— Село Рзи! — громко сказал я.

Ванясек нажал на стартер Выпустив густые клубы дыма, машина тронулась. В укрепленном над ветровым стеклом зеркальце я рассматривал Ванясека. На вид лет пятьдесят. Продолговатое, сухое, морщинистое лицо. Так и не сказав друг другу ни слова, доехали до села Рзи.

С тех пор мы все чаще и чаще стали пользоваться услугами Ванясека Саша Богданов, впервые увидев автомобиль Ванясека, долго ходил вокруг него, удивленно покачивая головой.

— Ты подумай только, — усмехнулся он, — какая оригинальная машина. Это, по-моему, реставрированная «Антилопа-Гну». Да, да! Не смейтесь! И, кроме того, этот загадочный тип в кожаной тужурке, — кивнул он в сторону молчаливого шофера, — не просто чех Франтишек Ванясек, а самый настоящий Адам Козлевич в чешском варианте.

Так с легкой руки Саши Богданова за Ванясеком навсегда утвердилось прозвище «пан Козлевич», а за его старенькой машиной знаменитое имя «Антилопа-Гну».

Но как бы там ни было, старая «антилопа», поскрипывая разболтанным кузовом, задыхаясь на крутых подъемах, оставляя за собой синие клубы вонючего древесного газа, исправно бегала по дорогам Чехии и до конца войны верой и правдой служила советской военной разведке.

После каждой поездки в город или далекое село я расплачивался с «паном Козлевичем». Он молча брал деньги. Но мы понимали, что, согласившись принимать от нас плату, Ванясек тем самым старался как бы дать нам моральное право в любое время обращаться к нему за помощью. То была лишь символическая плата за его труд. Никакими деньгами невозможно было оплатить тот риск, на какой шел этот самоотверженный человек, возя советских разведчиков по оккупированным гитлеровцами городам Чехии.

Работа в городах и селах протекала совсем не так легко и просто, как могло показаться на первый взгляд. Любой день состоял из бесконечного нагромождения мелочей, каждая из которых могла обернуться смертельной опасностью.

Нервы всегда были напряжены до предела. Наблюдая и запоминая все окружающее, нельзя было ни на минутку отключиться, выбросить из головы тревожные мысли: не следят ли за мной? не мелькнуло ли удивление на чьем-либо лице? не привлек ли к себе внимание?

Нервное напряжение выматывало силы. Уставал страшно. В минуты отдыха, когда непосредственной опасности не было, часто не мог уснуть. Мучили сильные головные боли.

Но нелегко было и остальным товарищам, находившимся в лесу. Все это время они жили без крыши над головой, не выпуская из рук оружия, не снимая сапог ни днем, ни ночью. Особенно трудно приходилось Майе. Жить молоденькой девушке в лесу зимой среди мужчин — нелегкая доля.

Вынужденные часто менять место работы радиостанции, мы все время кочевали по лесу с места на место. Ночью костров не разжигали. На каждом новом бивуаке партизаны нарезали еловых веток на подстилку, застилали их плащ-палатками и на таком ложе, тесно прижавшись друг к другу, старались уснуть. На просеках вокруг лагеря день и ночь стояли часовые, охраняя отдых товарищей.

В таких условиях первостепенное значение имела теплая одежда и исправная обувь. Каждое одеяло или кусок брезента партизаны берегли как величайшую драгоценность. Все это давали нам чехи из ближайших сел. Подпольщики кинули клич: «Для святого дела нужна теплая одежда». Сотни неизвестных нам людей откликнулись на призыв.

«На святое дело» отдавалось все самое лучшее, прочное и удобное.

Партизаны были беспредельно благодарны своим неизвестным чешским друзьям, каждый день приходившим им на помощь. Без этой помощи мы не могли бы жить и работать.

Первое время, когда нас было всего несколько человек, вопрос о питании не стоял так остро. Значительную часть продуктов для нас добывал через своих знакомых Маклаков и Богуслав Гоудек. Но каждый день в группы Петра Журова, Михаила Волкова и Павла Алехина вливались все новые бойцы. Все эти новички бежали из фашистского плена.

Изголодавшиеся, отощавшие в гитлеровских лагерях, они не жаловались на отсутствие аппетита, и забота о добывании продуктов для всей очень быстро растущей нашей семьи переросла в трудную проблему.

