- Пятнадцать минут. Батумский всегда так стоит.

- Чего же он бежал, ведь ехал-то в Тифлис?

- Как в Тифлис? - удивился буфетчик. - Ты что-то путаешь. В Батум он ехал. В Батум! Под Батумский и попал. - Гиви присвистнул, - а тифлисский за час до этого ушел.

Это было неожиданно и странно, но Дробышев не стал спорить.

- А кто видел, как это случилось? Люди на перроне были?

- Почему не были! Много народу было. Кто встречал, кто провожал, пассажиры тоже были, - ответил буфетчик.

- А кто видел, не знаешь?

- Должно быть, никто не видел. На первом пути стоял товарный, не успели убрать. Скорый пришел на второй. Хотя, подожди. Нико видел.

- Какой Нико?

- Носильщик на станции. Когда это случилось, он в буфет приходил, говорил, что видел. Да его вызывали ваши, допрашивали. А вот и Маро. Иди сюда, Маро, человек хочет с тобой поговорить.

Федор обернулся и увидел невысокую полную блондинку с ярко накрашенными губами. Это была русская девушка. Вероятно, ее звали Марией, а не Маро. Она улыбнулась и подала руку.

- Гиви говорит, вы обслуживали вчера вечером человека, которого переехал поезд, - не отпуская ее большой, крепкой, шершавой руки, сказал Дробышев.

- Да, он за моим столиком сидел.

- Расскажите подробно и по порядку, как все это было, - попросил Федор.

Она вопросительно посмотрела на буфетчика.

- Поговори с товарищем, расскажи ему, - сказал толстяк и вернулся за стойку.

Маро пригласила Дробышева сесть за столик. Чувствовалось, что работа в ресторане приучила ее не теряться и не смущаться перед посторонними. Ей не надо было задавать вопросов, она быстро поняла, что от нее нужно, и с чисто профессиональной наблюдательностью рассказала о человеке, который, встав из-за ее столика, через несколько минут трагически погиб. Она никогда раньше его не видела, но запомнила многие характерные черточки. Из ее рассказа Дробышев узнал, что Самушия вошел в зал с двумя мужчинами. (Маро подробно описала их). Один из них заказал вино, водку и еду. Пили много, почти не закусывая. Она немного знает грузинский разговорный язык и поняла, что встретились товарищи по работе. Несколько раз они называли какие-то фамилии, но она их не запомнила. Сидели за столиком, что-то около часа.

- А о чем они говорили, не слышали? - спросил Дробышев.

- Когда я подходила к столику, они замолкали. Позже, когда выпили, мне удалось услышать несколько раз слово Батум.

- И только?

Она замялась.

- Ну, говорите же, что вы слышали еще! - настаивал Дробышев.

- Мне показалось, что двое требовали, чтобы третий, ну тот, который попал под поезд, ехал в Батум.

- А он, что же, не хотел?

Она кивнула головой:

- Да!

- И еще что?

- Говорил, что в Тифлисе должен увидеть «самого».

- Кого?

- Один из них заметил, что я стою рядом и громко засмеялся. А мне велел уйти. Я не расслышала.

- А кто платил?

- Тот, который заказывал.

- Был ли в руках погибшего портфель? - поинтересовался Дробышев.

- Да, был, - ответила она.

Маро показалось, что в портфеле были деньги или документы, потому что он не выпускал его из рук. Но когда они уходили, портфель нес один из его спутников.

- Они были пьяны, когда уходили?

- Больше всех был пьян, который погиб, - объяснила Маро. - он шел, а те двое его поддерживали под руки. Знаете, - сказала она, задумавшись, - чему я удивилась? Целый час они пили и разговаривали, а как объявили о подходе батумского, заторопились, поскорей расплатились и к выходу почти бежали. А пьяный упирался. Потом слышу крик: «Человек под поезд попал!»

- А этих двоих, кто с погибшим был, раньше не видели?

- Нет, не видала.

- Почему вы их запомнили?

- Да они какие-то не такие, как все.

- Как это не такие? Чем же они отличаются? - спросил Дробышев.

Маро помялась.

- Не такие. Строгие. Не улыбнулись, не пошутили.

Маро не умела объяснить толком свое впечатление. А дело было просто. Она привыкла к фамильярностям нетрезвых посетителей, к заигрыванию, к ощупывающим взглядам, двусмысленным шуткам. А эти люди не обращали на нее никакого внимания. И это было непривычно.

- Вы их после катастрофы не видели?

- Нет, они не появлялись.

