Раскрасневшийся, тяжело дышащий от невыносимой жары, царь в поисках спасения от неё и удушливого смертоносного запаха, бросился к двери. Всем телом он навалился на дверь, пытаясь её открыть, но его усилия были тщетны: его крепко заперли снаружи.

Нин продолжал хрипеть; его глаза почти что вылезли из орбит и на губах выступила пена.

Корчась от боли, царь напряг последние силы и закричал страшным хриплым голосом:

— На помощь!.. Умираю! На помощь, Ану-син! Шаммурамат, ко мне!..

Он хватал воздух ртом, точно выброшенная на берег рыба, и обеими руками держался за горло. Потом он упал на колени, в последний раз прохрипел: «Шаммурамат!» — и рухнул ничком.

Спустя какое-то время вбежавшие в парильню слуги вытащили царя наружу и положили на ложе из подушек, приготовленное тут же на полу. Лицо Нина было безжизненно, веки закрыты, стиснутые зубы оскалены, губы посинели. Один из слуг исследовал тело своего царственного господина, послушал сердце и, грустно покачав головой, сказал:

— Всё кончено… этемму владыки оставила его тело и отправилась следом за Намтаром!..

Весть о смерти царя разнеслась по Ассирии с быстротой молнии. В ниневийском дворце все были подняты на ноги; пошли тревожные подозрительные расспросы — почему и при каких обстоятельствах произошла эта внезапная смерть. Овдовевшая царица велела дворцовым глашатаям успокоить подданных, объявив, что владыка злоупотребил горячим паром, из-за чего у него остановилось сердце.

Правду же знали только двое: сама Ану-син, уготовившая Нину столь страшную мучительную смерть, и её верный слуга Кумарби, повернувший ключ в двери парильни.

Это была месть женщины, властной, сильной и честолюбивой женщины. Ану-син познала вкус власти, вдохнула пьянящий аромат её ядовитых цветов и принялась с удовольствием собирать её плоды. Она не могла позволить Нину лишить её этой власти, за обладание которой ей пришлось заплатить невероятно высокую цену, не говоря уже о том, что он отнял у неё любимого мужа. Она отомстила за гибель Оннеса, хотя уже ничто не могло вернуть его. Но власть она ещё могла удержать в своих руках!

Царский Совет собрался в Зале Приёмов, чтобы обсудить, какие почести воздать умершему правителю, человеку, столь же славному, сколь и необузданному. Завоеватель, полководец, он совершил великие деяния на благо своего царства, но навлёк несчастье на себя самого, возжелав чужую жену.

Царица пожелала похоронить мужа достойно. Обращаясь к придворным, она заявила о своём желании поместить прах Нина во Дворце царей, а над его могилой возвести внушительных размеров террасу. После неё в Совете выступил Шамашхасир, который, напомнив о том, что Ниний, законный наследник ассирийского престола, ещё слишком мал, чтобы занять его, назвал царицу-мать регентшей. Никто из присутствующих в Зале Приёмов не посмел спорить с человеком, за спиной у которого была вся мощь ассирийской армии.

Отдав последние почести супругу и навсегда забыв его, царица Шаммурамат взошла на трон Ассирии единовластной правительницей.

Царица Шаммурамат и те, кто отныне являлись её подданными — ведь обладая почётным званием царицы-матери и титулом регента, она по закону наследовала трон умершего государя до совершеннолетия царевича, — решили сделать всё возможное для того, чтобы ускорить строительство храма бога Мардука, начатое при Нине.

