Он хотел ещё что-то прибавить, но его перебила Шулууми:

— Ну а ты кто такая? Откуда ты? Из каких мест идёшь?

Ану-син молчала. В голове шумело; перед глазами поплыл туман; ноги подкашивались. Она слышала вопросы, но не могла ответить на них: правду говорить не хотела, а придумать что-то была не в силах.

— Да что вы пристали к ней с расспросами! — вмешался Бализану, сын кузнеца. — Разве не видите, что она измучена и голодна!

Он вскочил и помог девушке сесть за стол.

Насытившись и воспрянув духом, Ану-син наградила сына кузнеца долгим благодарным взглядом, от которого тот густо покраснел и в смущении опустил глаза. Затем, вспомнив всё, что она говорила любопытной старухе из селения, девушка повторила эту историю слово в слово, отвечая на вопросы не менее любопытной Шулууми. Во время разговора Ану-син, как бы спохватившись, обнаружила пропажу золотой подвески. Жена кузнеца быстро отвела в сторону свои хитрые глаза и заверила девушку, что, когда они нашли её у реки, при ней не было никаких украшений.

— Какое несчастье! — прибавила Шулууми с притворным сожалением и даже несколько раз всплеснула руками, словно утка, хлопающая крыльями. — Очевидно, ты потеряла свою подвеску!..

Ану-син едва сдержала гнев. Она понимала, что по-доброму подвеску ей не отдадут и что придётся пойти на хитрость, чтобы вернуть себе украденное. Она не знала, сколько времени пройдёт прежде, чем она окрепнет и сможет продолжить свой путь; она также не знала, насколько далеко ушла от дома, куда её привёз Киссар, и всё ещё испытывала страх при мысли о его преследовании. Девушка была в отчаянии от собственного бессилия и зависимости от обстоятельств.

Шулууми вдруг засуетилась и поспешила уйти со двора, подальше от недоверчивого взора незнакомки, Хуваша позвали сменить колесо на телеге, и Ану-син осталась наедине с Бализану.

Сын кузнеца был, как показалось Ану-син, одного с нею возраста. Был он невысок и не так крепок телом, как его отец, хотя ладони были такие же широкие и мозолистые. Чертами лица и мягким кротким взором он походил на юную девушку и, видимо, зная об этом, старался держать себя серьёзно, как взрослый мужчина. От него пахло деревенской свежестью, горьким потом и навозом.

Присев рядом с юношей, Ану-син завела разговор о том, чем занимаются его родители, как часто отлучаются из дома, какую работу выполняет сам Бализану.

— Мой отец настоящий кудесник! Люди уважают его, идут к нему в кузницу отовсюду. Тамкары несут ему колёса, крестьяне — лопаты и мотыги, воины — доспехи и мечи, — рассказывал Бализану с удовольствием. — В детстве я любил смотреть, как он бьёт большим молотом по раскалённому металлу, и огненные брызги, подобно рою злых пчёл, разлетаются во все стороны. Ныне я и сам обучаюсь этому ремеслу, чтобы заменить отца, когда он станет стар и немощен.

— Какой ты молодец, — похвалила юношу Ану-син и при этом придвинулась к нему так близко, что её плечо коснулось его плеча.

Бализану вздрогнул и, смутившись, опустил голову.

Они сидели во дворе хижины, а где-то совсем близко протекала река — Ану-син слышала тихий плеск воды. И снова тревожные мысли заняли её ум.

— В ваших местах Великая река извивается, точно змея, и вода здесь какая-то мутная, — немного погодя сказала девушка, — у моего алу она течёт ровно и почти неслышно. У неё мало притоков, а воды чисты и прозрачны как слеза. Говорят, её потоки достигают далёкого моря и впадают в него, смешиваясь с его солёными водами. А мне кажется, что у этой могучей реки нет ни начала, ни конца…

— Великая река? — удивлённо спросил юноша, не дав Ану-син договорить, и его глаза округлились. — Ты сказала: Великая река?

— Я должна повторить? — обиделась Ану-син и, пожав плечами, отодвинулась от него.

— Но, видишь ли, ты ошиблась: у нашей реки другое название, — мягко улыбнувшись ей, пояснил Бализану. — Это Быстрая река*.

