Лед под ногами затрещал сильнее. По заснеженной поверхности побежали черные языки. Вода обожгла Мантусова. Он почти по пояс погрузился в озеро. Тут было неглубоко. Лед крошился под руками. И Мантусов, ломая его, тяжело побрел к берегу. Вот наконец и сухое место. В сапогах хлюпает вода. Но снимать их нельзя: мокрые потом не наденешь. Мантусов лег на спину и поднял ноги. Вода вытекла из сапог, струйками побежала по заледеневшим брюкам.

А метель бушует все сильнее. Идти неудобно. Мешает ледяная корка, сковавшая одежду. Но он не останавливается. Быстрей. Еще быстрей!

Слева доносится гул прибоя. Он вплетается в свист пурги. И кажется, что это гудит приближающийся поезд. Неожиданно Мантусов обнаруживает перед собой морскую террасу. Он взял слишком вправо. Так недолго и заблудиться. Он поворачивает и спешит к гранитным валунам. Земля уходит из-под ног, точно выбитая внезапным ударом. Мантусов падает, пытается подняться. Но от боли в колене вскрикивает. Неужели вывих? А может, и того хуже — перелом? Тогда совсем скверно.

Снег уже не падает густыми, мохнатыми хлопьями, а валит так, что в двух шагах ничего не видно. Мантусов приподнимается и, пересилив боль, становится на ноги. Перелома, вероятно, нет. Можно двигаться, но каждый шаг дается с трудом. Боль пронизывает бедро, отдается в боку. Он снова надает. Лежит неподвижно…

Свистит пурга. Гудит прибой. И Мантусову опять кажется, что это поезд, который умчит его на фронт.

…Последние пять минут, отмеренные на прощание. Ирина и дочь — они будут ждать его, очень ждать. Он не имеет права не вернуться. Он должен встать. Встать и идти! И как бы ни был далек этот путь, нужно пройти его.

…Он опять лежит в сугробе. Осталось совсем немного. Где-то близко товарищи. Если б они только знали! Если бы знал Семибратов!

Мантусов нащупывает на поясе кобуру. Пальцы слушаются плохо. Медленно, точно боясь сделать лишнее движение, он поднимает пистолет.

Нет, он все равно вернется! Они обе ждут его. И дождутся. Мантусов собирается с силами, нажимает на спуск и стреляет…

Полторы недели над островом бушевала пурга. Ветер осатанел и буквально валил с ног. В двух шагах ничего невозможно было рассмотреть. Но Мантусова все же сумели найти. Услышав выстрел, Семибратов поднял взвод по тревоге и, разбив на несколько групп, отправил на поиски. Группа Сазонова обнаружила помкомвзвода на крутом склоне морской террасы, когда тот уже был почти занесен снегом. Его притащили в пещеру, и Комков растер старшего сержанта остатками нерпичьего жира. У Мантусова оказались приморожены пальцы на ногах.

Метель утихла внезапно, так же, как и началась. Десантники, выйдя на промысел, обнаружили, что остров покрыт глубокими сугробами. Люди тонули в них. Охотиться было невозможно да и не на кого. Солдаты не видели ни одной птицы. Плохо ловилась и рыба. И хотя ярко светило зимнее солнце и чистое небо отражалось в спокойной глади океана, настроение у десантников было подавленное. В сумерках вернулись в пещеру уставшие рыбаки, молча протянули повару трех окуньков и подсели к костру. Никто не стал их расспрашивать: все было ясно и так.

— Эх, сейчас бы рюмаху опрокинуть! — Галута вздохнул, протягивая озябшие руки к огню. Толстые, узловатые пальцы его подрагивали.

— Ты точно кур воровал, — Пономарев криво усмехнулся.

Галута посмотрел на него, но промолчал. За моряка обиделся работавший вместе с ним Касумов.

— Нехорошо говоришь! Сугроб на берегу. Опоры нет. Большой сугроб. И вода брызгает. Удочку бросаешь, а нога скользит. Весь мокрый.

— Все работаем, — буркнул Пономарев. — Мы тоже торф рыли. Легко, думаешь?

— Ну конечно, — протянул Комков. — В чужих руках и ломоть кажется буханкой.

— А вин як тот куркуль: раз це мое — гарно, а ни — погано, — сказал Семенычев.

