"Збигнев – третий в" бойовци ", подумал Демьянко.

Долгое снял с груди автомат, положил на лавку и подошел к сундуку в углу. Поднял крышку, достал бутыль, банка консервов, хлеб, две щербатые чашки, мутную стакан.

– Давай выпьем … Зовут тебя как?

– Демьянко.

– А вас, сударыня?

– Богданна.

– Вот и познакомились. Я – Довгий. Слышали?

"Бандитские честолюбие", подумал Демьянко и ответил:

– Не приходилось.

Он решил держаться независимо, даже несколько вызывающе, чувствуя, что таким образом вызовет у Довгого больше уважения.

Долгое сморщил узкий лоб, пошевелил бровями – ответ и ему не понравилась. Однако ничего не сказал.

Разложив угощение на столе, хозяин вытащил из-под пиджака кинжал, висевший на ремешке от брюк. Кинжал был черный, с фигурной рукояткой – такими вооружал Гитлер отборных головорезов – эсэсовцев.

Воткнув острие в консервную банку, Довгий ударил ладонью по рукоятке. С пробитой дыры сплюнул томатный соус. И вдруг Богданна подумала: может, именно этим кинжалом Довгий убил жену и дочь Стефана. Горло девушки сдавила спазма. Богданна почувствовала, что не сможет заставить себя проглотить хотя бы кусочек угощение Довгого.

Он уже открыл консервы, нарезал хлеба, доверху налил в стакан и чашки самогона. Стакан подсунул Демьянко.

– Выпьем! За ваше здоровье, Богданна. Не ходят к нам девушки, а такие, как вы, – и подавно.

– Спасибо, – спазма все еще душила горло. Богданна взяла кусочек хлеба, поднесла к губам.

– Пейте! – Долгое тянул к ней свою чашку, чтобы чокнуться.

– Спасибо, не пью.

Глаза Довгого налились яростью.

– Что значит "не пью"? … Может, общество вам не по душе?

– Зачем обижаться, – сказал Демьянко. – Нельзя ей, врач запретил.

Долгое засмеялся невеселым смехом.

– Врач! До ста лет жить надеетесь? Всех нас … пуля ждет! Пей, тебе говорю!

И только теперь Демьянко понял, что Довгий пьяный, может, запой длится у него уже целую неделю. Глаза его были мутные, большой тонкогубый рот дергался. Настороженность зверя помогали ему скрывать свое состояние, но иногда на мгновение алкоголь брал верх, и разум Довгого тьмарився.

"Вот гад! Как же быть? – Подумал Демьянко. – Ссору с ним поднимать нельзя, не время ".

И ласково сказал:

– Выпейте, Богданна, не оскорбляйте хозяина.

Мнения Демьянка будто передались девушке. Она поняла: раздражать бандита, полусумасшедшего от злобы, страха и водки, нельзя. Надо выполнить его требование.

Медленно взяла чашку, глотнула вонючего самогона и закашлялась.

Долгое залпом выпил свою порцию и насмешливо посмотрел на Демьянка, который отпил три четверти стакана:

– Что, тоже врач запретил?

– Ты сейчас завалишся на сено, а мне сорок километров ехать, тогда городом идти, – спокойно возразил Демьянко.

С какой вкрадчивой любезностью Довгий предложил:

– А вы не торопитесь ехать, побудьте немного с нами. Бояться нечего, охрана есть. Ты уснешь, а мы с Богданна посидим.

Он смотрел в сторону, говорил безразличным тоном, но было в его голосе нечто такое, от чего Богданна сжалась, услышала беду.

Не понравилась его предложение и Демьянко.

– Нет, задерживаться мы не можем.

– Врешь! – Губы Довгого задергались, хватая. – Все вы врете! Обманули, предали.

– Никто тебя не обманывает.

– Много ты знаешь! – Губы бандита двигались, как два красных блестящих черви.

"Надо убираться отсюда, – подумал Демьянко. – Совсем эту тварь разобрало ".

Долгое снова налил самогона всем троим. Богданна с ужасом смотрела на полную чашку. Неужели придется снова пить? Нервы ее были такие напряженные, что даже самый прочный "первач" не захмеляв, но сам вид самогона вызывал тошноту.

– Много ты знаешь! – Повторил Довгий. – В Западную зону бежать надо, а что я буду делать в Германии их? Что? … Но память здесь по себе оставлю, ой оставлю! – Яростно заскрипел зубами. – Вовек Довгого не забудут!… Пей!

