— Только, вы понимаете, Рудольф, что это сугубо между нами?.. Это секрет!

Янг несколько раз очень осторожно вызывал его на откровенные разговоры. Затевал их как человек, который вправе испытывать естественную тревогу о завтрашнем дне… Ругге только безнадежно махал рукой, рассказывая, что фюрер возлагает большие надежды на какое-то новое оружие и укрепляет Берлин так, чтобы никакая сила не могла сокрушить эти укрепления.

От него же узнал Янг, что идут разговоры, будто руководство подготовкой обороны Берлина думают поручить эсэсовцам… Что Берлин разделен по окружности на девять секторов обороны. Причем девятый сектор имеет особое назначение: оборону самого центра столицы, где находятся правительственные здания, рейхстаг, имперская канцелярия.

Многое пока держалось в строгом секрете. Об обороне Берлина было запрещено говорить. Красная Армия находилась еще далеко. Пропагандистское ведомство доктора Геббельса пыталось поддержать у населения Германии бодрый дух. На страницах газет и в радиопередачах жителей рейха успокаивали: русские никогда не дойдут до Берлина, в самое ближайшее время будет осуществлен «секретный план» гитлеровского командования, наступит перелом в войне и Россия будет сокрушена.

Кое-кто верил в это, некоторые заставляли себя верить, но значительная часть населения понимала, что никаких надежд на будущее питать не следует.

Что касается офицеров, то одни, как, например, фон Дейгель, предавались беспробудному пьянству. Другие бесстрастно ожидали грядущих событий, положившись на волю судьбы. Третьи искусственно поддерживали в себе боевой дух, стремясь оптимистически смотреть на жизнь, хотя оснований для оптимизма уже не было никаких.

Янг с фон Дейгелем сидели в ресторане «Эрмитаж» на Францезишештрассе. Этот «русский» ресторан открылся в столице рейха после нападения фашистской Германии на Советский Союз. Здесь работали русские повара, в меню была только русская кухня, пели русские певицы. Среди обслуживающего персонала были люди, насильственно вывезенные из России, а также «добровольцы» из числа изменников. Фон Дейгель, как обычно, сетовал на жизнь, ругал все и вся.

— Бросьте, Герд, — сказал ему Янг, — нам осталось не так уж долго предаваться переживаниям. Я верю, что скоро наступит перелом в войне и мы еще отпразднуем с вами наши новые победы!

Фон Дейгель поставил на стол поднятую было рюмку.

— Это вы вправду, Руди? Неужели вы во что-то еще верите?

— Не верить нельзя, — ответил Янг. — Когда придет неверие, я пущу себе пулю в лоб.

— Тогда это надо было сделать два года назад, — промычал майор. — К вашему сведению, — тихо сказал он, наклонившись к Янгу, — мы начинаем составлять план укрепления берлинских улиц, площадей, домов. Вы понимаете, что это значит? Мы готовимся вести бои в Берлине!.. Это все: крышка. Я был на днях на совещании, где выступал генерал Кребс. Он делал хорошую мину при плохой игре, расписывая план обороны Берлина. Мы-де заставим русских пройти через десяток сильно укрепленных рубежей, чтобы они обессилели, выдохлись, завязли на ближних подступах к городу, где их и уничтожим… Это планы фанатиков, рассчитанные на простачков!

— Да, — задумчиво сказал Янг, — вы нарисовали такую мрачную картину, что мне, пожалуй, надо убираться восвояси. Все-таки во Франции будет легче…

— Легче, дорогой Руди, нигде не будет. Нам придется отвечать за все!

— Ругге предлагал мне оформить перевод в Берлин… Но после того, что вы рассказали, я, право, не знаю, как быть… Может быть, все-таки лучше уехать?

— Это все равно. Конечно, лучше попасть в плен к англичанам или американцам, чем к русским. Но я думаю, что до плена нам не дотянуть. А если думать о могиле, то, по мне, веселее лежать в родной земле, рядом с друзьями… — Он замолчал, опустив голову на руки.

На эстраде полная брюнетка в длинном вечернем платье под аккомпанемент гитар запела «Калитку». Фон Дейгель поднял голову, мутными глазами уставился на певичку, потом обернулся к Янгу:

— Самое обидное, что нас принимают за дураков! Мы, конечно, и есть дураки, потому что верили в свою непобедимость, мечтали стать хозяевами мира! Но оценить себя вправе только мы сами. А когда другие считают нас идиотами — это свинство! Генерал Кребс заявил, что одерско-нейсенский оборонительный рубеж, особенно укрепление Зееловских высот — перед Кюстринским плацдармом, сделает Берлин неприступным.

