К восемнадцати часам Скопцев прибыл на перрон. Обошёл здание вокзала, заглянул в кассовый зал — нет Кузовчикова. Подозрение вползло змеёй в душу. Мысленно стал прокладывать маршрут отхода к границе. У него была надежда: Бато укроет и обогреет! Но груз — в тайнике. Его нужно передать Аркатову. Туда путь неизбежен. «Арат» стукнет по радио в Харбин — прощай, миллион иен!

Петька Заиграев ни свет ни заря явился к Фёдорову.

— Ночью кто-то побывал у нас!

— Ну и что? — Семён Макарович чистил бархоткой пуговицы на шинели.

— Мамка почему плачет? Голос был мужской, а говорит, соседка приходила. Почему? И следы у заплота. И на берегу Селенги…

— Ну-у, следопыт-самоучка! — Фёдоров повесил шинель на крюк у порога. — Ладно, Петруша, разберёмся…

— Опять не верите?..

— Сгинь, злодей! — Фёдоров насупил брови, а глаза смеялись.

Вдвоём вышли за ворота. Солнце краешком диска показалось над Лысой горой. Дым над трубой «стеколки» казался разлохмаченной куделью, простёршейся вдоль реки.

Только приехал Фёдоров в свою землянку, звонок от Голощёкова:

— Жду вас, капитан! Нечто потрясающее!

— А без загадок можно?

— На месте увидите!

В уютном кабинетике сидел Яков Тимофеевич и курил трубку.

Дым ароматным облаком нависал над столом. Роговые очки капитан снял и подслеповато пощуривался. Обласкал Фёдорова лучезарной улыбкой.

— Поздравьте меня, Семён Макарович! — Голощёков похлопал ладошкой по стопке исписанных бумажек. — Знакомься, разрешаю!

То было признание Ивана Спиридоновича Кузовчикова-Петрова. Фёдоров дважды перечитал показания. Что-то не глянулось ему в постановке вопросов, носили они обвинительный уклон с упором на прошлое казака.

— Я позвал вас, капитан, почему? Как считаете? — Не дожидаясь ответа, объявил: — Агент нацелен на стройку!

— Так уж и нацелен? Так вот просто? — Фёдоров был озадачен: в протоколе допроса он не заметил ничего похожего.

Голощёков с видом триумфатора открыл дверцы шкафа и указал на груду одежды и объемистый мешок.

— Между прочим, там — вещдоки! И ещё кто-то должен прибыть сюда и получить от него груз…

Капитан закрыл шкаф, поправил роговые очки на переносице и вернулся за стол. Раскрыл толстый фолиант с убористым текстом.

— Так! Ага, Иван Спиридонович Кузовчиков, — проговорил Голощёков с победной ноткой. — Дальше. Дальше… Ага, Платон Артамонович Скопцев… Берём только местных по рождению. Вычленим таковых… Так, второй ходок, может быть, и Скопцев…

— В Читу доложили? — спросил Фёдоров.

— Хочу ещё раз опросить бородача! — Голощёков явно упивался случившимся и своей в этом ролью.

Иван Спиридонович вошёл без стеснения. Окинул взглядом офицеров. В уме сравнивал их с теми, которых знал по войне, по Харбину. Что-то было такое в манере держаться, в произношении слов, чего не мог осознать казак. Одно уловил он: от них не последуют зуботычины!

— Писать можете? — Фёдоров с откровенным интересом смотрел на Кузовчикова.

— Обучены.

Семён Макарович мог ручаться, что среди работников квартирно-эксплуатационной части гарнизона встречал бородача. Тогда и мысли не мелькнуло: вражеский разведчик! Теперь Фёдоров, наблюдая с какой петушиной надутостью Голощёков ведёт себя, внутренне посмеивался: «Проворонил лазутчика, Яков Тимофеевич, милый!».

— Кто бы мог вас встретить, Иван Спиридонович, не предполагаете? — спросил Фёдоров. — Сотник Ягупкин сказал, что на обусловленное место придёт ваш знакомый, не так ли?

— Так сказал… Именно, знакомый. — Кузовчиков поворошил свою лопатистую бороду. — Ежли Скопцев… Навроде был в Харбине. Или урядник…

Вмешался Голощёков, церемонно наклоняя голову в сторону Фёдорова:

— Не возражаете, товарищ капитан, если задержанный изложит сказанное на бумаге?

— Попить бы, товарищи…

— У нас вы должны обращаться — «гражданин», — Голощёков смёл с лица своего приветливость. Стакан с водой унёс в соседнюю комнату. — Здесь напишете дополнение к прежним своим показаниям.

