Вечер этот настал. Виолетта явилась в траурном платье, составляющем такой резкий контраст с яркой белизною ее прекрасных плеч. Теодорина была одета просто, в беленьком платье, но Анастасия явилась в самом блистательном наряде и была действительно поразительно хороша.

Собралось уже много гостей, когда Виолетта явилась в залу со своими воспитанницами. В числе этих гостей было несколько, так называемых выгодных партий; одною из них был банкир Руперт Гудвин, которого мистрисс Тревор ловила для себя, другой сир Гарольд Ивра, которого она прочила в женихи старшей дочери своей Анастасии. Сир Гарольд был молод и очень богат, а Анастасия — светская, красивая девушка. Так мистрисс Тревор была уже заранее уверена в успехе. Но каково же было ее разочарование, когда сир Гарольд почти не обратил внимания на ее дочь, увлекся, по-видимому, прекрасной наружностью ее наставницы. Мистрисс Тревор закусила себе губы до крови.

Виолетта меж тем уселась, не заметив выразительных взглядов молодого баронета, вблизи фортепиано, и ее короткие и робкие ответы скоро прекратили разговор, который начал с нею сир Гарольд.

Наступила, наконец, и минута, ожидаемая так нетерпеливо мистрисс Тревор и Анастасиею: Виолетта уселась за инструмент, чтобы аккомпанировать пению Анастасии. Последняя окинула торжествующим взглядом общество, гордая сознанием своей красоты. Сир Гарольд стоял и в раздумья смотрел на нее. Одобрительный шепот пронесся в собрании, когда Виолетта сыграла прелюдию. У Анастасии было отличное сопрано, но отсутствие выражения портило впечатление ее прекрасного голоса. Мистрисс Тревор, говорившая в другой комнате с Рупертом Гудвином, пригласила его пойти послушать пение, и оба они стали в дверях, так что и фортепиано, и лица пианистки и певицы были им видны весьма хорошо. Руперт Гудвин побледнел при взгляде на прекрасное и задумчивое лицо Виолетты.

— Кто эта молодая дама в трауре? — отнесся он к мистрисс Тревор, не заметившей волнения, изображавшегося на лице банкира. Но самый тон вопроса оскорбил ее, выказывая невнимательность гостя к ее собственным дочерям.

— Молодая особа, так сильно интересующая вас, — отвечала она не без колкости, — наставница моих детей мисс Виолетта Вестфорд. Она сильно горюет о недавней потере своего отца, погибшего во время морского путешествия.

Легкая дрожь пробежала по членам банкира, но он в ту же минуту пересилил себя; что-то сатанинское заблистало в его глазах.

— Так наставница ваших детей дочь капитана Вестфорда? — сказал он мистрисс Тревор. — Жаль, очень жаль!

— Почему? — спросила мистрисс Тревор с удивлением.

— А потому, — возразил он, — что я принимаю в ваших детях живое участие и имею свои причины жалеть о том, что направление этих милых девушек поручено особе такого разбора, какого дочь капитана Вестфорда.

— Вы пугаете меня! — воскликнула мистрисс Тревор. — Мне рекомендовали мисс Вестфорд с отличной стороны: я умоляю вас, объясните мне все, что знаете о ней.

— Но только не теперь, — отвечал банкир. — Завтра, если хотите, или даже нынче, если только представится удобный случай.

Анастасия между тем кончила арию, и гости, выразив ей свое восхищение, обратились к Теодорине с просьбой спеть в свою очередь. Молодая девушка хотела отказаться, но просьба Виолетты заставила ее исполнить желание гостей, как ни трудна казалась ей эта задача.

— Как! — воскликнула мистрисс Тревор. — Могу ли я верить своим глазам? Теодорина хочет петь? У бедной девушки хотя сносный голос, но она еще вовсе не умеет владеть им. — Эти слова были сказаны матерью самым презрительным тоном, потому что ей было невыносимо, если Теодорина обращала на себя малейшее внимание в ущерб Анастасии. Первые звуки прекрасного контр-альто были слабы и нерешительны, но мало-помалу он выказался в полной своей силе и гибкости. Она пела простую народную песню: «Старый Роберт Грей», но еще до окончания ее все слушатели были глубоко тронуты. Короткое торжество Анастасии совершенно затмилось, и гордая девушка и мать ее с трудом могли скрыть свою досаду.

