Благодаря защите снежного бога, ни один дух не развоплотился, не развеялся. Пострадали так или иначе все — но все остались живы.

Пожар обменялся долгим взглядом с Тайи, своей хозяйкой, затем пожал плечами и дымным вихрем вылетел в окно. Он знал, что наказания не будет. Она ни словом не возразила, увидев его здесь, а могла бы отослать — и он бы послушался. Но его богиня, к счастью, иная, не как большинство…

Сеоль с нескрываемым удовлетворением разглядывала ледяную статую, в которую временно превратилась богиня воды. Поделом. Когда Ланеж ее спас, Аквариа только и знала, как ругаться, сперва за то, что Сньору попалась, потом за то, что позволила себя спасти и тем самым оставила ее в долгу перед Ланежем. За уши тягала… Небось как новые течения ткать надо было, так хозяйка тут же иначе заговаривала! Вот пусть постоит теперь, подумает.

И Сеоль не стала посылать потоки теплой воды, способные протопить лед. Вместо того вновь повернулась к яркому кристаллу, у которого толпились боги — до того взбудораженные, что даже о духах позабыли.

Адаш серьезно, не мигая, смотрел на Гестию, не спеша отходить от ледяного кристалла. А затем медленно, напоказ коснулся его веточкой-рукой, демонстрируя, что тот не морозит, лишь защищает. Точно так же, как защищает землю снег.

Это-то и стало последней каплей.

Анихи, жалко лиловея подбитым глазом, гневно зарычал и ударил по кристаллу сначала кулаком, потом самым жарким теплом, на какое только способна весна. На лбу у бога вызревала хорошая такая, с голубиное яйцо, шишка.

Бесполезно. Ни трещин, ни хотя бы проталин не осталось в однородном, гладком материале, ни капли воды не появилось на поверхности. Холодом действительно не жгло — но и эффекта не наблюдалось.

— Это что, нетающий лед? — тонким-тонким голоском спросила Лейя.

— Не говори ерунды, — бросил Кэлокайри. — Нет льда, который не тает.

И уже он ударил летним жаром по холодной, гладкой поверхности.

Но ничто не смогло растопить ледяной монолит. Даже Ильос со своими стрелами, даже громовержец, растолкавший стихийную молодежь и ударивший своим молотом в самую вершину, не смогли пустить хотя бы одну трещину.

Тогда Анихи прорвало окончательно.

— Да чтоб этого зимнего мерзавца вечная тьма побрала!.. — и бог весны разразился потоком ругательств, в которых сквозила беспомощная злость. Гром вторил ему, а остальные…

Начались яростные споры о том, кто из них сильнее и сумеет пробить синий лед, но быстро свелись к банальной грызне. Вовсю припоминались старые обиды, сыпались укоры и упреки, щедро, как горох из дырявого мешка. Затем пошли предложения — ударить всем вместе, зарядить сообща молот Грома, а то и вовсе сбросить Ланежа в кипящую лаву под поверхностью земли, уж там-то небось оттает…

Только вот кристалл этот не смогли даже сдвинуть с места, словно он врос в золото.

И вдруг в разгар дискуссии полыхнул разноцветный свет, больно ожегший глаза. Дезориентированные боги заморгали, пытаясь сфокусировать взгляды.

— Да оставьте вы его! — выкрикнула Радужка, бессильно топнув ногой, сердито сжав кулачки.

Спорщики удивленно обернулись к ней. В глазах молодой богини стояли слезы, переливавшиеся перламутровым блеском.

— Он мог пойти против всех нас. При желании, возможно, даже одолеть или заковать самых сильных в этот самый купол — он бы тогда смог уйти и попытаться подмять мир под себя. Вряд ли бы кто-то из нас смог выбраться из такого кристалла! Но Ланеж сковал сам себя! Ну неужели вы не видите?! Мы боялись его, как Сньора, хотя он никогда не шел по его пути, никогда не оправдывался, когда его обвиняли, ни о чем не просил. Даже сейчас! Мы устроили тут невесть что, а ведь он всего лишь хотел быть с ней! И разве вы не видите, как сильна их вера друг в друга, как крепка любовь?! Разве не знаете, что без благословения Сулу такое невозможно? Раз бессмертие появилось в ее судьбе — значит, бог судеб так решил! Сньор лишь отнимал жизни! Даже если Ланеж или его духи подарили ей бессмертие — это ведь не убийство, не злодеяние! — Она развернулась к Анихи. — А ты… Ланеж верно сказал, это ведь ты раздул недоверие, это ты вечно наговаривал! Из мелкой и мелочной мести, недостойной бога, ты…

— Он даже не попытался спасти мою избранницу. Если бы ты только видела те ожоги… Он знал ведь, кто она для меня! Но даже не попытался! Почему духов — но не ее?!

