— Я тоже так хотела бы, — едва слышно прошептал Белла.

— Чего ты мямлишь?

— Я бы ушла. Если бы кто-то взял с собой — ушла бы! — девочка вытянула перед собой руку, посмотрела на запястье, обвитое толстым браслетом — резко развернулась к собеседнику спиной и зашагала в туже сторону, откуда пришла. Не оборачиваясь.

— Нервная какая! — буркнул недовольно Клаус и задумчиво почесал плечо. — Понаделали во мне дырок! Кровопийцы! Ну ничего, все равно свалю.

Раскрылись дверцы лифта, Пятая услышала шаги капитана Пая. И направилась ему навстречу.

Проблема с одеждой была решена за пару секунд. Симбионт вернулась в свою комнату, исполнила вечерние процедуры и, согласно расписанию, легла спать.

Ей снилась бабушкина коза, которую сосредоточенно дергал за колокольчик младший Настин брат.

— Да что ж ты делаешь, изверг! — охнула бабушка, выбегая на порог дома. — Валька, уйми своего мало́го!

Старушка торопливо оттащила мальчика от козы, погрозила детям сморщенным тонким пальцем.

— Нельзя! И ты, Настька, хоть и большая, слушай: нельзя живых обижать! Ни животных, ни людей! Кто беззащитного зверька пнуть готов, тот всегда найдет повод пнуть и человека.

Настя тогда не стала поправлять, что надо говорить "эгочеловека", бабушка "новомодные словечки" не любила.

— Люди — это не форма, это суть, — стукала бойкая старушка себя в грудь. — Слышишь, Настасья? Никогда не иди поперек сердца. Не теряй себя.

Бабушкино лицо исказилось, размылось, рассыпалось пеплом. Вместе с ней исчез дом, участок с цветущим укропом, выбежавшая на крыльцо мать и маленький брат, кривящий рожи козе.

Остались только большие голубые глаза, наполненные слезами. А еще — звон рассыпанных булавок и крик:

— Настена!

Та, другая Настя, тоже однажды может оказаться на белом столе. Может быть, ей не будет и двенадцати.

Эти лица тоже размылись и исчезли, оставляя после себя щемящую пустоту. Пустота заполнилась новыми ощущениями.

Теперь спящей снилась соленая влажность и тепло. Она пила это тепло и впитывала телом соль. Это было хорошее время, благодатное. Редкость в этом мире.

А когда наутро альфа очнулась от странных снов, обнаружила выше локтя еще одно ярко синее пятно.

Под комбинезоном не было видно пятен, но Пятой казалось, что они горят огнем. Внутри беспокойно ворочалось ядро. Нити то проступали на коже, то исчезали. Серые стены казались скользкими, а свет ламп жег глаза. Но согласно расписанию, симбионт направилась в столовую.

За завтраком ничего необычного не произошло: Клаус то ли еще не проснулся, то ли уже поел, Белла завтракала редко, остальные разговаривали о всякой ерунде. Один из кураторов делился впечатлениями о ночи, проведенной с медсестричкой, другой жаловался на постоянные звонки жены, третий — на дорогой табак. Альфа быстро поела и направилась в свою комнату, внимательно смотря по сторонам. Словно осматривала не место работы, а место военной операции.

Санитары. У них пункт у каждой лестницы или лифта — собственная "сторожевая", где они большей частью занимаются тем, что играют в настольные игры. В настоящие с погружением — нельзя. Если вдруг что случится — санитар должен реагировать мгновенно. Ведь им дали очень широкие полномочия — не случайно на этих пунктах есть оружие. Много оружия. Да и служили у Фолса санитарами не парни из медучилищ, а бугаи с военными или бойцовскими навыками. Большая их часть была сосредоточена на медицинских этажах, но мужчины-атлеты в белых халатах в обязательном порядке дежурили и в жилом блоке. Вооружены они были чаще всего эльпулами и плазмострелами, а с пояса у них свисала скатанная кругами эластичная веревка, в которой прятался шнур с током. Очень-очень редко она пригождалась.