— Мне было бы приятнее, если б вы спросили моего позволения прежде чем заставили петь Теодорину, мисс Вестфорд, — сказала мистрисс Тревор, — она еще слишком молода, чтобы петь при таком большом обществе и к тому же эта баллада скорее подходит к детской, нежели к гостиной.

— Прошу вас, не говорите этого, мистрисс Тревор, — перебил сир Гарольд Иври, — пение младшей вашей дочери вызвало у нас слезы. — При этих словах он с восторгом посмотрел на Теодорину, но в ту же минуту глаза его еще с большим восторгом обратились к Виолетте.

— Я уверен, — сказал он ей, — что мисс Теодорина многим обязана своей наставнице. Не споете ли и вы нам чего-нибудь? — Потом, обратясь к мистрисс Тревор: — Будьте так добры, — продолжал он, — присоедините вашу просьбу к моей, не то мы лишимся удовольствия услышать пение мисс Вестфорд.

Мистрисс Тревор нахмурила брови, но не могла не исполнить желания такого почетного гостя, каким был молодой баронет, и потому весьма ласково попросила Виолетту уступить его просьбе. Последняя, не знакомая с притворством, без всяких отговорок села за инструмент, чтобы исполнить желание баронета. Она пела простую песнь, но с таким глубоким выражением, что почти все слушатели были тронуты. Она сама с трудом удерживала выступающие слезы, ибо вспомнила, как часто пела эту песню отцу своему в счастливом Вестфордгаузе. Когда она кончила, сир Горальд наклонился к ней и поблагодарил ее за пение.

— Но я боюсь, что эта песнь возбудила в вас горькие воспоминания, — сказал он ей.

— Да, я вспомнила о любимом отце, которого лишилась, и о счастливой родине, которую мы принуждены были оставить.

— Так вы в трауре по отцу? О, извините, если мои вопросы нескромны, но я принимаю глубокое участие во всем, что вас касается!

Виолетта с удивлением посмотрела на молодого баронета, она никак не могла объяснить себе, по какой причине он ею так интересуется.

— Да, — возразила она, — я в трауре по отцу, лучшему отцу, который имел в виду только счастье детей своих.

Тут разговор их прекратился, так как Анастасия готовилась петь, а Виолетта должна была ей аккомпанировать. Полчаса спустя гости начали расходиться и Виолетте позволили возвратиться домой. Когда она подошла проститься с мистрисс Тревор, она заметила обидное невнимание к ней последней, но она была слишком утомлена, чтобы долго размышлять о причине подобного поведения и потому незаметно вышла из залы и отправилась в переднюю, чтобы отыскать свой салоп. Едва она успела накинуть его, как услышала за собою легкие шаги и, обернувшись, увидела сир Гарольда Иври.

— Надеюсь, — почтительно сказал он, — что вы позволите мне убедиться в том, что вы благополучно достигните дома; вы одни и я считал бы счастием быть вашим провожатым.

Виолетта покраснела. В счастливые дни свои она привыкла, чтобы ее провожали до кареты, когда она возвращалась с бала; теперь же она едва могла скрыть чувство стыда, может быть, и ложного. Но она тотчас оправилась и отвечала:

— Вы очень добры, сир Гарольд, но я иду пешком и к тому же, вероятно, меня ожидает брат мой вблизи этого дома.

— Ваш брат! — воскликнул баронет с неудовольствием, — ему, конечно, я должен уступить, но вы, по крайней мере, позволите мне проводить вас до него?

Он подал ей руку, и она, убедившись в неловкости отказать ему, приняла предложение. Но недалеко пришлось им идти вместе, в конце террасы дома стоял Лионель, под защиту которого сир Гарольд принужден был отдать Виолетту. Но он не оставил их; он дошел с ними до моста Ватерлоо, где, наконец, решился проститься, боясь поставить их в затруднительное положение, если пойдет дальше и узнает, в какой грязной части Лондона они живут. Он достаточно видел и слышал, чтобы знать, что Виолетта и брат ее жили в горькой бедности, и вполне сознавал щекотливость их положения: но, несмотря на то, он неохотно оставлял их.

— Я никогда не забуду вашего пения, — сказал он, прощаясь, Виолетте, — и надеюсь, что еще не раз услышу его. С этими словами он почтительно откланялся ей.