Если бы это удалось, мою миссию можно было бы считать законченной. Я мог сворачивать дела и с чистой совестью готовиться к вселению в свою изолированную гостиничного типа квартиру с персональным душем, санузлом и двухконфорной газовой плитой. Впрочем, душ мне сейчас был явно противопоказан, а плита вообще без надобности — готовить я все равно не умел. Ну, эту-то проблему, положим, решить можно, а вот как быть с Кузнецовым? Тайна его смерти продолжала оставаться за семью печатями.

Шеф прав: мы действительно блуждали в тумане и, точно брегелевские слепцы, беспомощно разводили руками, пытаясь на ощупь выбрать правильное направление. Понятно, что используемый нами метод проб и ошибок не отличался совершенством, но пока это была единственная доступная нам система поиска.

Я свернул на Приморскую.

В сквере, у древней пушки, слонялась очередная группа туристов. Не знающие усталости, они густо облепили смотровую площадку и безостановочно щелкали своими фотовспышками, обращая в бегство расположившиеся на лавках парочки.

На крыше гостиницы, отбрасывая в темноту сполохи света, загорался и гас гигантский рекламный куб.

«Играем в «Спринт»! Играем в «Спринт»!» — мигала неоновая надпись, призывая прохожих испытать судьбу.

Тротуары были запружены народом. Экзотическими цветами выделялись в толпе воздушные наряды женщин, щегольские, преимущественно светлых тонов костюмы мужчин. Попадались и дети, веселые, загорелые, принаряженные под стать взрослым. Это была особая — курортная — публика, и настроение здесь царило тоже особое. Шарканье ног, нестройный гул голосов мешались с обрывками музыки, смеха, и чудилось, что с минуты на минуту грянут литавры, запоют трубы и начнется всеобщий праздник с карнавальным шествием, ослепительными фейерверками, танцами до утра. Праздник, к которому может присоединиться каждый, стоит лишь захотеть…

Когда мысли заняты одним и тем же человеком, надо быть готовым к любым неожиданностям. Мне вдруг померещилось, что в общем людском потоке мелькнула знакомая фигура. На этот раз то был не Герась, а сам Кузнецов. Подтянутый, коренастый, он шагал по противоположной стороне улицы в новенькой японской куртке, узких, в обтяжку, джинсах с бляхой на заднем кармане, в надраенных до зеркального блеска полусапожках.

Впечатление было до того сильным, что на миг я поверил в невозможное и чуть не бросился следом. К счастью, мужчина обернулся. Это привело меня в чувство, и тут же, не сходя с места, я дал себе слово при первом же удобном случае сходить в поликлинику и записаться на прием к психиатру. Видно, я все-таки не отошел после осечки с Герасем. А тут еще шум, музыка, перемигивание электрических гирлянд. От всего этого с непривычки кружилась голова.

Я задержался у аптечного киоска, чтобы приобрести зубную щетку, и с покупкой в руке кратчайшим путем устремился к вожделенной тишине своего временного убежища.

Между тем мнимая встреча с Кузнецовым оказалась не последней. Предстояла еще одна и тоже из категории необъяснимых.

Ни о чем не подозревая, я свернул на ведущую к дому дорожку. Не успел сделать и трех шагов, как от темной массы беседки отделилась тень. Мне навстречу вышел плотный небольшого роста человек. Опираясь на костыли, между которыми свисали тесно прижатые друг к другу ноги, он бесшумно и очень быстро прошел мимо, совсем как привидение, с той лишь разницей, что привидения, насколько мне известно, не имеют запаха, а от него исходил слабый запах табака и бензина.

Мы разминулись, и я не успел хорошенько разглядеть лицо. Заметил лишь длинные, расчесанные на прямой пробор волосы и короткую рыжеватую бороду, покрывавшую щеки и подбородок незнакомца.

Я оторопело стоял на обочине дорожки. Надо было оглянуться, посмотреть вслед, но что-то помешало мне это сделать. Собственно говоря, не что-то, а вполне конкретное чувство, уверенность, что, обернувшись, наверняка натолкнусь на встречный, устремленный на меня взгляд.

Будь я кинорежиссером, непременно снял бы эту немую сцену под струнный квартет Бетховена. Есть там очень близкое по настроению место: несколько мощных отрывистых тактов, внезапно сменяющихся зыбкой и тревожной основной темой сонаты. Жаль только, мажорный финал сюда никак не монтировался. Когда я все-таки рискнул оглянуться, на дорожке было уже пусто.

