— Сумасшедший-то?

Вода Пречистая, что за день!

— Мясник!

Бабка объясняла долго. Брызгала слюной на семечки, отчего прохожие, вознамерившиеся было приобрести кулек-другой, быстро утрачивали интерес к столь сомнительной покупке.

Дом мясника Фейта располагался в самом конце Ремесленного района на Яблочной улице. Район оказался немаленький. У Гведолин замерзли ноги в тонких чулках. Перчатки — роскошь, поэтому она просто поплотнее запахнула плащ. Да и туфли погоде не соответствовали. Пальцы ног окоченели и потеряли чувствительность.

— Вам кого? — Дверь открыла дородная девица, пышущая потом, жаром и чем-то едким, сладким, поразительно знакомым. Пряности? Точно, пряности. Кухарка? Или горничная, помогающая на кухне.

— Мне бы Терри, — стучащими зубами выговорили Гведолин. — Я пришла к Терри. Он здесь живет?

— Вы имеете ввиду господина Терриуса? Здесь, здесь. Пока еще.

О том, что значило "пока еще" Гведолин постаралась не думать.

— Можно мне с ним увидеться?

Девица оглядела ее с ног до головы. Гведолин была уверена, что отметила она и старенький плащ, и изношенные туфли.

— Нельзя. Господин сейчас не принимает.

И громко захлопнула дверь. Гведолин постояла немного, затем отошла от крыльца, но у кованой ограды остановилась в нерешительности.

Вот как, не принимает. "Дура ты, Гведолин, как есть дура. Ты ему просто надоела, пора бы уже это признать".

Конечно, надоела. Зачем вообще он с ней связался? С девчонкой из работного дома, без роду, без имени. Нищая, что старуха на паперти храма Пречистой Воды. А будущее? Терри определенно отозвался о ее будущем — нет его и быть не может. По крайне мере такое, какое хотелось бы самой Гведолин.

А Терри? Господин. Раньше Гведолин старалась не думать о том, какая большая между ними разница. Но благодаря дородной служанке, ее решительному отказу и почтительному к Терри обращению, особенно остро эту разницу почувствовала.

Пока Гведолин стояла, растворяясь в этих мыслях, дверь дома, куда ее так и не пустили, отворилась и на крыльцо вышли трое.

Отступив в тень огромного каштана, возвышающегося над кованой оградой,

Гведолин вся обратилась в слух. Другой человек не услышал бы с такого расстояния. Но она слышала. С детства. Правда, зная, что такая способность явление более чем странное, помалкивала и никому об этом не рассказывала.

— Доктор, может, есть хоть какая-то надежда?

Маленькая, сухонькая женщина зябко накинула на плечи платок. Гведолин глазом опытной пряхи оценила его плетение. Из шерсти, какую делали в их работном доме, такие платки не вяжут. Этот привезен из самой Фирбии. Сказочное заморское плетение, известное на весь мир. Такие платки воздушные, мягкие, как пух, очень теплые. И баснословно дорогие.

Доктор ответил не сразу. Покачал головой, снял и протер пенсне, снова водрузил его на нос. Тихо, видимо, уже в который раз произнес:

— Надежда есть, но должен признать, шансы его стремятся к нулю. Организм ослаблен. И инфекция… Я перепробовал все — от кровопускания до порошков стрипса — последняя разработка нашей лаборатории. Каждый организм индивидуален. To, что подходит одному, увы, не подходит второму. А на третьего и вовсе не будет действовать. Так что, — тут он развел руками, — остается одно — ждать.

Высокий бородатый мужчина обнял женщину за плечи. Та всхлипнула, подняла на него заплаканные глаза:

— Как же так, Барри, как же так?

Мужчина не ответил и увел ее в дом.

Доктор поплотнее закутался в плащ, подхватил большой кожаный кофр, толкнул резную калитку.

— Извозчик! — закричал он, завидев двуколку другой стороне улицы. Прошел мимо Гведолин, сел в экипаж, хлопнул дверцей. — Трогай!

Гведолин стояла под каштаном и замерзала.

Терри болен. Похоже, болен уже давно. Она поняла сразу, как только увидела доктора. И слова "пока еще" в устах дородной служанки обрели смысл.

Он не приходил к ней из-за болезни. Просто не мог. А она, глупая, подумала, что просто не нужна ему.