Казак поклонился Фёдорову и исполнил приказ Голощёкова.

— Каков улов? А, Фёдоров? — Яков Тимофеевич подмигнул, набивая трубку табаком «Золотое руно».

— Деталька одна, мелочишка, можно сказать. — Фёдоров тёр свой высокий лоб. — Вот память… Рыбы мало потребляю, фосфора не хватает…

— Чего ж, Сеня, не ешь? Для офицеров в магазине имеется.

— Для фосфора, Яшка, свежая рыбка требуется! Ага, вспомнил.

— Стройка тут при чём? Кузовчиков-то плотничал в КЭЧе. А там чья епархия? Не запамятовал, капитан?

— Не было стройки, не было и шпионов! — Голощёков прижмурил светлые глаза. — Считаешь, на гарнизон нацелен?

— Не волнуйся, Яшка! Настойка валерьянового корня помогает.

— Тебе хахиньки! А тот, другой… — Голощёков начал осознавать свой просчёт: обыск в усадьбе Плешчихи! Проводил он его рано утром. Понятыми были Муська-продавщица и её ночной сторож, одноглазый инвалид войны. Изъяли солдатскую шинель, картуз манерку. В холщовом мешке два тугих пакета и бинокль. Под перекладиной недостроенной веранды Голощёков нашарил наган в тряпице. Семь патронов были в гнёздах.

— Во-о, арап! Ну-у, тихоня! — причитала Анисья Трифоновна, суетясь и досматривая за военными, не унесли б чего ненароком, как понял её Голощёков.

— Во-о, язви его, борода! — кричала Плешкова на всю ограду, чем привлекла внимание соседей и прохожих. — Обстыдил на всю Шишковку! Ровно шалаву каку последню. Осрамил, варнак!

Во дворе, при понятых, вскрыли пакеты. В одном — сухие батареи к рации. Во втором — два серых шарика и досочки на манер тёрки для спичек. Завёрнуто в пергамент по отдельности.

Голощёков не посмел открыть Фёдорову свой промах. Ведь второй агент мог знать, где обосновался Кузовчиков. Шум, поднятый Анисьей Трифоновной, вполне допустимо, достиг затаившегося поблизости лазутчика…

Наблюдая, как изменялось настроение Голощёкова, Фёдоров сочувственно сказал:

— Определённо, валерианка тебе не помешает!

— Сам ты психопат! — огрызнулся Голощёков, направляясь в комнату, где Кузовчиков писал свои показания.

Васин прилетел военным самолётом в тот же день, к вечеру Фёдоров и Голощёков встретили его на посадочной площадке. На «эмке» начальника гарнизона поехали в Дивизионную. По дороге обменялись первой информацией о разоружившемся агенте.

— А вы не допускаете мысли, что Кузовчиков-Петров играет в прятки? — спросил Васин. — Может, так было задумано в Харбине?

— Я верю, — без раздумья ответил Фёдоров.

— Не исключаю прикрытие других фигурантов, — более сдержанно отозвался Голощёков.

В комнате оперпоста наметили план подробного допроса Кузовчикова. Васин осмотрел вещи, изъятые в доме Плешковой при обыске.

— Поторопились, товарищ Голощёков! — заметил он, откладывая в сторону пакет с серыми шариками и досочками. — Срочно в технический отдел местного НКГБ. Попросите, капитан, чтобы результат выдали к утру. И обыск делали без Кузовчикова! Это никуда не годится! Сами понимаете!

Голощёков пристыженно отводил глаза от Васина. Сложил в полевую сумку находку.

— Попросите коллег установить наблюдение за домом Плешковой! — распорядился Васин. — Могут заглянуть. Могут! Сухие батареи, как магнит, тянут. Без питания рация — пустой груз.

— Кстати, товарищ майор, не вредно было бы усилить контроль за складами и мастерскими, где хранятся или применяются БАС-65 или БАС-80, — дополнил Фёдоров.

— Дельная мысль! Подскажите при разговоре, товарищ Голощёков. У нас, мол, своих сил мало…

Голощёков, отослав связного в город с сумкой, вернулся в кабинетик.

Васин молча изучал первые показания казака. Бегло прочитал предысторию Кузовчикова. Его занимали мысли о последнем задании.

— Как он пришёл к вам? — Климент Захарович массировал пальцами шрам на лбу. В напряжении он саднил, мешая думать.

— Солдат вызвал меня на рассвете. Он сидел на пороге оперпункта.