Рыжебородый, если, конечно, он и впрямь не выходец с того света, не мог уйти далеко — слишком мало прошло времени, и, не отдавая себе отчета, зачем это делаю, я ринулся на улицу. Но и там мужчины на костылях тоже не было.

Не знаю, какой диагноз поставят мне в поликлинике, но, боюсь, что в нем не обойдется без упоминания о мании преследования. По оперативным данным, после пятнадцатого ни одна живая душа не появлялась на Приморской, и вдруг целое нашествие! Чудно: еще вчера я сетовал на застой в событиях — прожитый день оказался перенасыщен ими.

Поднявшись по ступенькам, я первым делом проверил метку — крошечный, втиснутый в дверной зазор камешек. Он был на месте. Стало быть, на неприкосновенность жилища в мое отсутствие никто не покушался. И на том спасибо.

Я зажег свет. Включил телевизор. Прилег на диван.

Физическая усталость и недомогание, а попросту болезнь буквально придавили меня к постели. Тело ныло, как будто по нему весь день били палками. Нащупав на тумбочке упакованный в фольгу аспирин, я вытряхнул на ладонь таблетку и запил ее остатками чая. Есть не хотелось, несмотря на то, что весь мой дневной рацион состоял из нескольких стаканов фруктового сока.

По телевизору шел концерт покойного Джо Дассена, но звук оказался выключен, а вставать было лень. Рядом со стаканом лежала записка, которую, уходя, оставил для Нины. Я машинально перечитал ее, взял ручку и принялся выводить каракули на обратной стороне листа.

В путанице штрихов и закорючек появился чей-то ястребиный профиль, девушка в чрезмерно коротенькой юбке, силуэт человека, опирающегося на костыли. Ниже рука сама собой вывела прямоугольник, и без всякого усилия с моей стороны на рисунке стали возникать очертания гостиничного вестибюля и придуманные на ходу символы. Буквой В обозначился главный вход. Буквой З — закрытые под замок запасные выходы. Р — валютный бар и ресторан. С — сберкасса, Л — лестница на верхние этажи, М — мусоросборник. Остальные надписи я внес полностью и стрелкой указал маршрут, по которому должен был пройти Кузнецов вечером пятнадцатого сентября.

Получилось не очень аккуратно, зато похоже.

Однако чем дольше всматривался в рисунок, тем меньше делалось сходство. Буквы приняли вид загадочных иероглифов, спираль лестницы, ведущая в бар, обернулась неясным математическим символом, и хотя в вычерченной схеме не содержалось абсолютно ничего нового, она показалась сложной головоломкой, разобраться в которой мне явно не под силу.

Снова тайны! Хватит, сыт по горло, пропади они пропадом!

Я смял лист, бросил его в пепельницу, но спустя минуту рассудил, что лучше не оставлять рисунок, и поднес к нему зажженную спичку. Огонь перекинулся на бумагу. Она вздрогнула в язычках пламени, подернулась дымком, съежилась и застыла черным комком пепла.

Меня охватила глубокая апатия ко всему, что имело отношение к делу. Будь что будет, в конце концов имею я право на отдых!

Я поднялся с дивана и выбросил оставшийся после «кремации» пепел в раковину, пустил воду. Потом выключил свет и прибавил громкость.

Концерт окончился. Крутили какую-то слащавую мелодраму из жизни автогонщиков. Молодой герой с внешностью супермена и интеллектом говорящего попугая, преодолевая несуществующие трудности, уводил жену у своего менее удачливого коллеги. Для полного счастья ему недоставало заполучить «Гран-при» на каких-то заграничных авторалли, но, надо полагать, в финале он его обязательно добудет.

Кое-как раздевшись, я влез под одеяло и, скрестив под затылком руки, уставился в потолок. В этой позе я пролежал около часа.

Фильм успел завершиться полным триумфом автогонщика. Закончилась и программа «Время». Я не спал и не бодрствовал, а лежал неподвижно, как мумия из древнеегипетского захоронения, и тихая печаль витала над моим дерматиновым саркофагом. В медицине, если мне не изменяет память, такое состояние называют каталепсией — со мной и впрямь творилось что-то странное: я точно раздвоился. Одна моя половина, окаменев, продолжала покоиться на диване, в то время как другая легко и свободно маневрировала в пространстве. Невесомый, я парил над рощицей у спуска к морю, бродил по пустынному пляжу, взбирался на холм, откуда видны были верхние этажи санатория имени Буденного, опять возвращался в гостиницу и плутал лабиринтами коридоров.