1987 «В январский день найду могильный холмик…» В январский день найду могильный холмик. В пустых полях ветра берут разбег. К седой плите корявый льнёт шиповник. И гиблый снег. В колено гиблый снег. Тебя в морях швырнула юность в трюмы. Ты к людям брёл в ночной и снежной мгле. Ты брёл к теплу, тревожный и угрюмый, но не нашёл приюта на земле. Мороз крещенский. Столб колючей пыли. Сырого неба грузный серый ком. Ты телом здесь лежишь. Но не в могиле, не в этой глине твой покойный дом. Я не грущу. Вот так – как ты – на деле платить душой и сердце сжечь дотла мог лишь поэт. Ты умер на пределе, — не дольше песни жизнь твоя была. Повсюду гиблый снег. Шиповник спелый во рту сладит кусочком алым льда. Как счастлив ты, что вовремя сгорела полей твоих полночная звезда!.. 1981; из рукописи книги «Городская окраина»
В деревне I Отдалённые вздохи жабы, соловья золотая трель… Успокоиться нам пора бы — и пора бы стелить постель. Завтра день и пустые встречи, и не сбросить заботы с плеч, навалилась она на плечи суетою ненужных встреч. Но пока мы в плену обмана неурочности наших дел. На дворе и темно и рано, — и соседский петух не пел. И рекой серебряной, глыбы сна хрустального раздвигая, мы плывём – две большие рыбы, — наготы своей не скрывая. II …Здесь так бессонница легка среди просёлков полевых. И так пронзительна строка в глубинах наших вековых. Бог мой, какие имена! В какой компании по нраву ты проводил часы без сна, а у раскрытого окна молчала ночь, и никли травы, такие слыша имена! Что ж, связь времён не прервалась. Неслышно дождик моросит. Светает. Утро близко. Час тысячелетия Руси. 1994 «…А сегодня подумалось мне: одиночество – враг…» …А сегодня подумалось мне: одиночество – враг, коль других догонять, в словоблудье пустясь без оглядок, и – чужие глаза подпуская на шаг — приводить свою душу в порядок. И за то, что живу как хочу, – как не смеете вы, клевета окружает меня (как кружит вороньё), оплетая тенётами, густо сплетая враньё вкруг её — бесталанной моей головы… 1997 Волки …Сладок жаркому горлу отравленный снег, правя волчьи законы, жестокость людская провожает безумцев, отставших от стаи, взглядом чёрных стволов, что следят не мигая из-под жёстких, стальных, несмыкаемых век; но, покинувший стаю, я выверил бег по тропам одиноким, по высям безумья, — где душа холодеет в безмолвье и шуме, где ни страха, ни боли – лишь солнце да снег, где тебе полагается ночь на раздумье, ибо только безумный теперь человек… 1984, 1987 Сумерки …Свет фонарный, неверный рассеянный свет, распластался в листве заоконной осины, чёрной ветки в стекле начертав силуэт, усечённой её половины. По углам, у гардины, где копится мрак, стих мой плачется чистою горлинкой. И пора бы писать, да руки не поднять, да с постели не встать… Всё же этот барак не парижский чердак и не милая Русская горенка. В этой комнатке злой — неприютной, чужой, где давно не белённый навис потолок, где обои со стенкой расходятся, я грущу не один, — надо мною мой Бог, Пресвятая моя Богородица… 1997 Острова Земля большая, как вода, меня не помнит и не знает, и между нами навсегда легла пустыня водяная. С тобой – не рядом, каждый миг тобой живёшь, тобою дышишь. И как ни пой, а ты услышишь лишь оскорблённой мысли крик. Я твой неузнанный двойник, я плоть твоя, а ты – не знаешь, но перелётных птиц своих весной привычно насылаешь на голый камень скал моих. …И будет скорый день, когда я опущусь на дно морское. Седая строгая вода меня от глаз немилых скроет. Я жил. Я умер. Я на дне. И – как всегда — по смерти славя, ты тотчас вспомнишь обо мне, меня не помня и не зная. 1985; в электричке «Москва – Петушки» «Юность, юность моя! Отшумела, отпела…» Юность, юность моя! Отшумела, отпела, отзвенела в застольях весёлых с друзьями. Ты как поезд, что ночью – теряясь в туманных пределах, — всё мелькает ещё хвостовыми огнями. И уже не догнать его. Нет, не догонишь!.. Торопясь в эту вольную жизнь заглянуть поскорее, лишь последние светлые слёзы уронишь: мы так глупо и непоправимо стареем. Юность, юность… Пропахшие дымом ладони, пятачок фонаря, окружённый ночными тенями, проходные дворы, – хорошо, что я вовремя понял: иногда не прямее спрямлять расстояния вами. Ты прости меня, слышишь? Не дай вспоминаться упрёком за бездумность твою, что осознана мною раскаянно. Ты тесна для меня. Я надолго уйду и далёко. Я прощаюсь с тобой, городская окраина. |
