После полудня ее навестил профессор. Обычно он совершал обход по утрам вместе со своим учеником. А сегодня припозднился, да и пришел без рыжего Джареда. Слег тот, что ли, от вчерашней практики? Дознаватель недоделанный…

Гведолин хотела спросить как он себя чувствует, но постеснялась. А профессор — хороший. Сидел, языком цокал. Рассматривал ожоги, обещал, что при должном уходе все заживет через неделю другую, правда шрамы останутся.

В окно постучали. Снова чудится? Нет. Точно стучат. Подойти, глянуть? Страшно. Гведолин побоялась, что не дойдет. С утра она попробовала встать, чтобы самой дойти до горшка, но получилось плохо — в глазах заплясали желтые точки и комната начала меркнуть, плавно погружаясь во тьму. Пришлось откинуться обратно на подушку. Перевести дух.

В обед она попробовала снова — тот же результат.

Что же, можно попытаться и сейчас. Гведолин медленно встала. Держась за стену, добрела до окна. Всмотрелась в тьму по ту сторону стекла. Да и нет там никого, видимо, все еще сказываются последствия опьяненного настойкой разума.

Вдруг со стороны тьмы возникла рука, оперлась на стекло. Затем нарисовались нос, рот, густые, побеленные инеем брови. Светлые волосы, выбившиеся из-под шапки. И сам человек.

— Гвен, открывай скорей, — раздался приглушенный, чуть хриплый голос человека из тьмы.

Терри. Терри?

Трясущимися руками Гведолин нащупала ручку на створке рамы. Долго, очень долго раскачивала ее, тянула на себя, пытаясь распахнуть окно. Похоже, рама подмерзла и прилипла, и теперь никак не хотела поддаваться.

Вконец выбившись из сил, последним натужным рывком она все же открыла окно. От обжигающего морозного воздуха закружилась голова и Гведолин упала бы, если бы Терри не подхватил ее, белкой перемахнув через подоконник.

Поднял на руки, бережно отнес на кровать.

Тулуп у него восхитительно холодный, а на воротник налипли маленькие прозрачные льдинки.

— Что ты здесь делаешь? — устало и все еще не веря, что это и правда он, спросила Гведолин.

— К тебе пришел. — Терри закрыл окно, снял и повесил на спинку стула тулуп. Виновато оглядел пол — весь в мокрых разводах от растаявшего снега. — А лазить через окно у нас уже, наверное, традиция.

— Как же ты залез? По дереву? — Предположила Гведолин, хотя веток с ее кровати видно не было. — А вдруг бы сорвался? Вряд ли ты лазишь лучше меня.

— Да ну, брось, — отмахнулся Терри. Подмигнул и растянул губы в насмешливой улыбке: — С первого этажа невысоко падать.

Первый этаж, вот как. А она и не знала.

— Отчего же днем не пришел?

— Не все так просто. — Терри поискал глазами, куда бы сесть, но на стуле висел мокрый тулуп и он, не найдя ничего лучше, уселся прямо на кровать. — Невестушка моя, век бы ее не видеть, оказалась чересчур ревнива и завистлива. И богата. Этот факт я только недавно выяснил. Вот она — главная причина поспешной свадьбы. Впрочем, я так и думал. Девка — перестарка, замуж хочется, а никто не берет. Даже на богатство не нашлось охотников. Некрасива, неумна. Но работящая. Вот моя мать и позарилась… Да еще выяснилось, что следят за мной. Куда пошел, что делал. И девке этой, значит, докладывают. Она — своей матери, та — моей. А моя после мне пересказывать начинает. Да с такой присказкой и подробностями, что я и сам порой дивлюсь, до чего же жизнь моя богата и разнообразна оказывается!

— Что делать думаешь? — кисло спросила Гведолин.

— Бежать. Как мы и собирались. Сегодня. Я уже все приготовил, сумку дорожную за окном оставил.

— Вот как… Тогда счастливого пути, Терри. — Она судорожно сглотнула. — И удачи.

— Удачи? Спасибо. Удача нам понадобится.

— Нам?

— Нам. Мы убежим вместе. Я за тобой пришел, Гвен.

— Я… знаешь, Терри, я не смогу сейчас бежать. Я еще не вполне поправилась. Вернее, вовсе не поправилась. Понимаешь?

— Понимаю. Я не брошу тебя. И без тебя не уйду.

Как трогательно. И зачем ему это? Бежал бы один, больше толку было бы от всей этой затеи. Но при одной мысли о том, что он сейчас уйдет, становилось невыносимо тоскливо и одиноко, а к горлу подкатывал тугой комок.

Помолчали. Задумались, каждый о своем.

— Терри…

— Да?

— Там все сгорели…

— Знаю. В газете читал. Не думай об этом.

