При предельной скорости машина громыхала еще оглушительнее, чем раньше. Мчались уже по улице Армянской, когда в районе старых кладбищ грохнул выстрел, потом второй, через минутный интервал — третий, четвертый.

— Все, — побледневшими губами прошептал Пащенко.

Случилось как раз то, чего он боялся: полковник напоролся на бандитов, и они, по всей вероятности, дали ему бой.

Милицейская машина стояла поперек дороги напротив дома, к которому так спешили Пащенко и его группа.

Раненый в правое плечо полковник лежал на траве. Возле него хлопотал милиционер — шофер милицейской машины.

Пикаев, Задворнов и Алешин выпрыгнули из кузова и устремились к дому, а Пащенко подбежал к полковнику, склонился над ним. Он был еще в сознании.

— Со мной милицейский наряд, товарищ полковник. Что здесь произошло?

— Срочно оцепите весь этот район. Бандиты уходят к лесу, надо перекрыть им дорогу, вы успеете, у вас машина.

— Слышали? — обернулся Пащенко к командиру милицейского патруля. — Немедленно к лесной дороге, а мы займемся домом и его окрестностями. Оставьте только нам двух милиционеров.

Машина с нарядом сорвалась с места и помчалась по дороге, которая вела к лесу. Оставленных милиционеров из наряда Пащенко отправил прочесать кладбище. Не исключалось, что не все бандиты решили бежать к лесу, кто-то мог спрятаться и на кладбище.

— За меня не беспокойтесь, — снова заговорил полковник. — Шофер отвезет в санчасть.

Вокруг машины и раненого уже образовалась толпа. Сюда прибежали взбудораженные выстрелами жители близлежащих домов.

— Дорогу! Дорогу! — раздался голос. — Я врач!

К полковнику подбежал среднего возраста мужчина с докторским саквояжем. Скоро его четкие и резкие команды прекратили суматоху, поднятую толпой вокруг раненого.

Пащенко посмотрел на часы. Прошло всего три минуты, как он подбежал к полковнику. Ему не терпелось присоединиться к тем, кто находился в доме. Что там происходит? Остался ли в доме кто-нибудь из бандитов? За забором все было спокойно. Капитан подбежал к калитке, сильно толкнул ее плечом. Во дворе никого не было.

В проеме двери показался Пикаев. Он поманил Пащенко рукой. Вид у Заурбека был крайне озабоченный.

Кухня встретила Пащенко зловонной смесью запахов запущенного человеческого тела, несвежих продуктов и керосинового угара. Он чуть не споткнулся о старуху, лежавшую на спине рядом с топчаном, с которого она, видимо, свалилась. Старуха была жива. Сильно перекошенный на правую сторону рот ее выталкивал наружу какие-то хриплые звуки.

— Боимся трогать ее, может, нельзя. Я побегу, нужно вызвать скорую помощь! — крикнул с порога Пикаев и исчез.

В первой комнате все, как говорится, было перевернуто вверх дном. Опрокинуты стол, лавки, на полу посреди большого пятна пролитого керосина — в комнате ощущался сильный запах керосина — валялась керосиновая лампа, по всему полу были разбросаны отрезы материала, предметы женского туалета, кровать опрокинута на бок. Пащенко влекла к себе дверь в следующую комнату. Там, у самой двери, лицом вниз лежал на полу какой-то человек. Руки его, вывернутые за спину, были связаны поясным ремнем, а ноги стянуты грязной тряпкой, отдаленно напоминавшей тюлевую занавеску.

— Это «Усатый», товарищ капитан, — пояснил Задворнов, который делал перевязку женщине, сидевшей на полу спиной к столешнице перевернутого стола. Пащенко сразу узнал ее по описанию. Это была Зойка.

— Иван, — лейтенант кивнул на мужчину, который стонал, лежа на полу у самой стены.

Возле Ивана и Зойки влажно поблескивали бутылочные осколки. Наверное, кто-то действовал бутылками, нападая или защищаясь.

— Он жив? — Кивнул Пащенко на «Усатого».

— Жив, товарищ капитан, — угрюмо ответил лейтенант. — Силы в нем много. Ну и драка же была здесь — целая бойня.

— А где Азамат?

Задворнов виновато глянул на Пащенко, промолчал. Он закончил перевязку Зойке, поднялся с колен.

