– Теперь я спокоен, барон.

– К ваши услугам, монсеньор, – церемонно наклонил голову Самди.

– Самеди Ленми Леман, барон Суббота, Конгрегацию доктрины веры беспокоит ваша деятельность в Магдебурге.

– Но помилуйте, преподобный Эспозито, – возразил Самди, – У меня нет никакой деятельности. Я просто здесь живу. Прелестное местечко.

– И тем не менее, – неожиданно серьезно произнес Эспозито и поднял глаза-вишни.

– А то, что у вас тут настоящий ангел это нормально?

– Ангел не беспокоит Конгрегацию, – невозмутимо отвечал легат.

– А то, что он собирается жениться? – вздернул бровь Самди.

– В добрый путь, благослови его господь, – лучезарно улыбнулся преподобный.

– Но почему вы? – с отчаянием спросил Самди, – Почему сразу инквизиция?

– Конгрегация, – поправил Эспозито.

– Но почему не патер Юрген?

– Мы должны беречь патера Юргена, – покачал головой тот.

Он заполнил бланк и оторвал по линии перфорации. Пододвинул к Самди.

– Ознакомьтесь со всем написанным, и вот здесь мелким шрифтом. Здесь подпись. Нет, пожалуйста, не пальцем, моей ручкой. Здесь пишите от руки: с моих слов записано верно, мною прочитано, дополнений не имею, дата, подпись, имя полностью, как в паспорте. Благодарю вас. Эта половинка вам, а эту я заберу с собой. Явитесь на слушание в этот день и час, с собой паспорт, регалии, символ веры.

Самди шумно выдохнул. За что? Почему? С какой стати?!

– А теперь, – преподобный Эспозито с лучезарной улыбкой откинулся на спинку кресла, – Позвольте перейти к неофициальной части моего визита.

– А есть и неофициальная? – Самди передернул плечами.

– Мне не приходилось еще бывать в дома лоа[7], – объяснил Эспозито, – Вы не откажете мне посмотреть, как вы живете?

Отказать было невозможно. Самди поднялся.

– Прошу вас, ваше преподобие. Как видите, я живу скромно.

– Более чем, – пробормотал преподобный, оглядывая потертые стены и потрескавшийся потолок, – Но с вашими возможностями..?

– Мне это не нужно, – отрезал Самди.

Они прошли мимо облупленной белой двери, на которой висела плеть.

– Вы снимаете ее, когда заходите в эту комнату? – учтиво спросил инквизитор.

– Нет, напротив, прежде чем войти, я ее сюда вешаю, – любезно ответил он, – А здесь у меня пыточная.

С неудивительной сноровкой Эспозито ловко проверил зажимы и приспособления.

– Да у вас все работает! – с удивлением заключил он, – А где же алтарная часть?

– Я этим не пользуюсь, – отмахнулся Самди, – И у меня нет алтарной части.

– Нет алтарной? – недоуменно переспросил Эспозито, – А регалии?

– В спальне. Сюда, прошу вас. Еще по рюмочке?

Не дожидаясь ответа, он плюхнулся в кресло и сам себе налил из бутылки, на дне которой все еще болтался глаз. Ему нужно было подкрепление. Баронские регалии Самди содержал в прискорбном беспорядке, но проверять барона было некому, а сам он всегда мог найти любой предмет даже вслепую. Зрячие руки это очень полезная в быту вещь. Эспозито с любопытством оглядывался, не выказывая ни малейшего беспокойства. Понимает ли он, что ему очень повезет выйти отсюда, размышлял Самди. Залезть в самую глотку, в спальню барона Субботы, и всерьез рассчитывать выйти невредимым. И против воли забеспокоился сам, потому что не хуже Эспозито осознавал, что если каноник не покинет пределов его дома невредимый, то очень скоро инквизиция явится по его душу с зажженными факелами, и мало ему не покажется.

Он импульсивно поджал ногу под себя, шорты задрались, открывая ремень, пересекающий бедро. Эспозито присел на соседнее кресло, взглянул с интересом.

– Это орден Законченный Мерзавец пурпурной подвязки?

– Нет, это Редкая Тварь первой степени, лиловая подвязка.

– Редкая Тварь по номиналу ниже, чем Законченный Мерзавец..?

– Да, но Законченный Мерзавец мне натирает, – ответил Самди на незаданный вопрос и неосознанным движением коснулся рукой бедра, где ремень причинял неудобство.

– А во всем блеске славы своей?

– Оставьте, легат, – Самди махнул рукой, – Нам с вами не до регалий. Мы же не будем перебирать побрякушки, как малые дети?

– А я бы для вас надел, – просто сказал Эспозито, – Если бы они у меня были.

Самеди Ленми Леман минуту молча смотрел на легата инквизиции, свободно откинувшегося в кресле, а потом медленно начал вставать. Не отрывая взгляда от лица Эспозито, он начал надевать на запястья ремни, зубами затянул пряжки, накатил на руки многорядные браслеты из черепов и самоцветов, держа руки перед лицом, надел перстни. Вставил в левое ухо восемь заклепок и лунное кольцо в правое. Затянул на груди косой ремень портупеи. Наклонился на прямых ногах, чтобы застегнуть шумные браслеты на щиколотках, прерывая зрительный контакт с каноником. И распрямившись прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Водить руками во всем блеске славы своей было неприемлемо. Наощупь расстегнул шорты, перешагнул через них на цыпочках, откинул в сторону ногой, ни один браслет не подал голос.

Он постоял с закрытыми глазами, во весь рост и во всем блеске славы своей, в почти полной баронской амуниции, давая канонику полюбоваться и устрашиться.

Открыл глаза, плеснул огнем и сам замер. Инквизитор Эспозито смотрел на барона Субботу во всем блеске славы своей без тени страха и даже уважения. И вишневые глаза инквизитора были ничуть не менее жгучими, чем его собственный зеленый пламень. Без всякого опасения Эспозито протянул руку к ремню на бедре.

– Лиловый, – прошептал он, проводя кончиком пальца по краю подвязки, – Как епископская сутана.

Самди закинул голову назад, по телу прошла дрожь, он ожидал почувствовать прикосновение на коже, но палец аккуратно прошел по обрезу, не касаясь тела. В следующую секунду Самди с силой впечатался спиной в стену. Тремя пальцами инквизитор сжимал его руки над головой, железный крест крепко прижался к голой груди, а вишневые глаза сыпали искрами в опасной близости от его лица. Самди медленно улыбнулся, в зубе у него был бриллиант, и блик от него упал на гладко выбритую щеку легата.

Не успел он опомниться, как преподобный Эспозито уже проверял собственным языком жесткость крепления бриллианта. Самди показалось, что весь его зубной ряд сейчас провалится в глотку, он уперся пятками и запястьями в стену и ударил легата корпусом. На пол они упали обнявшись, баронские регалии, инквизиторские цепи, белые шорты и черная сутана полетели в стороны, во весь дух заголосили шумные браслеты, взвыл клинок в ножнах, посыпались самоцветы и черепа с порванной струны.

Под двумя тяжелыми телами заскрипели половицы, и Самди с силой дернул легата на себя, одним броском закидывая обоих на низкую постель, покрытую мехом. Кожа у преподобного была смуглая, не знавшая солнца, и шрамы на корпусе говорили о длительной службе, ученики с такими ударами не сталкиваются. Крепкие колени сжали его тело чуть пониже ремня.

– Самди, – от волнения у легата прорезался заметный акцент, – Самди, скажи – да?

Ринальдо нависал над ним на руках и напряженно вглядывался своими вишнями в лицо Самди. Интересно, что будет, если я скажу нет, подумал он, но рот уже сам выговаривал «попробуй» и складывался в ухмылку, обнажая бриллиант.

– Ты… Ты никогда..? – рука Ринальдо замерла и Самди звонко от души захохотал, прогнулся всем телом и обхватив обеими ладонями бритый затылок, притянул инквизитора к себе.

Потом был вскрик, короткий удар кулаком в грудь, вывернутые пальцы, длинная царапина от Редкой Твари на смуглом бедре, крепкая ладонь на впалом животе под поясным ремнем ордена, закатывающиеся глаза и долгий стон сквозь зубы.

– Радость моя, – шепчет преподобный Эспозито, падая на худое сливочное тело барона, и повисает тишина.

– И что теперь со мной будет? – спросил Самди, потягиваясь.

– Под мою ответственность, – пробормотал Ринальдо, зарываясь лицом в подушку, – Разбудишь через час?

– Конечно, милый, – Самди приподнялся на локте и натянул лохматое покрывало на смуглые плечи легата, на секунду замешкался в высшей точке и коснулся губами гладкого затылка.