Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Варвара Акимовна извелась в тоске да походах к японскому следователю — с Ягупкиным всё вяжут. Несла она в мастерскую прохудившееся ведро — запаять дно. Отложив своё намерение, она позвала Марфу к знакомому китайцу за собачьим салом. Все годы пребывания в Маньчжурии Варвара Акимовна видела и испытывала на себе доброту китайцев. Они знали русские праздники досконально. На Троицу приносили в корзинах траву, скошенную в поле, берёзовые ветки, срезанные в посёлке Бариме за городом. Перед Пасхой разносили творог, яйца, масло, свечи… Зеленщики просили наличными. Молочники, булочники давали в кредит. Вся бухгалтерия — дверной косяк или оконная рама. Химическим карандашом записывали долг, а в конце месяца — расчёт. «Нет чэна? Ничаво, будут чэна?»

— Не чужой, русский, — как не помилосердствовать? — говорила на ходу Варвара Акимовна. Из разговора Марфы она поняла, что Кузовчиков был связан с Ягупкиным. Мелькнула искра: вдруг знает что-либо про Скопцева?!

— Китаец — травник или как? — Марфа едва поспевала за быстрой на ногу Игнатовой. — Ему от груди зелье…

Китаец расспросил Марфу о состоянии казака и дал баночку желтоватой мази, научил, как её пользовать. Рекомендовал покормить больного собачьим мясом.

Женщины приняли его поучения, но от последнего совета их затошнило. Не сговариваясь, до самой фанзы и не вспоминали его.

В тёмной клетушке Кузовчиков лежал, вытянувшись — голени за краем топчана. Скулы и кости у шеи выпирали. Глаза в яминах провалились. Открыты, а как остеклившиеся. Синюшные губы. Дыхание с хрипом и хлюпаньем внутри. Борода смочалилась. Над лбом в волосах ползали вши. Вонь мочи и застарелого пота — не продохнуть! Он жалко растягивал губы, силясь улыбнуться. Пытался подняться, худое тело, как скелет, не слушалось. Иссохшие руки теребили одеяло в поисках опоры.

— Лежи, казак! — Варвара Акимовна с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Дошёл мужик до ручки!

— Грей воду! — Варвара Акимовна сняла тёплую кофту, засучила рукава платья. — Как же ты допустила? Гниёт человек!

— Он — колодина! А у меня где силы?

— Бухаешь? — Варвара Акимовна учуяла винный перегар. Глаза Марфы гноились.

— За свои, кто указчик!

— Она на меня с шашкой, а я отбиваюсь прикладом! — Иван Спиридонович оголил свои бескровные дёсны в улыбке. Слезинки таились в уголках его глаз.

Женщины сволокли его в большое корыто с горячей водой. Обмыли щелочным раствором. Он стеснялся своего тщедушия, своей беспомощности.

— Дома был. Дуралей побежал. Ну, тюрьма. Ну, фронт…

— Где — дома, Ваня? — не поняла Варвара Акимовна.

— В Сотникове… В России.

— Платона моего не встренул?

Кузовчиков обессилел, язык не повиновался ему. Он отрицательно вертел головой.

В сумерках пришёл коренастый китаец, снял соломенную конусообразную шляпу.

— Капитана Кузовчиков еся? Его плосят…

— Кто просит? — Иван Спиридонович, напившись чаю, лежал в запечье.

— Его капитана плосят. Тачибана — большой капитана.

В кругах бывших казаков Иван Спиридонович краем уха слыхал такую фамилию.

— На кой хрен понадобился?

— Моя звать. Твоя ходи!

— Какой из него ходок?! — осердилась Варвара Акимовна, наступая на посыльного. — Видишь, ходя, человек хворью скован? Япошка не велик барин, пусть сам подымет зад!

— Его начальник. Ходи нада. Зад нилизя.

Кузовчиков воспрянул духом от явления посланца. Он посчитал, что покойный Ягупкин сообщил японцам о «ходке» в Советскую Россию, и теперь его требуют, чтобы выслушать да отблагодарить вознаграждением.

— Встану на ноги, всенепременно найду капитана Тачибану. Так и передай, ходя, мол, казак Кузовчиков подбился маненько…

Посыльный поклонился, отпялился к выходу и удалился с полусогнутой спиной.

Варвара Акимовна, наказав Марфе использовать собачье сало для натирания больного, отправилась к аптекарю Коташевичу. Того на месте не оказалось. Тогда она навестила Самуила Топаза — провизор не брал за визит. Он пообещал посетить Кузовчикова и, если в силах, помочь.

— Сё-сё! — Варвара Акимовна машинально благодарила по-китайски.

Аптекарь поднял очки на лоб.

— Русская мадам говорит еврею спасибо по-китайски? До чего же ты дожил, Муля?!