— Пока не известно, товарищ капитан.

— А Алешин?

— Прочесывает огород. Когда мы забежали во двор, кто-то метнулся за дом. Зойка с Иваном потеряли много крови. Скорее бы приехали врачи. Что-то Алешина нет. Может, ему нужна помощь.

— Да, да, поторопись.

Гоша перевернулся на спину. Налитые кровью глаза его с откровенной ненавистью уставились на Пащенко. Гоша скрипнул зубами и застонал, наверное, не от боли, а от своего бессилия что-то изменить в свою пользу.

Пащенко склонился над Зойкой. Лицо ее было бледным, с черными кругами под глазами. Она чуть приподняла веки, но они тут же немощно упали вниз. Иван попытался подняться, однако у него не было сил, чтобы оторваться от пола.

— Не надо двигаться, — нагнулся над ним Пащенко. — У вас снова откроется кровотечение. Потерпите, сейчас будут врачи.

Он вспомнил о старухе: может, все-таки положить ее на топчан? У нее, скорее всего, инсульт. Но трогать ее, пожалуй, не следует.

Пащенко выглянул во двор: не идут ли врачи. До станции «скорой помощи» отсюда совсем близко. Капитан был вконец расстроен. Ягуар, если он был здесь, ускользнул, Хорек тоже, да еще неизвестна судьба Азамата.

Минут через десять в доме появились врачи и санитары.

— Как жестоко обошлись здесь люди друг с другом. Сколько пролито крови. Будто после звериной схватки.

— Здесь были не люди, доктор, так что не удивляйтесь, — ответил Пащенко. — Я имею в виду бандитов.

— Да, конечно, — кивнул доктор, — вы правы. Но жестокость в таких случаях не решает никаких проблем, она создает новые. — Он говорил все это, не отрываясь от своей работы.

— Можете класть на носилки, — разрешил он санитарам, закончив работу с Зойкой и переходя к Ивану.

Два других врача возились с «Усатым» и старухой. Заурбек все не появлялся.

Пащенко проводил за ворота носилки с ранеными и старухой. Толпа вокруг ее дома выросла уже во много раз. Видимо, сюда, на окраину, сбежались не только жители. Осетинской слободки, но и прилегающих к ней городских улиц. Весть о том, что «накрыли банду», несмотря на такой ранний час, быстрее пожара пробежала по окраине города. Возбужденные люди не отрывали глаз от дома, гадая, что же происходит там: за плотно закрытыми ставнями окнами, за низкой узкой дверью, обменивались самыми фантастическими предположениями. А потом, когда к дому примчались две машины скорой помощи, мрачная фантазия толпы принялась рисовать самые жуткие картины. Предполагалось, что подвал дома сверху донизу забит трупами убитых бандитами людей, что в перестрелке с милицией бандиты погибли сами, но зато «уложили не одного милиционера». Робкие поправки очевидцев самых первых событий, которые видели только раненого полковника и его шофера, слегка задетого пулей, тонули в криках возмущенных опровергателей.

Обо всем этом рассказал Пащенко позже участковый инспектор, на чьем участке находился дом старухи. Ночью он дежурил в райотделе милиции, и как только узнал о случившемся, примчался на место происшествия.

Участковый едва сдержал внезапный порыв толпы, которая рванулась к калитке, как только в ней показались санитары с первыми носилками. На них лежала старуха. Лицо ее с перекошенным ртом и закрытыми глазами — казалось жутким серым пятном на фоне белизны простыни, которой были застелены носилки.

— У-у-у, старая сука, — прозвучал чей-то грубый женский голос. — Пригрела зверей лютых.

Эта реплика будто разорвала в клочья густое угрюмое молчание людей. Толпа разом ожила возмущенными, гневными криками, вскинутыми над головами руками. «Сволочи», «бандиты», «звери», «гады», «убийцы» — эти и множество подобных им слов, произносимых на русском, осетинском, грузинском, армянском языках, были понятны всем, потому что красноречивее слов выражали чувства людей их лица — гневные, непримиримые в своем праве судить бандитов беспощадным судом своей совести.

— Все, конец шайке! — пророкотал, покрывая шум толпы, огромного роста и толстый мужчина в пиджаке и тапочках на босу ногу, когда санитары загрузили в машину последние носилки. Он стоял в самом первом ряду.