— Жестокая жертва, — только и прошептала Ану-син, которой сейчас было не до того, чтобы вникать в смысл услышанного свыше напутствия.

Бализану был уже не в силах открыть отягощённые сном смерти глаза и не видел, как Ану-син старается сдерживать рвавшиеся из груди рыдания. Но он ощутил на своём лице горячие капли и понял, что она плачет. О счастье, он не был ей безразличен!

— Друг мой, не уходи! Не оставляй меня одну! — наконец обратилась Ану-син к умирающему.

— Иркалл уже уводит меня — я чувствую его холодное прикосновение… Живи, Ану-син… Живи и помни, как я… любил тебя…

С этими словами последние силы покинули тело Бализану. Он тихо вздохнул, выпрямился и замер.

Ану-син, потрясённая, смотрела ему в лицо. По нему разлилось выражение вечного покоя; на губах застыла умиротворённая улыбка. Бализану умер счастливым.

Вечерний сумрак окутал берега Быстрой реки фиолетовой дымкой, в небе вспыхнули первые звёзды, а Ану-син всё ещё сидела, положив руки на колени и уткнувшись лицом в мокрые от слёз ладони.

Владычица Иштар, вот ты взошла над землёй вечерней звездой, — в мыслях обратилась девушка к своей покровительнице, — ты смотришь на меня, ты видишь, как я страдаю, оплакивая моего верного друга! Что же за жребий уготовили мне, дочери раба, мудрые боги, чтобы за него я принесла им эту горькую жертву? И разве есть в мире нечто такое, что было бы ценнее человеческой жизни?..

Течение реки было несильным, и челнок медленно скользил по воде, лишь время от времени подгоняемый налетавшим с севера ветром. Подавленная, скорбящая девушка не замечала, как пустынные берега постепенно сменялись возделанными полями, засеянными просом и засаженными дынями и тыквами, как неожиданно, будто из-под земли, вырастали хижины. Она вышла из оцепенения только тогда, когда течение вынесло челнок на берег.

Ану-син подняла голову и огляделась вокруг. Её поразило то, что она увидела: невдалеке от берега возвышался большой дом, окружённый домами поменьше. В окнах мерцал свет; слышались приглушённые голоса, смех.

— Я вернусь за тобой, — тихо сказала Ану-син, взглянув на бездыханное тело Бализану, и решительно ступила на берег.

Ану-син брела по узкой, теряющейся между домами улочке и прислушивалась к странным, незнакомым и пугавшим её звукам — то будто распадавшимся, то снова сливавшимся в глухой гомон. Где-то за запертой дверью лаяла собака; дребезжали на проезжавшей мимо повозке бронзовые кувшины; с задворков доносился детский плач. Пахло чем-то горелым, мочой и смолой. Сверху, из окна кто-то бросил кожуру от фиги, и Ану-син едва не поскользнулась, наступив на неё. Жилые дома поражали размерами: каждый из них ничуть не уступал самому большому в алу Поющие Колосья зданию — димту. А ещё, в отличие от крестьянских хижин, разбросанных по местности, точно яблоки, эти дома тесно прижимались друг к другу и выходили на улицу глухими стенами. Улицы покрывал толстый слой битого кирпича, золы, отбросов, осколков посуды; собаки растаскивали мусор, а ветер, налетавший из пустыни, развеивал его. Зелени, кроме как у речных затонов, здесь не было; не было и садов или пальмовых рощ.

Ану-син никак не могла понять, куда она попала. Этот мир, неведомый, шумный, одновременно пугал и удивлял её. Она походила на дикого загнанного зверька, попавшего в непривычную обстановку. Кто здесь сможет помочь ей? кто посочувствует её горю? И найдётся ли здесь хотя бы один человек, которому она сможет довериться?..

Девушка остановилась напротив дома, у двери которого толстый человек с волосатыми руками выкрикивал, зазывая прохожих: «Копчёные бараньи окорока и свежая сикера — на самый требовательный вкус!» От голода у Ану-син свело желудок, закружилась голова. Если она войдёт в этот дом и попросит чего-нибудь съестного, сколько с неё за это взыщут? Девушка обречённо вздохнула: у неё нечем заплатить даже за самую чёрствую лепёшку…

Из дома вышел какой-то человек и, воровато озираясь, скользнул в узкий проход между домами. Чуть позже из этого переулка выбежала, позвякивая браслетами на кистях и лодыжках, стройная девушка с длинными волосами, заплетёнными в косу. Она быстро посмотрела вверх и вниз по улице и хотела было продолжить свой путь, как вдруг её взгляд остановился на прислонившейся к стене юной незнакомке. Девушка с косой перебежала улицу и дотронулась до плеча Ану-син.

