— Спасибо. Ты не мог бы принести воды?

Эклесс кивнул и направился к реке. Та была не близко, но не достаточно далеко, чтобы Сули могла сбежать, а чёрный волк не нагнал бы её. Она осталась одна, и такой шанс упускать нельзя было. Хищница, стоило собрату скрыться из вида, ловко подскочила на ноги и бросилась в рощу на поиски чего-нибудь, что могло бы помочь. Конечно же она ничего не подворачивала — всё только для того чтобы получить хоть немного времени.

— Ау! — воскликнула она, стукнувшись большим пальцем ноги о камень. — Хм, — подняла его, покрутила в руках и взяла кинжал из запястья. Следом она нашла и сухую ветку, а рядом завалившееся сухое дерево, от которого эта ветка и отвалилась. — Вот так повезло, — усмехнулась Сули и принялась высекать искру.

Эклесса она встретила сидя у разожженного костра. Мужчина, лишь завидев огонь, замер как вкопанный. Его медная кожа будто запылала, отражая свет пламени.

— Зачем это? — прорычал старый оборотень. Сули грустно улыбнулась ему, виновато вжимая голову в плечи и продолжая держать раскрытые ладони над костром.

— Замерзла, — пролепетала она.

Эклесс зарычал, широкими шагами приближаясь к девушке, но не прямо, а по кругу, обходя огонь. Солнце уже было в зените.

— Мы не мёрзнем, — мужчина злился.

Сули давно знала о самом большом страхе старого оборотня. Догадалась, когда он рассказывал ей те свои истории о балрогах. То, с каким страхом в голосе бесстрашный волк рассказывал о пламени окружающем их, об огненных бичах, один удар которых способен был заставить землю под лапами затрястись и пойти мелкой паутинкой трещин. Огненный крылья и жар, исходящий от них. Эклесс боялся огня.

Девушка поднялась на ноги, когда мужчина зашёл ей за спину и обернулся. В руках была горящая ветка.

— Брось! — зарычал громадный чёрный волк, возникнув на месте человека. Сули поджала губы.

— Ты прости меня, Эклесс. Я люблю тебя, но сейчас иначе нельзя, — и бросила ветку на сваленное дерево. Сделала она это скорее для того чтобы обратить внимание оборотня на него, ведь бревно уже и без того разгоралось (девушка успела поджечь его с другого краю, аккурат перед возвращением собрата).

Сухая древесина заскрипела и треснула с оглушительным звуком. Старое дерево охватило пламя, а его яркие языки, один за одним тянулись вверх и разбегались в стороны. Несколько сухих веток лежащих рядом выложенным девушкой полукругом тоже охватил огонь и Эклесс попятился назад, скуля, и не в силах отвести взгляд в сторону. Лиловые глаза, отражая огонь, становились пурпурными. Дикими. Объятыми страхом. Отчаянными. Сули не хотела так поступать, но сейчас это было необходимо.

— Так было нужно, — повторяла она, убегая дальше и дальше от рощицы, слыша как позади рычит и воет Эклесс.

***

Прибрежные леса постепенно редели, а на третьи сутки исчезли совсем. Восточный берег взбугрился холмами, которые простирались до самого горизонта — бесформенные, бурые и совершенно безжизненные: ни птицы или зверя, ни деревца или кустика или хоть скалы, чтоб отдохнуть глазу.

— Ты скучаешь по ней не сильнее моего, — фыркнул гондорец.

И нуждаешься куда меньше. Боромир бросил быстрый взгляд в сторону Фродо, а точнее в сторону Кольца бесцельно болтающегося на шее полурослика. Покинув тень Лотлориэна, гондорец снова услышал зов. Ужасный, но от того не менее манящий. Он сулил славу и процветание родной страны и его рода. Мир без войны и смертей его солдат. Мечты, которые претворятся в жизнь. Вот они, только руку протяни. Но Боромир лишь отводил взгляд, скрепя зубами.

Сули — его Сули! — чувствовала почти то же и с ней гондорец находил покой. Намеренно или нет, но оборотень всегда оказывалась рядом, когда мужчина чувствовал власть Кольца особенно сильно. Теперь же подруги не было рядом. Снова ушла, и на этот раз надежды на возвращение не было вовсе. Страж сказал, волчица покинула город с другим оборотнем. Быть может, вернулась в стаю. Боромир вздохнул, проведя рукой по лицу. Человеку её не хватало.