– С нас достаточно, пора, – твердо сказал Демьянко, отодвигая стакан. Он понял: больше уступать нельзя – от уступок бандит нахальнее. Если бы молодой человек был один, он бы не боялся бы ничего, но Богданна …

Поднялся из-за стола. Девушка тоже встала.

Долгое внимательно осмотрел Богданна, узкие глаза раздевали, липли к стройной фигуры девушки.

– Хорошо, – совсем трезвым голосом сказал Довгий. – Ты иди … А вы, Богданна, останьтесь.

– Нет, – на скулах Демьянка заиграли тугие желваки. – Мы пришли вместе и вместе пойдем.

И бандита уже трудно было остановить. Спокойно, но упорно он повторял:

– Не лезь не в свое дело, убирайся.

– Оставь, Довгий, – Демьянко еще не терял надежды покончить миром.

Губы бандита искривились. Одним прыжком он оказался у скамьи, схватил автомат, направил на Демьянка и прохрипел:

– Убирайся!

Богданна была сама не своя. Если Демьянко попытается сопротивляться, Довгий застрелит его.

Однако молодой человек уже нашел выход из положения. Как и в фашистской армии, в бандах украинских националистов основу основ составляла слепое повиновение "низших" "высшим". Вот на этом и сыграл Демьянко. Даже не взглянув на автомат, он убрал горделивую позу и, чеканя каждый склад, сказал.

– Это что-о и-ке? Как ты со старшим офицером разговариваешь, хам, быдло! Распустились!

Расчет был правильный. Холуй, привыкший глумиться над беззащитными, дрожал перед сильными, знатными, богатыми. Долгое понял, что позволил себе лишнее. А что если Демьянко оттуда, из Мюнхена? … Пристрелишь его здесь, а там – тебя … Бандит не терял надежды пробраться в Западную Германию.

Секунду длилась напряженная пауза. В Богданна онемели ноги.

Долгое медленно опустил автомат.

– Слава вождю! – Спокойно, будто ничего и не было, сказал Демьянко и жестом показал Богданна, чтобы она шла.

– Вождю слава, – вслед им ответил Довгий.

Спустились с крыльца. Пес не поднял головы, только искоса взглянул в их сторону. Стецько сидел на завалинке – отсюда он следил за дорогой, ведущей от дома к селу.

Демьянко попрощался с ним небрежным кивком. Богданна сказала: "До свидания" и тут же почувствовала, как глупо звучат сейчас эти слова.

– Идите спокойно, не торопитесь, не обертайтесь, – вполголоса произнес Демьянко. – Бояться не надо.

Богданна догадалась, почему он держится сзади, а не рядом – защищает себя от выстрела в спину. У девушки забилось сердце. "Какой он храбрый и хороший", думала она о Демьянко.

Тропа петляет в зарослях орешника, теряется в зеленой глуши. Тихо.

Демьянко скосил глаза, посмотрел через плечо – дом едва видно. Погони нет.

– Ну, вот и все, выбрались! – Вздохнул, словно сбросил с плеч тяжелый груз и добродушно рассмеялся.

Богдана вдруг разрыдалась. Пыталась сдержать слезы и не могла – нервное напряжение было слишком большим.

– Что вы, Богдана, не надо, не надо, – уговаривал ее растерянный Демьянко. Взял руки девушки в свои.

Богдана подняла голову, посмотрела ему в глаза. На длинных ресницах дрожали слезы.

– Я вам так благодарна, – взгляд ее стал густой, глубокий.

И Демьянко неожиданно поцеловал девушку в губы, щеки, глаза. Богдана спрятала лицо у него на груди. Он погладил ее мягкие волосы

Девушка напомнила:

– Нас ждет … этот …

Демьянко чуть не вскрикнул от внутренней боли. Смысл случившегося, стал беспощадно ясен: Богдана считает его не за того, кем он был в действительности. Между ними никогда не может быть любви, настоящей, чистой, искренней любви.

А обманывать Богдану он не хотел.

– Пойдем, – тихо сказал Демьянко.

Голос его удивил девушку – он вдруг стал холодным, суровым. Решила, что ошиблась. Радость любви наполняла ее.

Но счастье вмиг исчезло, как только вышли на шоссе и Богдана увидела облупленный, как съеден парша, "мерседес". Действительность снова вступила в свои права, действительность темных дел, заговоров, бандитских тайн, к которым теперь стала причастна и Богдана. "Я люблю его, а кто он? – С тоской подумала девушка. – Может, как Довгий, людей убивал?… Ведь он назвал себя "старшим офицером". Получается, такой же бандит, как Довгий, только образом высший… А кто дал чин?… Фашисты, гитлеровцы… За что? За что отмечали фашисты?…"