— А где ты был, когда твоя избранница примкнула к культу возрождения проклятого бога?! — и Радужка отвесила Анихи полновесную пощечину. — Пил чай у себя в чертогах да тешил самолюбие подсчетом своих наликаэ?! Почему Ланежа судили, а тебя, благословившего ее и наполнившего силой, нет?!

На лице весеннего бога осталась блестеть радужная пыль.

Словно не веря в происшедшее, Анихи схватился за разом покрасневшую щеку. На глазах выступили слезы застарелой боли.

— Такое не прощают! — процедил он.

— За такое не мстят!

Пощечина украсила и вторую щеку.

Вот теперь на Радужку потрясенно воззрились все.

— Я молчала… как же долго я молчала, как была глупа, полагая, что раз верховные опасаются снежного бога, значит, на то есть причины! Нужно было куда раньше заговорить, высказаться, может, тогда бы… Эта иерархия, которой нас, богов третьего круга, то и дело тычут в нос, прогнила до самого основания, если прислушиваются здесь лишь к сильнейшим, а мы для вас — так, подспорье, чуть больше духов! Одного Анихи и слушали, потому что были с ним согласны! Ланежа ведь не слышали! Жалею я теперь только об одном — что не встала сразу рядом с духами, защищая его!

Повисла оглушительная тишина, до звона в ушах. Высказавшись, Радужка решительно развернулась и направилась к выходу.

— Если угодно и меня судить — я явлюсь, когда укажете! — бросила она напоследок.

На полу остались ярко блестеть, переливаясь, перламутровые капли ее слез.

Следом за Радужкой, чеканя шаг, вышел непривычно суровый Жнец, за ним — Фтинори. Эти трое были единственными, кроме Тайи, кого совсем не тронул морозный гнев Зимней звезды.

— Если бы Ардор по-прежнему был здесь, — медленно заговорила Тайи, тяжело роняя слова, — он бы куда раньше распознал гнильцу, которой пронизано нынешнее судилище.

— Ардор ничего бы не изменил, — коротко бросил бог войны. Подошел, в свою очередь, к ледяному куполу, осмотрел его задумчиво. — Нет, эту толщу не прорезать ни моему мечу, ни даже мечу Судии.

О том, что этот меч ему, Иркасу, не подчиняется, а потому без дела лежит в хранилище главного храма за семью печатями, бог войны говорить не стал.

— Все равно попробуй! — велел Гром. Пожав плечами, Иркас потянул из ножен длинный обоюдоострый меч, алый от крови, проливавшейся во имя его на земле, но вдруг…

— Конечно, не прорезать, — ледяным тоном произнесла наконец шевельнувшаяся Гестиа, все крепче сжимая подлокотники морщинистыми руками, придавливая всех к полу тяжелым взглядом землистых глаз. — Можешь не стараться, великий, так стремящийся стать верховным! Это же последняя, нерушимая воля бога. Кто из нас сможет с ней поспорить?

Старуха покачала головой.

— Не хочется признавать, но Радужка права. Ланеж вполне мог бы сковать нас всех. По силе он, пожалуй, превзошел даже Сньора. Однако же… вместо этого он защитил от посягательств свою избранницу и себя самого. И вы все видели — он дал ей выбор. Она не подчиняется ему слепо, как иные духи. — Скрипучий вздох заставил поежиться даже Танатоса. — Это не жажда обладания и не кичливость силой, как показалось мне сначала. Это любовь…

Старуха-Земля досадливо поджала губы и умолкла.

Тилар положил ногу на ногу, нахмурился, вдумчиво огладил мохнатого паучка, обнимавшего запястье и бывшего его непрестанным спутником и тотемом.

— Еще одна сила, над которой у нас нет власти… — тихо прошептал он. Паучок устремил взгляд мелких красных глазок на ледяное изваяние, застывшее среди чертогов, словно оценивая его.

Танатос тоже неспешно подошел к ледяному кристаллу. Прищурился. Вдумчиво ощупал его ладонью, от которой потянулся черный дымок.