогнули.

— Мама…

— Бри!

Хозяин с хозяйкой чуть не задушили дочку в объятиях.

— Класивая тетя, — заключила малышка, глазами-блюдцами уставившись на Гведолин. — Ты фея?

Красивая? Она не помнит, когда последний раз мылась, волосы после скитаний по проселочным дорогам свалялись колтунами. И сегодня с утра ей довелось сгрызть лишь один черствый сухарь.

— Да, да, — горячо заверила хозяйка, гладя девочку по слипшимся волосам. — Это наша добрая фея. Теперь все будет хорошо? — с надеждой осведомилась она у

Гведолин.

Оглянувшись на Терри, молчаливо подпиравшего стенку, она нерешительно сказала:

— Я смогла… как бы это объяснить… вернуть ее из-за грани. Вы понимаете?

Мать Бри кивнула.