Но ведь надо что-то делать. Для начала ей самой не мешает согреться. Разве можно простудиться и свалиться с лихорадкой сейчас, когда Терри нужна помощь?

Выход есть всегда. И если не пустили в дверь, надо лезть… в окно! Верный способ, осталось только определить в какое.

Хорошо бы семья Фейт не держала собак. Гведолин не видела их и не слышала лая, но это не значит, что собак не закрыли на заднем дворе. Доктор приходил, а в таких случаях животных обычно запирают, чтобы не мешались под ногами. Собак Гведолин любила и не боялась, но ведь они непременно залают, охраняя хозяйское имущество, а лишний шум не к чему.

Она обошла дом, нашла участок кованой ограды, который меньше всего просматривался из окон, подобрала плащ, чтобы перелезть через железные прутья, но вовремя спохватилась. Нет, сейчас еще слишком светло. Кто же днем в чужие дома лазит? Нужно дождаться темноты. Сумерек, хотя бы. Недолго уже осталось.

Нужно собраться с духом и уходить. Стоять здесь дальше слишком подозрительно — прохожие, особенно парочки, прогуливающиеся туда-сюда, начали поглядывать на нее и перешептываться. Будто им больше делать нечего! Хотя… сегодня ярмарка, праздник, выходной. И прохожие, в самом деле, просто гуляют по улице.

Сдвинувшись, наконец, с места, Гведолин с трудом переставила окоченевшие ноги. Куда идти? А куда глаза глядят. Лишь бы идти, лишь бы согреться.

Все-таки хорошо, что сегодня ярмарка. С ярмарки обычно уходят навеселе, в изрядном подпитии. Тех, кто не способен передвигаться сам, друзья доносят до дома, а недруги скидывают в ближайшую канаву.

Мужчины из работного дома, наверняка, тоже вернуться хмельные. Изредка они позволяют себе выпить на праздник. А потом начинают приставать к девкам и заглядывать в соседнюю женскую комнату. Тогда тетка Роуз непременно принимается их отчитывать, угрожая внеурочными работами и выселением из дома. Но главное — все ее внимание переключится на мужскую половину. Значит, можно надеяться, что отсутствия Гведолин вечером надзирательница не заметит.

Она дошла до начала Яблоневой улицы. Затем до начала Ремесленного района. Потом пошла обратно. Бабки с семечками на месте уже не было. А народу на улицах прибавилось — ярмарка закрывалась, и горожане расходились по домам.

Погода, как назло, резко переменилась — пошел противный снег с дождем. Это плохо — ее плащ стал тяжелеть и промокать.

Зато хождение туда-обратно принесло неоценимую пользу — ноги начали постепенно согреваться. Обморожение дало знать о себе тысячью иголок, воткнувшихся в лодыжки и подошвы, судорогой, сводившей пальцы ног.

Сумерки в Сольгрейн и вправду сгустились быстро. Уже завтра ночь начнет уменьшаться, а день — прибывать.

Походив еще немного, чтобы переждать боль в ногах, Гведолин, наконец, решила — пора. Не спеша дошла до дома Фейтов, снова обошла ограду, выискивая то самое место, которое не было видно из окон. Собак не слышно. Хорошо.

Перелезть через забор для нее не составляло труда. Осталось определить, как попасть в дом.

Вероятнее всего на первом этаже спален не было. Тогда Гведолин посмотрела вверх и обнаружила, что ветки яблони, росшей поблизости, как раз достают до окон второго этажа.

Лезть на дерево в юбке и в плаще не слишком удобно. Да и туфли для этого не предназначены. Но она справиться. Главное, чтобы сучок не хрустнул, ветка не обломилась, и кто-нибудь из домочадцев не решился получше рассмотреть темный сумрак за окном.

Ветки яблони оказались надежны и крепки. И второй этаж как на ладони. Хоть в чем-то повезло.

Вот окно занавешено плотной тканью с синий цветочек. Жаль, ничего не видно.

А если ее обнаружат? Решат, что она воровка или чья-нибудь сообщница. Точно посадят и разбираться не станут. Что она делает?

Второе окно — занавешено. Третье — открыто, но там нет света.

А если она сейчас сорвется и упадет вниз? Не разобьется, но покалечится. В работном доме калек не жалуют. Главное, чтобы руки остались целы, тогда она сможет прясть и не потерять работу… О чем она только думает?