Боже, сколько подобных сказок мы слышали за эти годы! А нас били и били! Наши генералы придумывали новые сказки, а мы верили им!

— Вы просто нагоняете тоску, Герд, — сказал Янг. — Нельзя же так мрачно смотреть на жизнь!

— Я знаю, что говорю, и если говорю, то только потому, что много знаю…

Срок «командировки» Янга кончался. Надо было как-то узаконить дальнейшее его пребывание в городе. Пришлось напомнить Ругге о ночном разговоре, когда тот предлагал заключить «союз». Ругге был крайне заинтересован в Янге, ибо в буквальном смысле слова ежедневно вытягивал из него деньги: наркотики стоили дорого. И конечно, он готов был сделать все, чтобы сохранить Янга подле себя.

Кроме того, Ругге всерьез продумывал план бегства из Берлина. Он несколько раз заговаривал об этом с Янгом, напоминая, что следует уже сейчас разработать все детали побега… Учитывая все это, Янг поставил вопрос напрямик. Ругге словно ждал этого вопроса. Он заявил, что Янгу не о чем беспокоиться, все будет оформлено как надо.

— Но у меня истекает срок командировки, и первый же патруль, проверив документы, может задержать меня…

Ругге заверил, что впишет имя Янга в приказ об откомандировании в Берлин.

Ругге действительно оформил все очень быстро. Через несколько дней приказ об откомандировании капитана Янга в распоряжение начальника противовоздушной обороны Берлина был подписан.

Ругге сказал, что следует продолжать курс лечения, и даже пошутил, что, когда Янг пожелает получить орден, его друг Пауль сможет при очередном представлении к награде включить в список и его.

Янг регулярно посещал гарнизонный госпиталь, принимал по предписанию врачей разные процедуры, но каждый раз при осмотре жаловался, что боли не утихают. Ему назначили ванны, делали уколы, все это фиксировалось в истории болезни. Янг лечился аккуратно: в случае проверки «история болезни» всегда могла подтвердить это.

Новая должность капитана Янга открыла ему возможность выезжать в окрестности Берлина, посещать зоны, где дислоцировались части противовоздушной обороны. Он обратил внимание на то, что в ряде огневых точек ПВО снимались зенитные орудия крупного и среднего калибра и перебрасывались в те районы, где возводились оборонительные укрепления. Ругге как-то вскользь заметил, что есть приказ использовать зенитки в противотанковой и противопехотной обороне. Это был примечательный симптом: ощущалась нехватка артиллерии, приходилось ослаблять противовоздушную оборону, чтобы усилить наземную…

Непосвященному человеку роль Янга может показаться чересчур скромной. Он не осуществлял внешне эффектных операций — с сюжетами, полными динамики и неожиданных поворотов. Напротив, старался держаться в тени. Но стоит задуматься, какой выдержки, какого мужества стоило человеку в течение длительного времени находиться в самом центре фашистской Германии, среди врагов, выполняя, казалось бы, незаметную, но столь важную и нужную работу!

Рудольф Янг пробыл в Берлине уже около трех месяцев. Ему удавалось оставаться вне подозрений. Во всяком случае, анализируя всякий раз поведение окружающих, он не мог заметить ничего такого, что насторожило бы его.

Даже сотрудник криминальной полиции Клюзе, с которым он довольно часто встречался у Ругге, не выказывал и тени подозрения по отношению к Янгу. Никто не расспрашивал и Бакмана о его жильце.

Между тем в Берлине царила атмосфера всеобщей подозрительности. На улицах рыскали военные патрули, повсюду сновали полицейские шпики в штатском. Любое неосторожно сказанное слово могло послужить поводом для ареста… Чувствуя, как ослабевает влияние нацистской пропаганды, главари третьего рейха все чаще прибегали к террору, запугиваниям, угрозам… Рудольф Янг старался обходить стороной военные патрули, не привлекать внимания шпиков. Он чувствовал, что, хотя достаточно надежно укрепился в Берлине и имел возможность отвести любые подозрения, все же не стоит искушать судьбу.