Хлебом нас по-прежнему снабжал Иозеф Смекал. Его пекарня в Высоке Мыто обеспечивала хлебом немецкие воинские части. Смекал добавлял в тесто побольше воды, увеличивал припек и из сэкономленной муки выпекал хлеб «на святое дело» — для партизан.

Но не хлебом единым, даже в буквальном смысле, жив человек. К хлебу нужно было мясо. А где же его взять при карточной системе и в условиях строжайшего учета всего скота и птицы у населения? Выход был найден совсем случайно.

Однажды Ярослав Гашек рассказал, как староста села Тыништко, делая подворный обход, осмотрел двух кабанов, которых откармливал Гашек, сделал в своей книге отметку и приказал Гашеку отвезти одного кабана в Высоке Мыто и сдать на бойню под расписку.

— А вы сдайте кабана нам. Мы тоже дадим расписку, — шутя сказал я, не придав этим словам значения.

Но Гашек воспринял предложение вполне серьезно и охотно пошел на деловую сделку. Уточнив с ним некоторые детали, я написал на клочке бумаги:

«Расписка.

У гражданина Ярослава Гашека была изъята 1 (одна) свинья весом, примерно, 120 кг для обеспечения партизан. Оплата будет произведена после войны.

Крылов».

В тот же день Гашек тайком зарезал свинью. Часть мяса спрятал у брата Франтишека в Замрске, а остальную тушу отвез колбаснику Гоудеку в Хоцень.

На другой день рано утром Гашек побежал к старосте и рассказал, как поздно ночью к нему нагрянули партизаны, забрали и тут же в сарае забили предназначенного для сдачи немцам кабана, тушу увезли в лес, а взамен оставили вот эту расписку.

Перепуганный староста не стал раздувать дело — как-никак немцы далеко, а партизаны могут оказаться совсем рядом и заглянуть к старосте. Случай с лесником Веселы из села Угерско был у всех в памяти. Порядок был соблюден. Для отчета немцам имелся клочок бумаги, для семьи Гашека и партизан — вкусная свинина.

Такую же операцию провели затем крестьяне Штефек из села Ярослав и Ирасек из Добжикова. Забитых свиней тоже переправили к Гоудеку. Туда же были отведены три лошади, захваченные у немцев группой Павла Алехина. Гоудек из конины, приправленной свиным салом, делал вполне приличную колбасу.

…С появлением в отряде врача Бориса Александровича Емельянова у нас наладилось и медицинское обслуживание. Борис Александрович, с удивительными приключениями бежавший из плена, пользовался в отряде всеобщим уважением. Главным мерилом в поведении человека были в то время личная смелость и стойкость. Никакие другие качества не ценились так высоко. Чтобы завоевать среди партизан молчаливое признание и одобрение, надо было прежде всего быть мужественным и находчивым человеком. Борис Александрович, из опасения лишиться возможности принимать участие в проведении диверсий, первое время пытался скрыть свою причастность к медицине, но потом, к его удовольствию, оказалось, что врачу не будет отбоя от предложений пойти на операцию отнюдь не хирургическую. Каждая группа, отправляясь на задание, требовала, чтобы с ними обязательно шел доктор.

— Увереннее себя чувствуешь, когда медицина рядом, — по-своему объяснил это стремление Коля Попов.

Гоудек раздобыл для доктора полный ящик различных медикаментов и необходимый инструментарий. Но многие из этих препаратов, призванных бороться с «мирными» болезнями, доктору так и не приходилось применять Удивительное дело. Ведь все жили в очень тяжелых условиях, спали на снегу, под дождем, питались скудно, всухомятку, пили болотную воду, а больных не было. Организм перестроился на «военный» лад, и такие сугубо «мирные» заболевания, как насморк, грипп, язва желудка, радикулит, были забыты. Все это ко многим пришло значительно позднее, уже после войны.

Конечно, сложных хирургических операций в лесных условиях Борис Александрович делать не мог. В таких случаях приходилось обращаться за помощью в город.

В одной из стычек с немцами был ранен в живот Николай Солодовников — партизан из группы Журова. Ранение было тяжелое. Три пули в нескольких местах пробили кишечник. Раненый часто терял сознание. Через два часа после боя в лесу ветврач Петр Филиппов, вызванный из города Хоцень по телефону нашим связным Томашем Покорны, уже вез Солодовникова в своем автомобиле в город Градец-Кралове.