Зиккурат — ступенчатая семиэтажная башня — рос как будто прямо из земли, задуманный дерзким воображением зодчих, и теперь люди могли предвидеть не только его грандиозные размеры, но и небывалую красоту строения. Царица не жалела ни золота, ни серебра, ни бронзы, чтобы сделать его ещё более великолепным. На двери и потолки будущего храма шла ценная привозная древесина: сенирские кипарисы, ливанские кедры, васанские дубы; скамьи делали из букового дерева с оправой из слоновой кости с Киттимских островов; голубые и пурпурные ткани с островов Элисы и узорчатые полотна из Египта были предназначены для покрывал и занавесей. Лучшие ваятели и ювелиры изготовляли истуканы и утварь для многочисленных помещений храмового города. Не жалея средств на строительные работы и щедрые дары аккадским храмам, царица Ассирии не только подчёркивала свою власть над Аккадом, но и стремилась завоевать любовь аккадского народа. Ей предстояло также выполнить ту часть договора, скреплённого печатью Нина, в которой речь шла о восстановлении древнего аккадского праздника акиту. Именно поэтому царица требовала от наблюдавших за строительными работами чиновников завершить возведение зиккурата до наступления месяца нисану — ведь с этого, первого в месопотамском календаре, месяца традиционно начинался Новый год. А с ним — согласно древней традиции — и правление нового царя Аккада. И лишь несколько человек из близкого окружения ассирийской властительницы знали, что с нового года на трон Аккадского царства взойдёт женщина.

Некоторые же подданные и особенно жрецы недоумевали: как можно проводить праздник акиту без участия царя? Шаммурамат, разумеется, предвидела этот вопрос и её ответ для многих оказался ошеломляющим, хотя и справедливым по сути:

— Избранницу царя, с которой он восходит в храм Мардука, называют «божьей невестой» не потому ли, что священным браком она сочетается с самим богом? Тогда для чего мне царь?..

И вот наступил знаменательный день. После того, как в ниневийский дворец прибыл гонец из Аккада с вестью о том, что вершину зиккурата наконец увенчала башня с храмом, Ану-син с большим торжеством выехала из Ассирии в Аккад.

Возвращение истукана бога Мардука на аккадскую землю было осуществлено в строгом соответствии с церемониалом, тщательно разработанным ещё при Нине. Из столицы Ассирийского царства процессия на лодках двинулась вниз по Быстрой реке, а затем по каналу Нар-шарри («Царская река») и Великой реке добралась до того места, гда раньше находился Баб-или. По всему пути следования в жертву богам приносили ягнят и быков, курили фимиам. Процессию сопровождали отборные ассирийские отряды под командованием Алпурру. День и ночь играла музыка. Жители близлежащих городов и селений выходили навстречу процессии, чтобы приветствовать Бэла-Мардука — главного бога и покровителя Аккада.

Истукан божественного Мардука, изображённого в длинном одеянии, украшенном звёздами, был отлит из чистого золота и подавлял своими гигантскими размерами. В правой, опущенной руке бог держал бумеранг, в левой — знаки своей власти: жезл и кольцо; голову с необыкновенно большими ушами (у аккадцев не мозг, а именно уши считались вместилищем разума и духа) венчала корона из перьев.

И вот Мардук торжественно вступил в свои владения, а вместе с ним на освящённую ритуалами землю храма ступила и нога Ану-син. Здесь было множество людей — такого многолюдного собрания Ану-син никогда не видела, даже в дни праздников на теменосе перед храмом Иштар, Дарующей воду. Здесь же, перед недавно возведённым зиккуратом, увенчанным святилищем Мардука, собрался весь цвет ассирийской и аккадской знати. Были в толпе и простолюдины, и рабы, и чужеземцы, и кого тут только не было! И все смотрели на неё — на царицу Шаммурамат. Смотрели с волнением, восторгом и надеждой. Ану-син, в многослойных, пышных, тяжёлых от драгоценных украшений одеждах, но с одной лишь прозрачной вуалью на лице, милостиво улыбалась. Те, на кого она обращала свои чарующие взоры, тоже невольно расплывались в улыбках и посылали ей вслед сердечное божье благословение.

Когда Ану-син в сопровождении жрецов Мардука появилась во дворе зиккурата, раздались протяжные звуки труб, и все собравшиеся пали ниц перед торжественным шествием. Миновав длинную дорогу процессий, украшенную бронзовыми изваяниями крылатых быков и драконов, Ану-син достигла высокой лестницы, ступени которой, опоясывая каждую башню зиккурата, вели к святилищу. Здесь её ждал верховный жрец Бэла-Мардука — представительный на вид человек, не очень высокого роста, но соразмерной полноты. Глаза первосвященника огибали широкие чёрные брови: он смотрел из-под них одновременно и строго и кротко.