Темноволосая была старше, гораздо старше, но этой разницы в возрасте гондорец никогда не чувствовал. Она его подруга, близкая и родная. Его маленький волчонок. Мужчина вдруг вспомнил тот поцелуй. Такой глупый и неуместный.

Он злился.

На эльфа, ведь тот не смог добиться любви Сули — она бы не ушла, если б полюбила Леголаса. На гнома. На хоббитов. На Арагорна. Злился оборотня. На самого себя, понимая, что поддался власти Кольца и позволил разъедать себя изнутри. Оно ломало его и заставляло каждую ночь просыпаться в холодном поту, а каждый день тянуться ближе и ближе к Нему.

Боромир и сам внимание не сразу обратил на то, как близко держит лодку к лодке Арагорна, а поняв уже не смог перебороть себя. А хотел ли? Когда-то прежде гондорец радовался битве, пиру, красивой деве, но, казалось, это было так давно. Будто и не он то был, а какой-то другой, незнакомый человек.

В раскрытой ладони оказался цветок — маленькая ветреница или анемон, как будет по-эльфийски.

Анариэль — Ани — смогла, пусть на этот краткий миг, вернуть ему ту жизнь. Эльфийская дева напомнила мужчине о былом, а после научила и новому — жизнь, не только битва, в ней есть место и покою. И она подарила Боромиру этот покой. Ворвавшись в его жизнь с мечом наперевес, Ани смогла убедить человека оставить свой бой ненадолго и насладиться быстротечными днями их знакомства.

Человек улыбнулся, вспомнив улыбку возлюбленной.

Боромир считал, что любовь это такое лишнее и почти даже жалкое чувство, которое не стоит внимания воина. Такие как он должны знать, как держать в руке меч да щит. Знать прелесть битвы, а мирная жизнь не для солдата, и уж тем более не для капитана. За ним его страна, армия и весь народ. Здесь нет место любви.

Такой и была жизнь гондорца — главнее сражения ничего нет. Но вот, во время своей главной битвы — битвы со злом — он встретил эту самую любовь, а та, смеясь и играя, ворвалась в сердце и не спросила, хочет Боромир этого или нет. Того же не спросила Анариэль, учинив то шутливое сражение в Золотом лесу в день их первой встречи.

Эльфийка не походила на других — не была холодна и спокойна, как те, которых гондорец видел прежде. В её карих глазах горело пламя подобное свету солнца. Она смеялась от души, как не смеялись даже гондорские девы, сражалась с эльфийским мечом в руках и знала язык цветов (ему Ани успела обучить и человека). Вдвоём они часами сидели в саду сестры эльфийки, и место это казалось Боромиру поистине волшебным. Хотя вряд ли дело здесь было в цветах.

— Эй! — мужчина вздрогнул и развернулся, обнажив меч. Перед ним стояла Сули, не стесняясь своей наготы. Руки и ноги её были измазаны в речном иле, а волосы растрепались, превратившись в неопрятный колтун. В глазах оборотня — серых с жёлтым — бегали алые блики от костра. Она, улыбаясь, играючи стукнула ладонью по плоской поверхности меча, оттолкнув его в сторону. — Может уже хватит так радушно меня встречать каждый раз?

Боромир отбросил оружие и обнял подругу, прижав к себе так крепко, что девушка приглушенно вскрикнула. Зажмурив глаза, мужчина прислушался к себе и разочарованно вздохнул. Ожидаемого спокойствия он не получил. Кольцо всё ещё взывало к нему…

Год 2956 Третьей эпохи

Теперь Сули было уже, ни много, ни мало, 493 года, а сыну её вот-вот исполнится три.

— Давай, Кайи, аккуратно, — донеслось до ушей оборотня. Она как раз проходила мимо Каминной залы, направляясь к своим покоям, где вместе с нянечкой остался маленький сын Сули. Но теперь, донесшийся до неё голос брата подсказывал — Кайи вовсе не в покоях.

Воспитанница Элронда прошла в Каминный зал. Почти в самом центре комнаты уверенно стоял рыжеволосый мальчик, в правой его ручке был небольшой лук, а возле левой ноги лежали семь стрел.

— Илуватар! — воскликнула Сули. — Вы что творите?

Её братья — эльфы-близнецы — почти испуганно и стыдливо вжали головы в плечи, переглядываясь между собой. — Дали Кайи в руки лук и стрелы? — и остановилась напротив сына. Мальчик растерянно смотрел на маму, не понимая, почему она вдруг так разозлилась на его дядей.