— Могу я тебе чем-то помочь? — участливо поинтересовалась она. У неё были красивые, густо подведённые сурьмой глаза и яркие сочные губы.

Ану-син кивнула.

— Я заплатила бы, но у меня… нет ни сикля, — слабым голосом ответила она и красноречивым взглядом показала на дом с зазывалой у двери.

Девушка с косой улыбнулась и взяла её за руку.

— Это не беда! — весело сказала она и потянула Ану-син за собой. — Я могу угостить тебя — мне это ничего не стоит!

Внутри дом, куда они вошли, походил на зал для праздничных застолий в доме Залилума, только столы здесь не были сдвинуты в один ряд, а расставлены вдоль стен и даже посередине. За столами сидели мужчины — громко разговаривали, смеялись, спорили, ели и пили то, что им подносили резвые подростки. За высокой перегродкой из гладко отёсанного дерева стоял бородатый человек с хитрыми бегающими, как мыши, глазами и пересчитывал звонкие сикли, ссыпая их в кожаный мешочек.

Девушка с косой усадила Ану-син за свободный столик и, покачивая бёдрами, подошла к человеку за перегородкой. Их головы сблизились, они принялись что-то возбуждённо обсуждать, время от времени поглядывая в сторону Ану-син.

Усталым равнодушным взглядом Ану-син медленно обвела всех присутствующих и вдруг, к своему изумлению, заметила, что все они уставились на неё, разом оборвав свои разговоры. В замешательстве Ану-син опустила глаза. Ей было не привыкать к чрезмерному вниманию мужчин — иногда ей это даже льстило. Но на этот раз, в этом незнакомом месте, она почувствовала неизъяснимую тревогу, переросшую в страх. Потому что во взглядах, устремлённых к ней, кроме откровенной похоти угадывалось что-то неуловимо жестокое, беспощадное.

— Нехорошо такой красотке быть одной, — неожиданно раздался грубый голос, и Ану-син, вздрогнув, посмотрела на подсевшего к ней рослого мужчину со шрамом на тяжёлом выпуклом подбородке.

Девушка совсем растерялась. Она молчала, не зная, что ответить, как следует себя вести с этим человеком, от которого исходила угроза.

— Угостить тебя вином? — спросил мужчина, накрыв своей большой и влажной от пота ладонью руку Ану-син. — Или ты предпочитаешь сикеру? Проси, что хочешь, я за всё заплачу!

Ану-син убрала свою руку и спрятала её под столом. Лицо у неё было бледным, но во взгляде больших блестящих глаз читалась холодная непреклонность.

— Никто из этих бродяг, — продолжал говорить мужчина, широко обведя могучей рукой сидевших за столами, — не заплатит тебе больше, чем я. Меня здесь все знают, и, пожелай я увести тебя сейчас же, никто не посмеет мне возразить.

Ану-син посмотрела на него в упор. Взгляд, с которым она встретилась, был взглядом кровожадного хищника. И впервые за долгое время Ану-син подумала о Киран: остановит ли тень гиены этого верзилу, как это было в случае с Авасой?

— Так что же, ты выпьешь со мною вина? — Тон, которым были произнесены эти слова, не допускал возражений.

Но Ану-син не пришлось отвечать — к столу подошла девушка с косой.

— А-а, это ты, Набушар, — пропела она, взглянув на приставшего к Ану-син мужчину. — Оставь красотку в покое.

Она села рядом с Ану-син и, подмигнув Набушару, прибавила с намёком:

— Я не видела, чтобы ты что-то заплатил. Хотя не хуже меня знаешь: деньги вперёд.

— Ты, кажется, в чём-то меня обвиняешь?! — неожиданно взревел тот, поднимаясь из-за стола.

— Да что ты, милый! — испуганно озираясь, отозвалась девушка с косой. — Просто на этот раз ты немного опоздал.

— О чём это ты тут лопочешь, Ашукана?