Игнатова забежала к постоянному разносчику зелени на проспекте Сюя. Попросила за её счёт снабжать Марфу редькой и свежим луком.

— Ма-ма ху-ху! Ничава особенного, мадама! Его больной игонян. Его кушай нада шанго…

В спешке Варвара Акимовна и не заметила, что всё ещё таскает с собой дырявое ведро. Поспешила в мастерскую к лудильщику. Из Нахаловки она на трамвае переехала в Новый город. Обратилась к жене русского купца Морозова, полнотелой женщине со светлыми глазами. Рассказала о беде Кузовчикова, о его нищенском положении.

Торговец Фёдор Морозов рождён в селе Новодевичье на Волге. Крещён в местной монастырской церкви. Натурой удался предприимчивой. В двадцать лет, взяв в банке кредит, занялся перепродажей дёгтя и хозяйственного мыла. Оборотистый мужик преуспел в торге и основал лавки в Тереньге и Дворянске. Ходовой товар давал прибыток. Винное дело ловко присовокупил. Затем лампадное масло пустил в оборот. Бакалея и мануфактура — фабрикантом становился, миллионщиком. Сызрань, Симбирск, Москва, Белосток, Лодзь, Гамбург… После революции очутился в Харбине с малым капиталом: истощала мошна в разгулах да загулах! Но лавку держал, торговлей без прежнего размаха занимался…

— Дарья Николаевна, не откажите в милости! Бог не забудет вашу доброту! — Варвара Акимовна перекрестилась. — За припасами будет приходить Марфа из Нахаловки. Казак на её руках исходит. Что полагается, на меня пишите…

— Поможем, чем можем, милая. А что, так сильно хворает казак?

— Скоротечная чахотка!

— Спаси его, Господь!

Свежая зелень, сметана, мёд да масло, покой в фанзе, лекарства Топаза, забота Варвары Акимовны — всё вместе подняло Кузовчикова на ноги. Он не выходил за пределы дворика. Занялся прежним: готовил примусные иголки. Хрипел, кашлял, задыхался, но упрямо мастерил на продажу незамысловатые поделки. Марфа реализовывала их на Зелёном базаре.

— Есть навар, хозяйка? — сипел он, как продырявленный мех в кузнице, встречая на пороге Марфу. Борода скомкана наподобие кудели. Не глаза — колодцы бездонные. — День-другой, наведаюсь к японцу. Получу монеты — кутнём, хозяюшка дорогая!

— Сжуй вот, кутила! — Марфа подавала ему ярко-красную морковку — Лекарство принимал? Смотри у меня!

И всё же Иван Спиридонович в погожий день ушёл со двора. С великим трудом доплёлся до первого китайского ресторана на проспекте Да-Тун. Озяб под ветром с Сунгари — истрёпанная шинель не держала тепла, а в теле казака его осталось на грош. Силы оставляли его. Он опустился за первым столиком у двери.

— Его, капитана, чэна еси? — Китаец в белом одеянии подозрительно смотрел на странного русского ламоцзами. Синюшное лицо в обрамлении седоватой бороды. Руки белые в крупных жилах. Щёки в нездоровом румянце.

Неделикатный вопрос поверг Кузовчикова в ярость.

— Измываешься, косоглазая гнида?! — Он зашёлся в кашле. Пал кудлатой головой на стол. Китаец испугался:

— Шанго, капитана! Шанго! Ханьшин?

— Пшёл прочь, замурзик! — Иван Спиридонович рукавом шинели вытер замокревшие губы. — Позову, как надумаю!

— Ши, хао! — поклонился официант.

Оставшись один, Кузовчиков притишил дыхание. Затолкал в рот пилюлю, прописанную Топазом, поводил языком, пока не проглотил. И всё ещё в не прошедшей злости поманил рукой китайца. Заказал множество блюд. Официант косился на него, не решаясь спросить о деньгах. Иван Спиридонович догадался о его сомнениях: показал ему кошель с гоби.

Сперва блюдо с кусочком жареной утки. Без костей. Тут же ножка курицы. Кости остались на кухне. Кузовчиков ел с жадностью. Запивал яблоневым квасом. Потом жареная свинина. Два ломтика рыбы. Довершение — чашечка риса и кружечка густого чая.

Китаец внёс тазик с полотенцем. Иван Спиридонович распахнул шинель, обтёр шею, вспотевшее лицо и руки. Отсчитал гоби. Официант удивленно выкрикнул, сколько казак дал камшо — чаевых, чтобы другие не скупились. И тогда Кузовчиков вспомнил, как они втроём когда-то гульнули у «Деда-винодела», какие сладкие были ягодки боярки, облитые сверху патокой. Попросил разомлевшим от еды голосом:

581
{"b":"719270","o":1}