Реджи Краузе уронила голову на руки и захихикала – успех у подруг ей был теперь обеспечен на полгода вперед.

– Николь Шумахер, только не рассказывайте нам сказки, будто Эрик вас еще не научил всему, что сам умеет!

Девушка в алом платье в горошек прикрыла рот ладонью, на запястье сверкнули бликом хрустального стекла часы-скелетоны на широком, совсем не женском, ремешке.

– Катти и Анни Штольц, одного вашего брата не хватает, чтобы держать ваших ухажеров подальше от пивоварни, не так ли? Вам стоит выйти замуж прежде, чем юный Хайнц подрастет настолько, чтобы отец дал ему двустволку.

Сестры Штольц переглянулись и залились веселым смехом.

– Ули Редстафф, вы такая серьезная барышня, просто диву даюсь, как вы тут оказались, среди этих вертихвосток! Нет, я не к тому, что не следовало вас приглашать, но уж вы-то не такая, как они?

Ули Редстафф закусила кулак и замотала головой. В цветастом шелковом платье и с гребнем-розой в волосах она совсем не походила на нотариуса, и Вальтер Гесс это давно проверил.

– Марике Хольман, если вы нам расскажете, будто никогда не позволили молодому Рейнхарду лишнего, к его двери выстроится очередь девушек, и каждая будет держать свой подол в зубах!

Марике залилась краской, но не засмеялась и не возразила.

– Лиззи Майринк, нам ли не знать, что половина побрякушек, купленных в салоне вашего отца, возвращается в вашу шкатулку?

Хорошенькая Лиззи, самая популярная девушка Магдебурга, кивнула, тряхнув золотыми кудрями.

– Петра Шпеер, если после того, как молодой Краузе целых три раза проводил вас из кино, еще хотя бы ваши уши остались невинны, то боюсь это не комплимент вашему обаянию.

Петра спрятала голову на плече подруги и замахала рукой, прося пощады.

Успокоив таким образом девушек, Лукреция налила еще шампанского в бокал Эльке, которая признаться, почувствовала себя намного лучше после таких отповедей. В самом деле, она теперь замужняя женщина и ей нечего стесняться того, что она познала мужчину.

– Итак, детка, – произнесла Лукреция, – Мы знаем, что ваш брак был консуммирован, а значит, у него есть все, что полагается мужчинам. Это так?

Эльке рассмеялась. Шампанское оказало нужное действие, и она почувствовала себя вполне уместно, ведь они же девушки, какие могут быть секреты, да и что нового она может сказать им, на самом деле?

– У меня не было других мужчин, но я уверена, что у них все примерно так же, как у него.

– Уверяю тебя, так оно и есть, – хмыкнула Эскива, надкусывая пирожное с вишнями.

– В следующий раз нас пригласит фрау Мур, – сахарно заявила Лукреция, – И поведает нам как правильно обращаться с ее мужем, чтобы он не глядел на сторону.

– Ой-ой, Лукреция, боюсь, что не смогу этого пообещать! И каков он в постели, Эльке?

– Очень… – Эльке порозовела, но с Эскивой она ощутила себя уверенно, – Очень приятный. Мама говорила мне, что не все мужчины бывают ласковы к женам, но я убедилась, что ангел не такой.

– У него правда крылья?

– Я всегда знала, что ты глуповата, Катти Штольц, но чтобы настолько! – воскликнула Петра.

– Неправда, она не глуповата! – вступилась за сестру Анни Штольц, – Но мы же никогда не видели ангела без рубашки! Эльке, расскажи нам про крылья!

– Как мило, что крылья волнуют девочек больше, чем все остальное, – прошептала Ули, наклоняясь к Эскиве, и обе прыснули от смеха.

– Крылья… А что я могу сказать про крылья? – Эльке засмеялась и стала похожа на себя прежнюю, вертлявую девчонку с Апфельштрассе, – У него крылья, прямо где лопатки, и да, он летает. А ночью заворачивается в них, как в одеяло.

– А я думала, вы спите обнявшись, – протянула Урсула.

– Всякое бывает, – Эльке пожала плечами, – Но наверное для него спать в постели уже большое достижение, ведь раньше он спал, подвесившись к балке в молочне.

– Эльке, а как ты решилась на это? – спросила Марике, – Ведь вы, говорят, даже не виделись, даже не разговаривали? Ты не думала, что цветы тебе приносит Стефан?