Он придвинулся ближе, притянул ее к себе, зарылся лицом в волосы.

Гведолин вздрогнула от прикосновений.

— Больно?

— Да, немного… Просто у меня ожоги и… не смотри на меня.

Комната освещалась лишь лунным светом. Удивительно, до чего им сегодня повезло — женщину с отравлением, лежавшую на соседней кровати, вчера отпустили домой. Вылечилась, говорят. А новых больных не поступало. Они одни.

Знаки повсюду.

— Почему? Мне нравится на тебя смотреть. Я не знал, что ты пострадала. Правда не знал, Гвен. И ты поправишься, обязательно. А я подожду.

— Где? Ты из дома ушел. Ведь не вернешься?

— Не вернусь. — Терри нежно погладил ее по щеке. — У знакомых переночую. Они обещали… приютить на время.

А если выздоровление затянется? Сегодня она еле смогла встать, чуть сознание не потеряла. Но она постарается. Очень постарается выздороветь. Еще не хватало стать для Терри обузой. Хотя…

— Терри?

— Слушаю.

Ей надо спросить. Страшно, неловко и нелепо спрашивать о таком. Но ей нужно знать. Сейчас или никогда.

— Послушай, когда мы познакомились… Как ты… почему я…

Она замолчала. И нужные слова внезапно кончились.

— Что, почему? О чем ты, Гвен?

Она судорожно вздохнула. Вздыхать тоже было больно. Особенно из-за руки Терри, все еще обнимающей ее за плечи. Обожженная кожа терлась о грубое полотно ночной рубашки. Но стряхивать руку, даже не смотря на боль, совершенно не хотелось.

— Я просто… да ладно, забудь.

— Нет уж, так не пойдет. — Гведолин специально не смотрела ему в глаза, но боковым зрением отметила, как Терри судорожно пытается поймать ее взгляд. — Выкладывай, раз начала.

— Почему ты… почему ты со мной возишься, Терри? Это… неправильно. А сейчас — просто опасно.

Он явно не ожидал такого вопроса. Отстранился. Помолчал. Ей даже послышалось что-то вроде сдавленного всхлипа. Зачем она только спросила?

Терри всхлипнул еще раз. А затем захохотал в голос.

— Я что-то смешное спросила? — оторопело выговорила Гведолин.

— Д-да уж, — он провел рукой по глазам, смахивая набежавшие от смеха слезы, — извини, это нервное, наверное.

Умеешь же ты задавать нелепые вопросы! А теперь давай начистоту. Ты что же, в самом деле думаешь, будто я дружу с тобой только ради… ради чего? Ради выгоды? Так ответь, какая мне с тебя выгода? Может, ради удовольствия? Думаешь, собираюсь склонить тебя к этому самому… Поверь, в девчонках у меня никогда недостатка не было. Нет, серьезно, Гвен, ради чего?

— Не знаю, — растерялась она. — Я у тебя спрашиваю.

— Ты мне нравишься, глупенькая. И кажется, я тебе это уже говорил, — просто сказал он. Убрал руку с плеча, придвинулся еще ближе. Горячо зашептал ей прямо в ухо: — Спрашиваешь, почему? Отвечаю — понятия не имею. Это необъяснимо, понимаешь? Это все равно, что дышать. Не думал, что скажу кому-нибудь такое, но ты нужна мне, как воздух. Мне даже дышать тяжело без тебя, Гвен.

Красиво сказано. И кому? Ей? Поверила бы. Ведь так хочется поверить, но…

— Я же обыкновенная, Терри. Без родителей, без приданого. Нищенка. А ты…

— А я — сын мясника, — жестко отрезал он. — И ничего почетного в этом нет. А еще, я тебе жизнью обязан, если ты вдруг забыла.

— Да, но…

— Никаких «но». Хватиг уже об этом. Твой работный дом сгорел. Да, вместе со всеми. Да, мне их жаль, конечно. И ты представить себе не можешь, что со мной творилось, когда я узнал про пожар. Четыре ужасных дня я думал… думал, что тебя больше нет. Но поверить в это было выше моих сил. Ходил по моргам. Больницам. Приютам. Несмотря на слежку. Несмотря на то, что мать каждый день устраивала скандалы, а отец грозился выпороть, как мальчишку. Каждый день порывался бежать один. Каждый день откладывал. А вчера мне повезло… — голос Терри сорвался, но он прокашлялся и продолжил: — Повезло, когда я уже потерял надежду. Случайно услышал на городской площади, как старухи обсуждали между собой пожар, мельком вспомнив про единственную спасшуюся девчонку. Когда я пристал к ним с расспросами, нехотя рассказали, что девчонку, кажется, отправили в приют Пречистой Воды. Вот и все, что я знал до этого времени.