— А что касается замены Твена, то давайте не будем создавать себе проблем! Ну чем не замена ему сам Леонид Романович? Опыта оперативной работы у него вполне достаточно. И организатор он — прекрасный.

— Да я не возражаю, Павел Михайлович. Готов хоть завтра поехать, — подхватил Квасников.

— Ловлю на слове. Завтра же отдам распоряжение в кадры на оформление вас в загранкомандировку… На должность заместителя резидента по научно-технической разведке согласны?

— Согласен.

— А кто же тогда возглавит НТР в Центре? — недоумевая, спросил Овакимян.

Возникла небольшая пауза.

— Учитывая, — начал неторопливо Фитин, — что вы пока остались начальником 3-го отдела и недавно стали моим замом по атомной разведке, возьмите и руководство НТР на себя. Назначать нам сейчас некого, резерв выдвижения на сегодня полностью исчерпан. Вы же сами знаете, людей в Центре не хватает. Руководители многих подразделений в связи с боями под Москвой эвакуированы в Сибирь. Это хорошо вот вы приехали за своим назначением и, наверное, теперь останетесь здесь…

С учетом решения Государственного Комитета Обороны о создании в Советском Союзе отечественной атомной бомбы и личных указаний Сталина по добыванию за рубежом разведывательной информации по этой проблеме Квасников составил новый план мероприятий по делу «Энормоз». В нем не только ставились задачи, но и конкретно указывались способы агентурного проникновения в самые секретные центры по исследованию урана в Соединенных Штатах, Англии, Германии, Канаде и Франции, способы связи и передачи информации от агента к разведчику, назывались определенные сроки и лица, ответственные за их выполнение, — словом, предусматривалось все возможное, чтобы с первых шагов не выпускать из поля зрения разработку атомного оружия.

Квасников, зная, что только после утверждения плана лично Берией он может выехать на работу в Нью-Йорк, решил заблаговременно отработать с Курчатовым порядок реализации разведывательной информации, то есть вопросы обеспечения режима полной секретности при ее использовании, хранении и возврате в I Управление НКВД. Собрав все сведения по урану, которые поступили в 1942 году из разных резидентур, в том числе и находившиеся под сукном у наркома, он заранее договорился с Курчатовым о конфиденциальной встрече в одном из кремлевских кабинетов, который был выделен специально для работы над документальными материалами разведки.

Познакомившись с Квасниковым, Курчатов был приятно удивлен, что его собеседник из НКВД легко владеет редкими в то время научно-техническими терминами и главное — неплохо разбирается во многих научных проблемах, в том числе и по урану. Благодаря этому с первых минут встречи у них сложилось полное взаимопонимание. В процессе беседы они договорились, что с разведывательной информацией будет знакомиться только руководитель советского атомного проекта, а материалы будут ему персонально доставляться из разведки и передаваться под расписку Квасниковым или же переводчицей Еленой Михайловной Потаповой. При подготовке отзывов и оценок, а также последующих заданий разведке Курчатов не имел права использовать ни секретарей, ни машинисток, ни своих непосредственных помощников. Тексты документов он должен был писать собственноручно, а сведения, которые получал от разведки, рекомендовалось доводить до ближайших своих соратников лишь в устной форме.

Все настолько строго было засекречено, что в самой разведке подлинники агентурных сообщений не доверялись даже переводчикам и машинисткам, они оставались навечно в рукописном виде. Делалось это во имя того, чтобы до минимума свести число посторонних глаз. Даже сотрудники резидентур не знали, что оценку их разведдеятельности и новые задания по атомной проблеме дает Курчатов. Его имя как руководителя проекта было в то время скрыто под фамилией «Бородин».

Подлинники, возвращенные Курчатовым, подшивались в дело «Энормоз». Если же это были вторые или третьи экземпляры, то, по указанию Квасникова, а впоследствии и Овакимяна, они сразу же уничтожались по акту специально созданной комиссией. Благодаря такой вот системе учета документов и соблюдению конспирации в работе с ними ни одна спецслужба Запада понятия не имела, что в Советском Союзе тоже начали работать над созданием атомной бомбы.

Передав на первой встрече Курчатову кипу разведматериалов, Квасников, не дождавшись их оценки, вскоре выехал в Нью-Йорк. Заключение же по этим документам пришло в НКВД лишь 10 апреля 1943 года окольным путем — через Совнарком СССР:

К правительственному документу приложено собственноручно подготовленное И. В. Курчатовым оценочное заключение на материалы разведки:

На документе резолюции:

О заинтересованности Курчатова в поступлении информации от разведки свидетельствовало и направленное им через две недели в тот же адрес еще одно рукописное послание на семи страницах:

В середине декабря 1943 года из Нью-Йорка поступило по дипломатическому каналу сразу более десяти разведывательных материалов. Среди них в отдельном, опечатанном сургучом конверте находились переведенный на русский язык отчет связника Стара о встрече с атомным агентом Персеем и подлинник его сообщения на английском языке по делу «Энормоз». В препроводительном письме Антона[188] давалось короткое пояснение о том, что:

«1) …в целях конспирации и безопасности агента подлинное имя и фамилия «Персея» связнику не сообщалось;

2) «Персей» инициативно запросил внеплановую экстренную встречу;

3) подготовку и безопасность ее проведения осуществлял «Твен» и его негласные помощники;

4) операция по связи была выполнена блестяще, ходатайствуем о поощрении «Твена»[189] правительственной наградой».

…Отчет о встрече, как и о ранее проведенной вербовке Персея, был составлен и приобщен в дело «Энормоз» в следующем виде: