Вошел дежурный. Зверев глянул на него, протянул руку:

– Давай сюда!

Дежурный вложил ему в руку бумажку. Судя по тому, как он с ней обращался, сразу было видно – бумажку важная, может быть, даже секретная. Зверев прочитал бумажку, недоуменно пошевелил бровями, лицо у него нехорошо потяжелело, стало темным.

– Что, плохие новости? – забеспокоился Родин.

– Ни то ни се, – сказал Зверев. – От «крепости из хлебного мякиша», как вы, майор, изволили выразиться, только что отъехала машина – черная «Волга» из правительственного гаража. «Волга» забрала сумку с деньгами и кое-что еще…

– Сумку – это понятно, а что еще?

– Если бы я знал. Машина-то – без права досмотра. Принесут снимки – попробуем разобраться. То ли коврик какой дорогой, то ли одежду в скатке – наружное наблюдение на этот счет своего мнения не имеет. «Волга» пробыла у дома шесть минут, сорок четыре секунды и ушла. Хронометраж точный. Ну что, будем штурмовать товарищество с ограниченной ответственностью, господа офицеры?

– Будем! – в один голос ответили Родин и Волошин.

– Люблю хоровое пение, – одобрил генерал.

– А куда ушла правительственная «Волга», известно? – спросил Родин.

– Пока неизвестно… Пока, кхе-кхе. Но скоро мы это будем знать. Денек-то сегодня, а? Не хуже вчерашнего. Самая милая пора для борьбы с бандитизмом.

– Действительно, товарищ генерал, самая милая, – улыбка у Родина была мальчишеской, незащищенной, майор, похоже, не умел прятаться и скрывать свои чувства, – надо бы и праздник нашему президенту объявить специальным указом: двадцать первое сентября – всероссийский день бандитов. Или бандитизма.

– Раньше в милиции специальные отделы были. По борьбе с бандитизмом. ОББ… Обэбэ! Потом их, при Никите, пустили в распыл, майор, – сказал Зверев. – А вообще, хорошее новое – основательно забытое старое.

– Лихой был боец, наш Никита. Наколбасил на века.

– Все это семечки, изюм. Родин, берите группу, поезжайте на место.

– Без стрельбы, значит?

– Если получится. Я же сказал – аккуратно. Как это сделать – смотрите сами, на месте, – Зверев постучал пальцем по карте, где красным карандашом были обведены два квадратика – кирпичные особняки братьев-пенсионеров.

– А мне как быть, товарищ генерал? – Волошин привстал на стуле. – Я ведь уже был там, знаю, чем удобрены тамошние огороды…

– Что, тоже тянет в драку?

– Ну, не то чтобы тянуло, но… товарищ генерал, – тон у Волошина сделался просящим, в этом они были схожи с Родиным, оба – большие дети, – я Родину здорово подсобить смогу.

– Родин… Тоже мне защитника нашел, – проговорил Зверев ворчливо, – а я тут с кем работать буду? С дядей Ваней, который в саду косит траву? – Зверев приподнялся, глянул в окно – внизу дюжий мужик в засученных до колен милицейских штанах точил косу, собираясь посечь макушки у свежей, вылезшей на поверхность сквозь старую, пожухлую, травы. Глянув на него, Зверев отрицательно покачал головой: – Нет, это не мой кадр. Вчера был мой.

– Этот кадр вообще из конной милиции, – сказал Родин, – кобылам хвосты крутит, служба их – не милицейского подчинения.

– Чьего же? – ехидно поинтересовался Зверев.

– Да тем подчиняется, кто лошадей любит.

– А я уже того… враг животным? Ладно, Волошин, поезжай, – разрешил Зверев, – но только для того, чтобы Родина сориентировать на месте, не больше. После этого – сразу назад.

21 сентября, четверг, 12 час. 20 мин.

В районном управлении Родин устроил небольшое совещание: надо было определиться – как проникать в особняк? Брать его с налета, как в обычной операции – без стрельбы не обойтись: от ограды до двери особняка – слишком большое расстояние, хорошо контролируемое и явно выверенное по миллиметрам, точечно простреливаемое, но стрельбы группа, приехавшая с Родиным, несмотря на запрет генерала, не боялась. Ее командир – капитан из Управления по борьбе с организованной преступностью лишь презрительно усмехнулся:

– Это нам все равно что два пальца… об асфальт!

