Джамала промолчала.

Пятая шагала к своей комнате, по ее коже скользили синие нити.

Вдали, за дверью медицинского чуланчика звякнул браслет — девочка вытерла ладонью слезы. Тонкий мелодичный звук был хорошо слышен альфе.

Так же звенел колокольчик на козе Миле.

После того как умерла бабушка, Милу продали за бесценок соседу, деду Стиву. Когда к Стиву приезжали внуки, он делал из козлиного мяса отличное барбекю.

***

Третий, как и большинство симбионтов-мужчин, часто посещал спортзал. Женщины предпочитали проводить время в собственных комнатах, просматривая различную информацию, оттачивая какие-то навыки самостоятельно. Мужчины по привычке ходили "качаться" на тренажерах. Это был еще один глюк, на этот раз коллективный. Доктор Фолс объяснял это памятью: мальчики с детства насмотрелись видео и игрофильмов, где главные герои обязательно тренируют тело разными физическими упражнениями, и по аналогии с этим, став солдатами, тоже ходят выполнять известный им ритуал, мысленно помеченный, как обязательный, соответствующий их положению и поставленным перед ними задачам. Альфа-192-5 никогда не задумывалась над причинами этого явления. По сути, подобное времяпрепровождение было не так уж и важно — ядро давало симбионту возможность двигать быстрее, делала его сильнее, выносливее, значительно ускоряло процесс регенерации. Нужно ли еще тренироваться? Но мужчины, ведомые тем самым глюком памяти, делали это регулярно.

Пятая встретила Третьего, когда он возвращался с тренировки, а она вышла… Она вышла, например, потому что сломала замок на комбинезоне. Не рассчитала сил — и оторвала его, слишком резко дернув. Надо починить комплект или заменить.

Пятая задумчиво вертела в руках оторванную застежку до тех пор, пока Третий не поравнялся с ней.

— Запрос на разговор. Цель: обмен информацией.

Симбионт остановился.

— Вопрос?

— Появляются ли у тебя на теле синие пятна?

— Это личная информация, доступ к которой имеют только медицинский персонал и персональный куратор альфы.

— Тебе когда-нибудь казалось, что ты… чувствуешь что-то? Например, боль?

— Это личная информация, доступ к которой имеют только медицинский персонал и персональный куратор альфы. Вся информация в рамках самообследования симбионтов является конфиденциальной. Альфам не может ничего казаться — они всегда знают все наверняка, если их мозг не поврежден. Альфы не способны что-либо чувствовать. Аль…

— Ответ принят. Во время предыдущего задания, в отеле на сто первом этаже — это ты убил всех, кто находился в коридоре? Всех!

— Статус данного задания: засекреченный. К результатам выполнения имеют доступ…

— Я поняла. Спасибо за информацию.

Третий пошел дальше. Пятая отправилась искать капитана Пая — пусть выпишет ей новый комплект одежды. Ведь сами альфы ничего не могут заказать — оружие, вещи и все прочее им выдается строго по поручению куратора. И задания выбирают для них кураторы. А дает "добро" на участие в новой операции доктор Фолс после тщательного осмотра, анализов, длинного разговора и мегабайт заполненных альфой страниц в рамках самообследования. Когда альфа считает, что организм готов к работе, она пишет соответствующую записку. И только. Все остальное делают куратор и доктор.

В кабинете капитана Пая никого не было — дверь закрыта на кодовый ключ, внутри никто не дышит, не бьется ничье сердце. В лаборантской (такие были на каждом этаже по нескольку штук — на этом настоял доктор Фолс еще на стадии зарождения проекта. Хотя большинство всех манипуляций проводилось на нижних подземных "больничных" этажах) опять разговаривали медсестры. В комнатах сидели альфы — или изучали новую информацию, или спали. К кабинету капитана Борломи крался некто маленький и очень легкий.