Светлые глаза Пономарева недобро прищурились. Он перевел взгляд с Комкова на Семенычева, хотел, как видно, сказать что-то резкое, но сдержался. А Семибратов подумал: «Ну вот, опять. И чего зря злится человек? Ребята же шутят». Он так и сказал Пономареву чуть позже, когда они сидели рядом в глубине пещеры. И еще добавил, что пора бы уже понять: нельзя быть особняком от людей. Тут прямая зависимость: как ты к ним, так и они к тебе.

Семибратову очень хотелось помочь Пономареву. Но он так и не мог решить, как это сделать. Придумывал разные методы и тут же их отвергал. Дело было тонкое и требовало весьма деликатного подхода. Когда он поделился своими сомнениями с Сазоновым, тот сказал: «Не надо спешить, командир. Наскоком тут ничего не сделаешь. Все образуется само собой. Дай срок. Пусть человек, сам поймет, что к чему, сердцем воспримет. А в наших условиях это неизбежно случится».

Вероятно, парторг прав. Но Семибратов всегда был сторонником активных действий и поэтому при каждом удобном случае старался поговорить с Пономаревым, расположить его к себе, вызвать доверие. И хотя он видел, что боец относится к нему все еще настороженно, попыток своих не оставлял — капля и камень долбит.

Вернулся Сашок. Семибратов поручал ему проверить, сколько осталось продуктов. То, о чем он доложил, было весьма неутешительно. Запасы оказались скудными: немного риса, килограммов пять вяленого мяса и столько же соленой рыбы.

В пещере наступило тягостное молчание. Люди понимали, что ожидало их.

— Медведя бы поискать, — сказал наконец Галута. — Цельная гора мяса. И шкура к тому же.

— Да кто ж на медведя зимой ходит? Воны ж спят, — возразил Семенычев. — То наш Топтун не спит. Потому как промеж людей живет. — Семенычев по привычке вытащил из кармана кисет и огорченно потряс им в воздухе: табака не было ни крошки. — То мой дид мог зимой на фазанов ходить, — продолжал он с усмешкой. — Бывало, берет дробовик и бабке кажет: пошел на фазанов. А сам к шинкарке подался.

Байка Семенычева не вызвала привычного смеха. И Семибратов отметил с горечью: людям не до шуток.

— Ну вот что, товарищи, — сказал он. — Придется нам потуже затянуть пояса. Другого выхода пока нет. С завтрашнего дня и вплоть до особого распоряжения рацион питания урезается вдвое. Соль по самой малой мерке выдает лично помкомвзвода… — Семибратов помолчал, намереваясь напомнить о долге, выдержке, спайке. Но, обведя бойцов взглядом, понял, что говорить ничего не нужно. В лицах солдат не было ни растерянности, ни уныния. Да, они понимали все и готовы были стоять до конца. Замечательный все-таки в его взводе народ. — Вопросы есть? Нет?.. Тогда все. Воронец, стройте взвод на вечернюю поверку.

Вскоре все спали. Лишь Шумейкин лежал у стены на своем месте и думал тяжкую думу. Ложе казалось ему сегодня особенно жестким. А мысли были тягучими, как резина. Нет, он уже не колебался. Сомнения кончились. Раньше он еще думал: вместе, как ни говори, надежней. Но теперь все. Хватит! Дурных нет подыхать вместе. Он не согласен. И если есть хоть какой-то шанс, надо им воспользоваться.

План побега был разработан детально. Перед рассветом, когда все спят, он стукнет часового. Легонько, конечно. На «мокрое дело» идти не стоит. Прихватит автомат, продукты какие есть. И поминай как звали. Лодка с веслами — возле маленькой бухточки. Ее нетрудно столкнуть на воду. Должны же быть острова неподалеку. Вот и Воронец говорил, что есть.

Неярко горит торф в костре, почти тлеет. Горячий воздух плывет по пещере, но спина мерзнет от холодного камня.

Шумейкин открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Костер. Каменные стены… Ах да, пещера… Так все на свете продрыхнуть можно. Пожалуй, пора.

У костра сидел Комков. Он, видно, только что заступил на пост. «И надо ж было как раз ему оказаться в эту ночь часовым, — подумал Шумейкин. — Лучше бы кто другой».

Он подождал, пока Комков вышел из пещеры. Осторожно приподнялся на руках.. Сжал в кулаке заранее приготовленный увесистый камень. «Надо поаккуратней, — подумал опять. — Чтобы не наследить». Он прокрался вдоль стены и выглянул из пещеры. Комков стоял на краю площадки. Над океаном висела полная луна. К самому горизонту убегала ровная лунная дорожка. Она сверкала и переливалась.