- Кто-нибудь вас вызывал, допрашивал?

- Никто, - ответила Маро.

- А куда же портфель погибшего девался?

- Откуда же мне знать?

Больше ничего она, видимо, не знала. Дробышев поблагодарил за беседу.

- Пожалуйста, - сказала она, улыбаясь, - если надумаете, приходите сюда вечером, - продолжала Маро, впадая в привычный наигранно-веселый тон разбитной официантки.

Дробышев решил продолжать свои поиски. О его приезде и беседах уже стало известно сотрудникам местного оперпункта, и, когда он попросил их найти носильщика Нико, несколько человек бросились выполнять его просьбу. Не прошло и двадцати минут, в течение которых он успел просмотреть запись о происшествии в книге дежурного, как длинный и сухопарый носильщик уже сидел перед ним. В небольшой комнате оперпункта собрались сотрудники, свободные от дежурства, и с люботытством наблюдали за Дробышевым. Разговаривать в такой обстановке было трудно, но Федору не хотелось обижать их, и он, положив перед собой блокнот, начал опрос.

Нико объяснил, что он видел, как через тамбур товарного перелезли трое. Один из них был очень пьян, и двое других его поддерживали. Вагоны закрывали свет перронных фонарей, на пути было темновато, и он не смог рассмотреть людей, да это его и не интересовало. Чего-чего, а пьяных на станции хватало. На пути он находился, чтобы встречать пассажиров, - это его обязанность. Но как только мимо него прошел электровоз и поравнялся с этими тремя, он услышал крик, скрип и скрежет тормозов. Когда он подбежал к вагону, под колесами которого лежал человек, около уже никого не было.

- А те двое, которые поддерживали пьяного? - перебил носильщика Дробышев.

Нико пожал плечами.

- Их не было. Я на это сразу и не обратил внимания. Потом начали подбегать люди: машинист, пассажиры. Возможно, эти люди были в толпе, но меня окликнул пассажир, и я понес вещи.

- Нашли ли портфель? - поинтересовался Дробышев.

- Да, я видел черный портфель, он лежал на путях. Его подобрали и сдали в оперпункт.

«Пусть думают, что меня беспокоят документы», - подумал Федор и повернулся к дежурному.

- Где же портфель?

- Отправлен вместе с телом в Тифлис, - ответил тот.

Ближайший обратный поезд на Ново-Сенаки шел в одиннадцать вечера. В оставшиеся до отхода поезда два часа Дробышев решил побродить по городу. Он уже направился к выходу, но к нему подошел сотрудник оперпункта и сказал, что его вызывает Сухум. Взяв трубку, Федор услышал голос Чиверадзе.

- Что ты там шумишь? - спросил Иван Александрович. Он добавил иронически: - Даже Тифлис всполошил! - Чиверадзе помолчал. - Первым же поездом возвращайся домой, - строго закончил он.

Проходя мимо буфета, Дробышев вспомнил, что с утра ничего не ел, и зашел в зал. Почти все столы были заняты. Буфетчик, увидев его, улыбнулся как старому знакомому и помахал рукой. Пробираясь к свободному столику, Федор столкнулся с Маро. Она побледнела, и пройдя вплотную, шепнула, чтобы он прошел в угол к ее столику. Как только он сел, она подошла и, протянув карточку, вполголоса сказала:

- Мне надо вам что-то сказать. - Первый раз она не улыбнулась. - Быстро идите на улицу. Я выйду за вами.

Голос ее был тревожен. У Федора пропало желание есть, он встал и направился к выходу. Обернувшись в дверях, увидел, что Маро испуганно оглядела зал и смотрит на него. Спустившись по лестнице на площадь, Дробышев завернул за неосвещенный угол - оттуда ему был хорошо виден вокзал - и приготовился ждать. Не прошло и минуты, как он увидел вышедшую Маро. Она быстро спустилась по лестнице и, перебежав площадь, юркнула за угол, где ее ждал Дробышев, схватила ничего не понимающего Федора за руку и быстро зашептала, что через час после их беседы в зале появился один из тех, кто сидел с погибшим. Отозвав ее в сторону, он спросил, о чем она говорила с приезжим русским. Она сделала вид, что не узнала его, и ответила, что русский спрашивал, не вспомнит ли она людей, которые были на вокзале с убитым, а она будто бы сказала русскому, что за день у нее перед глазами проходит много народу и она не помнит, кто сидел за ее столиком. Неизвестный, видимо, успокоился, но все же предупредил, чтобы она держала язык за зубами, потому что русский уедет, а она останется!