— Что ты делаешь? — хотела спросить Пятая Клауса, беззвучно появившись за его спиной, но услышала другие шаги, и шагнула за угол. Из лабиринта коридоров вышла Белла. В ее постоянных походушках туда-сюда не было ничего странного: предоставленная сама себе, девочка часто склонялась по корпусу, смотря то, как играют в карты санитары, то как красятся медсестры, внимательно следила то за роботизированными системами, то за альфами. Но работать Изабелла никому не мешала, была всегда тиха, вежлива и едва чувствовала себя лишней — тут же уходила. Так что никто ее особо не гонял. Что взять с любопытного ребенка? Тем более, что кухонный искин да новые подростки, предназначенные для операций по проекту — единственные, кто мог скрасить девочке одиночество. Впрочем, Пятая не раз замечала, что Белла смотрит на будущих симбионтов одновременно с надеждой, жалостью и опаской. Если ее не замечали, девочка никогда не настаивала на знакомстве. Пожалуй, болтушка Элла была из тех немногих, кто действительно уделил воспитаннице Фолса много внимания и тепла. Но Эллы больше не было. Поэтому тихая девочка вдруг решила поздороваться с Клаусом первой? Набралась смелости. Или есть еще причины? Она же знает, что он тоже через несколько дней…

Медсестры включили виртбук, стали заполнять медицинские формы.

— …И гемоглобин записать не забудь.

— Когда операция?

— Через четыре дня.

— Поймет ведь.

— Не поймет. Подумает, пацана готовят.

— Зачем он с ней так? Что ж мы делаем-то? Договор ведь был — не раньше четырнадцати лет детей брать. Чтоб они согласие могли сами подписать. А теперь совсем маленьких калечим.

— Слушай, Вик, тебе какое дело? Ты хочешь, чтоб твоих Лизку с Артемом сюда забрали? Нет? Ну и радуйся, что у тебя иммунитет на это дело. Гемоглобин забыла написать. Вставляй цифры, растяпа!

Белла увидела Клауса. Застыла на месте, не зная, что делать. Но тот уже ее заметил. Перестал тыкать в замок украденным где-то магнитом, выпрямился, злобно спросил:

— Ты что, следишь за мной? Побежишь своему папочке докладывать?

— Фолс мне не отец, — тихо поправила мальчика Изабелла. В красивом длинном платье, ярких мягких туфельках, и со сложно заплетенными волосами, она казалось маленькой принцессой из древних сказок. Очень красивой и бесконечно грустной принцессой. Альфа слышала, что сердце мальчика забилось быстрее, но он все же грубо спросил:

— И че? Я тебя пожалеть должен?

Голос его, как он не старался сделать его злым, все же дрогнул. Мальчишка глядел на Беллу исподлобья, ноги его были напряжены, словно он готовился в любой момент "дать деру". Белла в ответ смотрела на него с отчаянной покорностью. Словно хотела дотронуться — но сама себе этого не разрешала, зная, что стоит дрогнуть руке — и чужак исчезнет в коридорах серого корпуса. И она просто смотрела на его лицо, пытаясь запомнить каждую черточку.

Зачем? Где-то год назад Пятая мельком слышала, как шептались о воспитаннице начальника две медсестры: неужто девчонка здесь с ума сошла? Рисует портреты, а потом с ними разговаривает. Что ж доктор с этим ничего не делает? Сапожник без сапог, как говорят!

Кого рисовала Белла? Всех тех, кому протягивала руки, и кто потом считал ее "посторонним объектом"? А то и вовсе умер или остался калекой…

Об этом Пятая тоже никогда раньше не думала. Просто смотрела, как растет девочка, знала, что она почти никогда не улыбается — и проходила мимо. Ведь альфы не заговаривают первыми. Так сказал капитан Пай. Значит, это истина. И она должна соответствовать этой истине. Всему, что ей говорит куратор. Об этом ей тоже сказала капитан Пай…

Они стояли напротив друг друга: босой мальчишка в чужих обносках и маленькая белокурая принцесса в красивом платье. Они не знали, что скоро оба будут лежать на операционном столе. И разницы между ними никто не заметит. Даже сам Фолс.

— Нет, — сказала наконец Белла. — Я тебя тоже жалеть не буду.

— А че меня жалеть? Я сам по себе. Вольный. Это ты к чужой юбке пришита. Небось шагу ступить отсюда боишься. А мне все по зиранскому барабану. Я отсюда свалю. Хочу — и свалю! А ты прячься за докторовым халатом! Фифа!