– Нет, я точно знала, что это не Стефан, – сказала Эльке и улыбнулась чему-то своему, тайному, ведомому ей одной.

– И ты не боялась? Ангел… Он же совсем не такой, как наши мальчики. Тебе не было страшно? А он приходил к твоему отцу? А как вы впервые встретились? Расскажи, Эльке!

– Нет, я совсем не боялась! – засмеялась Эльке, – И когда отец позвал меня и ангел сидел у нас в гостиной, отец спросил меня – хочу ли я выйти замуж. И ангел посмотрел на меня своими золотыми глазами, и я посмотрела на него. И я сказала отцу, что я выйду за ангела. Вот и все, так мы и встретились.

– А как он ухаживал за тобой? На танцы вы не ходили.

– Мы виделись, но вы знаете, какой короткой была помолвка. Он водил меня сюда, в кондитерскую, помните, синьора Лукреция?

– Да-да, приводил несколько раз, – кивнула Лукреция, – Вот здесь они садились, у окна, и он всегда подопрет голову ладонью и смотрит на нее, смотрит… И молчит, всегда молчит.

– И вы до самой свадьбы не перемолвились ни словом?

– Да мы и после свадьбы не особенно…

– Так он совсем не говорит с тобой?

– О чем? – спросила Эльке. – О чем муж должен говорить с женой?

– Ну… – девушки в замешательстве переглянулись, – О разном, наверное. А как же?

– Он хороший муж, – спокойно сказала Эльке, – И мне тоже не нужно напоминать, в чем моя работа. Я не стану говорить ему, что ему делать, а он мне. О чем же нам разговаривать?

– А я-то беспокоилась, что Рейнхард все время молчит, – вдруг сказала Марике и рассмеялась.

Шампанское быстро исчезало, пирожные еще оставались, девушки шумели и смеялись. Во что мог бы превратиться девичник Эльке до свадьбы, разве что в унылые посиделки, когда никто не знает что сказать и чем приободрить невесту, жены стесняются похвалить своих мужей, а девицы боятся спрашивать, рассуждала Лукреция, раскладывая оставшиеся пирожные в маленькие коробочки, чтобы отдать девушкам на выходе. То ли дело вот так, когда за стеклянной витриной на улице под фонарем уже собираются мужчины, чтобы доставить своих подруг и сестер домой в сохранности, и от этого девушкам еще веселее, они собираются у витрины, обсуждают своих женихов и заливисто смеются.

Рейнхард ждал Марике, Эрик Такса, странным образом как будто еще больше помолодевший, ушел со своей девушкой. Вальтер Гесс курил в сторонке у своего мотоцикла, пока Ули прощалась с подругами. Реджинальд Краузе, вопреки чаяниям, ждал сестру, весело перекидываясь фразами с Уве Штольцем, встречающим своих Анни и Катти. Старший сын кондитера Беккера и Лукреции отправился провожать до дома Лиззи Майринк. На другой стороне Беккерштрассе в длинном седане сидел Томас Мур. Ангел спикировал с неба на перекресток, отряхнул крылья, Томас вышел из машины и пожал ему руку, мужчины молча ждали, прислонившись к боку автомобиля, пока Эскива и Эльке смеясь секретничали напоследок у дверей кондитерской.

– Тебе хорошо с ним? Знаешь, мама твоя была права, не каждый мужчина…

– Очень хорошо, я не думала, что так бывает, но теперь я тебя вполне понимаю.

– Какая ты счастливая, Эльке! – Эскива Мур обняла ее на прощание.

– Я никому не говорила, Шкив, – прошептала Эльке ей на ухо, – Если его гладить между крыльями, он урчит, а если щекотать – смеется.

– Совсем как Томас, – прошептала в ответ Эскива, и они рассмеялись.

Вдруг Томас Мур толкнул ангела кулаком в плечо.

– Эй, посмотри-ка, друг! Гляди, о чем они там говорят!

Сблизив головы, оба уставились на девушек, которые выразительно раздвигали ладони и складывали пальцы колечком. Эскива Мур поставила три пальца ребром между зубов, достала и посмотрела, приподняв бровь, Эльке закусила губу и подняла глаза, задумавшись. Ангел хихикнул в кулак и по кронам деревьев пробежал ветерок. Томас давился смехом, утирая слезы. Они переглянулись и как будто увидели друг друга новыми глазами, а поняв это, оба расхохотались, пихаясь локтями, будто нашкодившие мальчишки.