Теперь пришёл черёд удивляться Ану-син. Слова Бализану произвели на неё ошеломляющее впечатление: от изумления и растерянности она даже приоткрыла рот. Ей приходилось слышать о реке с таким названием, но она никогда не думала, что однажды увидит её своими глазами. Ведь Быстрая река, как говорили путники, проезжавшие мимо алу Поющие Колосья, протекала где-то далеко за пределами Аккада, едва ли не на краю обитаемого мира…

Заметив изумление на лице своей очаровательной собеседницы, Бализану рассказал ей о том, что земли его родного селения граничат с пустыней, за которой лежит страна ассирийцев, что до последнего аккадского города — Дур-Куригальзу — несколько дней пути вдоль течения Быстрой реки и что она, Ану-син, вероятно, сбилась с пути и отдалилась от своей цели.

Ану-син слушала Бализану притихшая и подавленная. Что ж, теперь, зная правду, она точно не задержится в доме кузнеца. Только нужно вернуть себе золотую подвеску…

— Ах, как это неожиданно, как печально для меня! — воскликнула девушка в отчаянии. — Ведь я совсем не знаю этих мест. Как же мне добраться до города, о котором ты говорил?

В её прекрасных глазах появились слёзы.

Видя это, Бализану поспешил успокоить её:

— Не беспокойся — я помогу тебе. Ведь я знаю на реке каждую извилину, каждую рощицу на берегу. Мы вместе доберёмся до большого города.

— Правда? — обрадовалась Ану-син и накрыла своей маленькой горячей ладонью руку юноши.

Со стороны девушки это было неслыханной смелостью — дотронуться до незнакомого мужчины, даже если этот жест был лишь знаком дружеского расположения. Но когда Бализану бросил на неё быстрый взгляд, Ану-син прочла в его глазах не удивление этой неожиданной доверительностью, нет, — они сияли так, будто юноша получил самый бесценный в мире подарок.

— Ты в самом деле поможешь мне, мой милый, мой добрый Бализану? — с этими словами, произнесёнными ласковым голосом, Ану-син чуть склонилась и заглянула юноше в лицо.

Он снова вспыхнул до самых корней волос и опустил голову, пряча от неё свой робкий взгляд. Этого было достаточно, чтобы Ану-син поняла: подвеску ей вернёт не кто иной, как сын той, что её украла.

Быстрая река — древнее название реки Тигр.

Бализану осторожно, стараясь не шуметь, открыл кладовую и заглянул внутрь. Там пахло мышами и сушёными финиками. Бализану знал, что это единственное место в доме, которое он обошёл своим вниманием, и теперь намеревался как следует осмотреть каждый угол. Он вошёл в кладовую — безраздельное владение матери — и, опустив за собою циновку, нащупал лампаду. После нескольких неудачных попыток ему удалось наконец зажечь фитиль; в нос ударил горячий запах прогорклого кунжутного масла — лампада, видно, давно не чистилась.

Бализану осмотрелся. Работы предстояло немало: кроме запасов овощей и сушёных плодов здесь был свален в кучу всякий, по мнению Бализану, никому ненужный хлам. А ведь это место как нельзя лучше подходило для тайника. И как он раньше не додумался до этого! Именно здесь, в кладовой, куда никто, кроме матери, не имел доступа, и нужно было с самого начала искать украшение, принадлежавшее Ану-син.

Как всегда, при воспоминании о девушке, сердце Бализану трепетно сжалось, а щёки запылали так сильно, что ему показалось, будто этот огонь сжигает его всего изнутри, без остатка. Очарование Ану-син одурманивало его, редкая величественная красота её лица и тела возбуждала в нём страстное, доселе неведомое ему желание, но в то же время что-то в её взгляде принуждало его стыдиться своих дерзких мыслей и желаний. А потом у Бализану вдруг появилась уверенность: он скорее отрубит себе руку, нежели даст ей возможность хотя бы кончиком пальца дотронуться до обожаемой им девушки. Бализану боготворил Ану-син, готов был умереть ради неё, и довольно было одной её обворожительной улыбки, чтобы он терял власть над собой.

Прошло немногим больше недели с того дня, когда в доме кузнеца появилась прелестная незнакомка и перевернула всё с ног на голову в жизни наивного юноши. Он уже не мог жить без неё и мгновения. Они вместе проводили время несмотря на недовольство Шулууми: по признанию хозяйки дома, девушка не внушала ей доверия. К тому же, Шулууми обманула её, и то, что она скрыла кражу, не давало ей покоя, как, впрочем, и само присутствие в семье юной красавицы. Но Бализану мало интересовало мнение матери и ещё меньше — пересуды соседей. Сидеть возле Ану-син, слушать её, смотреть на неё — только в этом и было его счастье.