– Но там ребенок, – сказал Родин. – Как сделать так, чтобы пуля не зацепила его?

– Знать бы точно, где он находится, тогда можно было что-то гарантировать, – заявил капитан, – а так… – он сделал неопределенный жест рукой, – нужна разведка.

– Проще прихлопнуть весь дом. Они ни одного разведчика к себе не пустят.

– Ну почему же? – подал голос молчавший до той поры Волошин. – Кто у нас беспрепятственно входит в каждый дом, и его все беспрепятственно пускают? Одет обычно в неглаженую форму с пузырями на коленях, в старую фуражку, обут в ботинки со сбитыми каблуками – это от того, что приходится слишком много ходить пешком, в руках держит древнюю, времен Великой Отечественной войны, кожаную планшетку…

– Участковый уполномоченный, что ли? – перебил Волошина Родин.

– Они сейчас называются инспекторами.

– Не суть важно. Но это же рискованно.

– Я могу быть этим уполномоченным, – предложил Корочкин. – Я в этих краях, на этих улицах, собственно, когда-то участковым начинал.

Родин, жестко сжав глаза, окинул Корочкина с головы до ног.

– А что? Годится! Форма есть? А то ведь участковые уполномоченные редко носят шелковые рубашки с галстуками от Диора.

Корочкин сегодня был одет так, будто собрался на бал в Большой Кремлевский дворец.

– Все есть. И форма, и пистолет в рукав на резинке, и даже кожаная планшетка пятидесятых годов.

Родин перевел взгляд на Волошина.

– Твоя точка зрения?

– Поддерживаю, – сказал тот, – полный «одобрям-с». – Наклонился к Корочкину: – А я и не знал, что ты когда-то работал участковым.

– Было дело. Да сплыло. Самая собачья работа! Все время между двух огней: с одной стороны – начальство, с другой – подопечные. Начальство кулаком по столу, а разные джентльмены из подворотни – кулаком по загривку. И так с утра до вечера. Выживали только сильные.

– Все, готовимся к операции! – скомандовал Родин.

– Корочкин, переодевайся!

21 сентября, четверг, 12 час. 40 мин.

– А ты знаешь, без мальца стало как-то не так, – сказал Клоп Деверю, обгладывая куриную кость, – и скучно, и грустно, и некому лапу пожать.

– Тоже мне, Лермонтов!

– Нет, действительно, сразу какой-то расслабон пошел, делать ничего не охота, в сон тянет.

– Но-но-но! – повысил голос Деверь. – Расслабон! У нас сегодня состоится еще одно свидание, а уж потом будет расслабон!

– Когда мадам выдаст нам наши кровные, честно заработанные?

– После окончания операции. Мадам сурова, ты же видел!

– Глядя на то, как все было сделано, как в руки приплыл мешок с «зеленью», охота послать мадам к бениной маме и самим организовать товарищество с ограниченной ответственностью. Неужели мы с тобой не потянем, Деверь? Ведь пустяки же!

Деверь зло свел брови вместе, хотел было обрушиться на Клопа, но вместо этого промолчал и отвернулся в сторону, показав собеседнику жилистую мускулистую щеку с напряженно работающими желваками. Интересно, какие мысли рождались у него сейчас в голове?

Понятно одно – раз он не стал рявкать, плеваться матерщиной, раз молчит – значит, согласился с тем, что ему было высказано. Клоп, подумав о том, что могло быть, невольно задержал в себе дыхание: он ступил на опасную дорожку, идет сейчас по лезвию ножа, балансирует руками, вот-вот свалится. То, что Деверь молчит, еще ничего не значит.

– Это все в будущем, Деверь, не сейчас, – проговорил он успокаивающе, – когда капитал сколотим, опыта наберемся, кого-нибудь из своих баб на бухгалтера выучим, вот тогда и создадим Тэ-О-О, – аббревиатуру ТОО он произнес с особым смаком. – Может, к этой поре Тэ-О-О будут по-иному называться, не так дурацки, – Клоп нарисовал куриной костью в воздухе замысловатый вензель, будто расписался под собственными словами, – какими-нибудь окадэ или бэжэсээрами.

Деверь перестал жевать, спросил, не оборачиваясь: