Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— И я смогу подниматься по лестнице на вершину зиккурата вместе с посвящёнными жрицами и эном? — спросила Ану-син, не смея верить, что ей в самом деле будет позволена такая честь.

— Конечно, — подтвердила Япхатум, которая, очевидно, уже всё решила за девушку, — ведь во время больших праздников эн ведёт службу именно с самой верхней башни зиккурата. Какие хвалебные гимны ты уже выучила, какие умеешь петь?

Ану-син знала пока только один гимн — «Во славу Иштар».

— А ну, спой, — велела ей Япхатум.

Ану-син запела. Голос её дрожал от волнения, и, может, поэтому пение казалось ещё более вдохновенным, торжественным:

— Слава Иштар, самой прекрасной из богинь,

почтенной царице женщин, величайшей из божеств.

Она облечена радостью и любовью.

Она налита жизненной силой, очарованием и сладострастием.

В губах она сладка; жизнь в её устах.

С её появлением переполняюсь ликованием…

— Божественный голос, — восхитилась Япхатум, когда песня, на миг повиснув в воздухе последним отзвуком, растаяла, как дым воскурений, — никогда такого не слышала…

Какое-то время сангу сидела молчаливая, поражённая. Она не думала услышать такой голос; она полагала, что рассказ жриц об Ану-син преувеличен. Теперь она сама убедилась, что девушка — бесценный самородок, что голос её — дивный дар природы.

— Так что же, Ану-син, — снова, подавив волнение, заговорила Япхатум, — как ты смотришь на то, чтобы петь в храмовом хоре?

И она уставилась на девушку чуть прищуренными, обведёнными гухлу глазами. Ану-син не знала, что и говорить. Мысли носились в голове, точно растревоженный рой. Да это же счастье! Просто большое счастье свалилось на неё с неба. Но почему так боязно? Почему сердце так стучит в груди?

— А что на это скажет эн Илшу? — засомневалась она, хотя сама была готова принять предложение сангу с огромной радостью. — Согласится ли он?

Япхатум ответила ей лукавой улыбкой.

Вечером сангу отправилась к верховному жрецу. О чём они говорили, Ану-син, конечно, так и не узнала, но долго Илшу уговаривать не пришлось. Спустя несколько дней девушка уже пела в храмовом хоре, разучивая новые гимны и молитвы. А когда во время службы она впервые вышла петь перед паствой, взоры собравшихся во дворе храма обратились к ней одной.

Сердца прихожан замирали, когда они слушали чистый волнующий голос юной девушки, который вырывался из хора как кристально чистый родничок и, казалось, устремлялся к небу — к самим богам.

Очень быстро слух о дивном голосе девушки прокатился по всем окрестным селениям. Послушать пение Ану-син приходили даже служители из других храмов, и каждый раз во время службы святилище Иштар, Дарующей воду, было теперь полным-полно народу.

Но больше всех радовалась тому, что залучила Ану-син к хору, сангу Япхатум. Да и как было ей не радоваться! По её велению у входа в храм поставили большую глубокую чашу с надписью: «Пожертвования на хор». Медные, а порой и серебряные монеты сыпались в чашу. После службы помощница Япхатум относила тяжёлую чашу в алтарь, где сангу забирала монеты в храмовую казну, не забывая кое-что оставить себе.

Вскоре в святилище начали готовиться к празднику, который назывался «очищение Иштар». На занятиях, посвящённых ритуалам и обрядам, Ану-син узнала, что в каждом месяце было несколько праздников в честь какого-либо божества. Так, восьмой день месяца посвящался обрядам в честь Шамаша, девятый отводился Богине Жизни — Белат-балати, тринадцатый — лунному богу Сину, семнадцатый — сыну Мардука Набу, двадцать третий отводился празднествам в честь Нинурты, а двадцать восьмой — почитанию Иштар. В течение месяца никто из главных богов не был забыт или обойдён жертвами. Названия праздников и проводимых в это время ритуалов иногда звучали по-разному, но суть их была одна: если жрецы будут соблюдать подневные ритуалы, то в каждый из дней соответствующий бог будет одарять их, а также их верную паству своей милостью.

Как объяснила жрица, проводившая уроки богослужения, в день, посвящённый Иштар, в храме должны были звучать величальные песни в честь богини, а затем в реке устраивалось омовение всех её статуэток.

Накануне праздника в святилище Иштар возвратилась из родных мест (она ездила навестить больного отца) жрица, которая уже в течение нескольких лет была «ведущим голосом» храмового хора. Дочь вельможи из Киша, Хинзури выглядела старше своих семнадцати лет: широкая в плечах и бёдрах, рослая девица смотрела на всех свысока глазами взрослой, уверенной в себе женщины. Узнав о том, что ей нашлась замена, Хинзури сразу же набросилась на Ану-син с неожиданной для той злостью.

— Ты что это удумала, безродная выскочка?! — кричала молодая жрица, угрожающе подступая к девушке. — Хочешь меня потеснить, чтобы занять место, которого ты недостойна? Что ты возомнила о себе? Да знаешь ли ты, что ждёт таких, как ты, после того, как закончится ваше обучение? Все вы — нищенки без роду и племени, сироты, подкидыши — станете кадишту и будете ублажать каждого, кто войдёт под сень храма.

Ану-син сперва не поверила её словам, хотя лицо девушки казалось белым, как мел. Зачем Хинзури говорит то, что страшно даже представить? Разве возможно, чтобы служительницы лучезарной Иштар отдавались мужчинам по своей доброй воле? Или, может, так велит им поступать верховный жрец? Но тогда что он сделает с ней, Ану-син, если она откажется принести своё целомудрие в жертву первому встречному — тому, кто войдёт в храм и укажет на неё? Только теперь Ану-син стало ясно, почему одних девушек обучали лишь пению и танцам, а занятия для других проходили за закрытой дверью в дальнем покое. Значит, одним предстояло развлекать мужчин, а другие должны были стать высшими, посвящёнными в некие таинства, жрицами…

Опечаленная Ану-син понурила голову: такую ли судьбу она искала в святилище своей богини-покровительницы? А Хинзури всё не унималась. Она ещё кричала что-то обидное, повторяла, что только девушки из знатных семейств могут стать надитум — избранницами богини, посвящёнными в тайные ритуалы, а остальные будут служить ей, удовлетворяя похоть мужчин. Потом, охрипнув от крика и видя, что от Ану-син ничего не добиться, Хинзури плюнула ей под ноги и побежала в покои сангу.

— Разве может непосвящённая подниматься к обители богини вместе с эном и посвящёнными? Кто позволит ей, не прошедшей обряд очищения, петь молитвы во славу Иштар наравне с надитум?! — доносились из-за двери крики Хинзури, и невозможно было разобрать слова, которыми пыталась её успокоить Япхатум.

Ссориться с дочерью влиятельного кишского вельможи, который нередко приносил на алтарь богини щедрые пожертвования, не входило в интересы сангу. Однако и от того, чтобы Ану-син пела в хоре во время празднеств, а не только обычной службы, она не собиралась отказываться. Нужно было принять какое-то решение, которое не ущемляло бы выгоды храмовой казны и вместе с тем не нарушало бы традиций. И Япхатум снова отправилась за советом к верховному жрецу — эну Илшу.

Глава 15. Тайное соглашение

Эн Илшу, верховный жрец богини Иштар, Дарующей воду, занимал несколько покоев в задней части храма, которая называлась эгипар. Япхатум прошла по узкому коридору мимо храмового служки, подметавшего пол, отдёрнула пурпурного цвета занавесь и постучала. И снова поймала себя на мысли, что каждый раз, являясь в эти покои, чувствует одно и то же: что весь мир отступает от неё куда-то на задний план, как речные воды отступают, возвращаясь в своё русло после разлива. Послышалось старческое шарканье и покашливание — жрец открыл дверь и, посторонившись, пропустил гостью. Покои были с низким потолком, полутёмные, свет падал только у лампиона, где стоял стол, заваленный глиняными табличками с ровными рядами клинописных знаков. Аскетичную обстановку скрашивала похожая на ковёр настенная мозаика, составленная из маленьких красных, чёрных и белых глиняных штифтиков. Илшу указал Япхатум на складной стул у стены, а сам вернулся на своё место у стола, где уселся в кресло из эбенового дерева.

51
{"b":"711979","o":1}