— Папа, я хочу сушки.

       — И сушки.

       — Какие сушки? — наконец отыскала я свой голос, придавленный кирпичом слова «папа».

       — Обыкновенные сушки или с маком, — это дал ответ на мой невопрос официант, и за меня ответил Вербов:

       — Обычные, пожалуйста.

       — Гриша…

       — Ребенок хочет сушки, в чем проблема? — снова повысил он голос. — Лиза, в чем твоя проблема?

       Это Вербов добавил уже, когда официант ушел. В чем? Да в тебе, милый, больше ни в чем. Не в сушках же, право!

       Дизайн ресторана выдержан в советском стиле и залы напичканы всевозможными атрибутами быта века двадцатого. Потому и музыкальное сопровождение соответствующее: Мне говорят: он маленького роста. Мне говорят: одет он слишком просто. Мне говорят: поверь что этот парень. Тебе не пара совсем не пара… Только не та пара — это я. Зачем я ему в качестве пары? Ведь можно было просто переспать со мной… Или хотя бы сначала переспать, а потом уже навязываться в папы к чужому ребенку… Мне было больно потерять мужа, которого я любила, но я была почти взрослой на тот момент, а вот Любе потерять «папу» будет куда больнее — она еще не знает, какие люди жестокие лгуны… Вербов, ты ведь не можешь оказаться циником? Ведь не можешь…

       — Я не знаю, Гриша… Извини. У меня нет праздничного настроения, вот и все…

       — Нет, так сделаем. Не сделаем, так купим? Скажите, Елизавета Аркадьевна, где продается хорошее настроение? Я никаких денег не пожалею.

       — Не сомневаюсь, — выдала я достаточно зло. Истратился ты на нас уже конкретно.

       — И я не сомневаюсь, что ты заработаешь мне еще больше. Поэтому мне нужно обеспечить тебе здоровый дух прямо сейчас, а то мне начинает казаться, что это ты меня на дух не переносишь.

       Взгляд злой — или мне уже всякие чертики везде мерещатся?

       — У меня выходной, — слова давались с трудом, но я их произносила.

       — А у меня прогул без уважительной причины. Я сбежал на свидание, а что получил? Промывку мозгов, а это уже больничным попахивает, а я завтра планировал работать полный день.

       — Зачем? — я смотрела ему в глаза. Вернее, он не отпускал меня взглядом.

       — А что мне еще делать? Заранее слушать по зомбоящику, что в будущем году будет лучше…

       — Гриша, приходи к нам, — я это сказала! Он прав, надо ловить момент, а не искать слова, когда те не к месту и не ко времени. — Ты как Оливье любишь? С мясом, с курой или с колбасой?

       Он не отвечал, молча смотрел мне в глаза, и от напряжения они у меня начали слезиться.

       — С курицей. Не надо говорить по-питерски. Мы с тобой не совсем местные. Мы знаем нормальный русский язык. И не только его… По-молдавски это означает нечто другое. То, на чем сидят. Я долго не мог привыкнуть… Хотя дома у нас по-молдавски почти не говорили.

       Напряжение только усилилось — он сейчас что-то расскажет о себе? Нет, ошиблась.

       — Я целый день думал, как утащить тебя от домашнего Оливье… — выдал Гриша полушепотом.

       — Никак…

       — Я это знаю. Я вообще люблю размышлять над нерешаемыми проблемами. Например, отчего вымерли саблезубые тигры…

       — Ты придешь? — перебила я.

       — А ты надеялась, что откажусь?

       — Я надеялась, что ты согласишься.

       — Я буду лишним…

       — Папы лишними не бывают…

       — Смотря какие… Во сколько мне прийти?

       — После работы. К девяти, — попыталась улыбнуться я, но получилось лишь усмехнуться.

       — Можно только поставить одно условие? — спросил и не стал ждать от меня даже кивка. — Я куплю и Оливье и все прочее. Я не хочу, чтобы ты пахала весь день ради… ребенка, который хочет сушек. Мне-то точно ничего не надо.

       — Даже солянки? — это я кивнула на появившиеся на столе тарелки.

       — Может, посидишь со мной в офисе? Тогда возможности готовить у тебя просто не будет…

       — Гриша, в чем дело? Я не собираюсь устраивать разносолы. Я приготовлю то, что планировала приготовить…

       — К черту еду! Ее всегда можно купить… Люба, — он вдруг повернулся к ребенку. — Отпустишь маму завтра на работу? Обещаю, я не буду на нее кричать. Отпустишь?

       — Завтра вторник, — ответил ребенок спокойно. Ее вопрос, кажется, и не удивил совсем. — Мама ходит на работу только в пятницу.

       И Люба уткнулась в пельмени.

       — Не отпустишь, значит?

       — Неа… — ответила она уже с набитым ртом.

       Что за странный диалог? Что за странное желание видеть меня в офисе? Разве Оливье не важнее? У меня еще даже картошка не сварена.

       — Ну вот… А я думал подарить маме хорошее настроение. А то она у нас и в новом году такая злюка будет.

       — Мама не злюка, это ты злюка…

       Получил? Может, кому-то надо жевать, а не говорить. Солянка стынет.

       — Ну, за мою фантазию… — Гриша вдруг поднял стакан с пуншем и толкнул донышком верх моего. — Старею. Даже ребенок раскусил меня… — добавил он совсем шепотом. — Ну что поделать, не заслужил в этом году…

       О чем он вообще? Я сделала глоток — обжигающий, как и его взгляд: только направлен он совсем мне не в глаза. Алкоголь должен согревать, почему же тогда по моему телу разбежались мурашки?

       Вербов так и не объяснил тайное значение своих слов до конца обеда. Люба рассовала недоеденные сушки по карманам куртки и, уже будто по привычке, дала руку своему новому — а можно сказать и первому — папе.

       — Лиз, кто тебя фотографирует? — спросил вдруг Вербов на улице, запуская Любу в стоящий на приколе мотоцикл.

       — Александр Юрьевич.

       — Талант. Или просто с моделью повезло.

       И снова этот взгляд, только на этот раз от него мне стало жарко.

       — Папа, у тебя есть мотоцикл? — Люба не протянула к Вербову руки, когда тот решил вынуть ее из красной мотоциклетной коляски.

       — У меня есть квадроциклы. В четверг поедем на дачу. Я тебя на них покатаю.

       На дачу? Нет, только не это! Я не готова встречаться с его семьей. Нет, это неправильно… Мы еще недостаточно знакомы для этого.