Года два назад один из привезенных на операцию парней вдруг взбунтовался. Обычно военные и Фолс очень хорошо обхаживают родителей потенциального симбионта: рассказывают, какой их ребенок особенный, мол, тесты показали, что он может быть прекрасным бойцом/аналитиком/агентом и т. д., только вот начать обучать его необходимо прямо сейчас! Подпишите, пожалуйста документы. Вот ознакомьтесь — условия проживания в казарме-интернате для одаренных подростков, вот — сумма выплаты семье за то, что их ребенок будет служить во славу Родины, да-да, это само по себе честь, но государство высоко ценит таких уникальных детей! Вот — сумма, которую будет получать ребенок в качестве зарплаты. Да, очень солидная цифра, но ведь и ребенок у вас уникальный. Да, подпишите о неразглашении. Вы же понимаете, что у вашей дочки/ вашего сына теперь будет доступ к секретной информации? Нет-нет, мы забираем пока только на неделю — осмотреться, а там сам решит, остаться или нет, никто никого ни к чему принуждать не собирается, что вы! Тем более с четырнадцати лет нужно согласие самого ребенка, вы же понимаете. Пусть он просто съездит, посмотрит на место обучения. А там уже поймет — его это путь или не его. О, я верю, такой уникальный подросток не сможет остаться безразличным к проблемам Родины! Конечно, если он согласится учиться, то непременно вам напишет! Но увы, вы должны понимать — все секретно. Если он останется, увидеться вам удастся не скоро.

Они умеют говорить, эти мужчины в форме. Они сразу видят, на что надо давить в семье: на деньги, почет, уникальность ребенка или что-то еще. И, конечно, родители соглашаются. И дети тоже часто соглашаются. И сами ставят на документах отпечаток. А кто не хочет — того хватают за руку и насильно прислоняют ладонь к виртстранице с согласием на операцию. И мама получает письмо: "Мне очень тут нравится, я остаюсь! Но писать не смогу — связи здесь нет". Кто-то верит, кто-то сомневается, кому-то все равно. Сначала сердце болит, потом все забывается.

— Настена!

И звук рассыпающихся по полу булавок…

Забывается — но не до конца.

А подростки… Кто-то гордится своей уникальностью, кто-то рад, что родителям не придется платить за профессиональное обучение, кто-то просто не видит смысла бороться. Редко, очень редко появляются "бунтари". Два года назад мальчик разобрал розетку и сделал поджог, пытаясь сбежать. Не смог. Запароленные двери, лабиринты коридоров, не случайно выкрашенные в однотипный серый цвет, и мордовороты-санитары не пустили мальчишку на волю. Пятая не видела момент побега, только слышала доносящиеся из коридора крики и проклятия, изрекаемые непокорным подростком. Загудел лифт, увозя мальчика вниз, на медицинские этажи, — и больше Пятая его никогда не видела и не слышала.

Да, санитары — хорошие бойцы, а на их пунктах много оружия.

Лаборантские. Две-три на этаж. В них не хранили что-либо важное, максимум, что можно было найти — антисептик и кроветворное. Ну и спирт, всякие реагенты и прочие ненужные обычному элюдю вещи. Они тоже располагались здесь на всякий случай. Основные анализы брали в процедурных на медицинском этаже, там же находились все лекарства. Часть — в свободном доступе, часть — в особых, хорошо закодированных комнатах-складах и отдельных шкафах. Впрочем, того, что лежит на обычных стеллажах процедурной — достаточно, чтобы вылечить или убить почти любого гуманоида.

Кабинеты. Рабочие места кураторов и доктора Фолса. Здесь хранятся разные документы и частично — личные вещи. Кружки, расчески, иногда — белый халат или запасная рубашка.

Спальни. Предназначены для альф.

Комнаты доктора, кураторов и персонала — в отдельном крыле. Там же спальня Беллы. А вот новеньких перед операцией селят рядом с удавшимися симбионтами, в такие же "номера". Элла, например, вернулась в ту же спальню, в которую заселилась еще эгочеловеком. Вот только цветной рюкзачок с нелепыми наклейками у ножки стола там больше не лежит.

Она была… кажется, шестнадцатой хозяйкой этой спальни. И первым симбионтом, вернувшимся в нее.

Расчеты доктора часто сбоят. Белла и Клаус тоже могут не вернуться на этот этаж.