1981; из рукописи книги «Городская окраина» «Во поле чистом оглохшая мгла…» Во поле чистом оглохшая мгла. …Сны безнадежны, – и в каждом из них тёмные лица сограждан моих, вечная грусть глубоко залегла. Выйдешь ли ночью, видишь воочью — чёрные флаги простёрли крыла… Во поле нашем оглохшая мгла. …Только волнуются тени живые мёртвых теней, да идут постовые — страшен и тяжек размеренный шаг, — душу обыщут, и взвоешь в кулак. Ох, как дороженька узкая зла… Во поле Русском оглохшая мгла. 1985
Одиночество Небо с пёстрой землёй смыкая, буйство красок земных смиряя, чёткость линий дневных стирая, мгла вечерняя – мгла сырая — опускалась на землю рано. Воздух в клочья сбивался странно, на ветвях зависая рвано, — воздвигалась гряда тумана, беспросветная и глухая. Было зябко, и зыбко было. Било десять. Дорога стыла льдом весенним. Двенадцать било. Небо Млечным Путём пылило. В переплёты окна сквозило, сквозняками тянуло с пола. И стоял я, смятеньем скован, нетерпенья и смуты полон. И луна, голуба и пола, из фабричной трубы всходила, половинной мерцая долей. Пополуночи час и боле било смутно. Мои мозоли костенели. Без сил, без воли — обрастал я пером. И в боли удлинялись мои лопатки. Когти в пух обрамлялись гадкий. И рассвета стыдясь, украдкой подоконник покинув гладкий, полетел я над Русским полем, непривычным крылом махая. 1983 «Вот говорят: Не стоит пить…» Вот говорят: «Не стоит пить, всю жизнь паря за облаками, что н е т тебя, что ты не с нами и что нельзя с тобою жить…» Всё так. Но так тому и быть. А каково м н е – т р е з в ы м – с вами?! 1988–1989; из цикла «Растерянность» «Опять со мной моя бессонница…» Опять со мной моя бессонница, ночное тихое житьё. Опять устало лампа клонится — и жёлт, и жалок свет её. Но, отгороженная шторами, по эту сторону окна мерцает странными узорами моя надменная страна. Моя держава сероокая проступит медленно во мгле, в небытие уйдя истоками, вся умещаясь на столе. Тяжёлой венчанный короною, я слышу подданных моих. И Муза – гостья непреклонная — ко мне ведёт покорный стих. И – гостья гордая – Музы ка, печалясь пленною струной, изысканнейшим из языков в тиши беседует со мной. И – не пьянея – пьёшь дарованный напиток светлый и хмельной, земной свободою раскованный — и этой властью неземной, — пока за призрачными шторами не проступил квадрат окна, пока людскими разговорами не прозвучала тишина… Но над землёй моей устало я руки бледные скрестил. — И тьма была — и светом стала. И ночь плыла светло и ало в согласном трепете светил. 1986 Прошлое Нынешней ночью – кромешных потёмок глубь созерцая – придумалось мне: в доме оставлен ослепший ребёнок, взрослыми брошен… Бревно на бревне, дом оседал. Неразумные твари стены точили, и пахло грибком в комнатах дома. И было по паре тварей на стену. И восемь – на дом. Немощный, бледный, со слабостью в теле, белые в тьму упирая зрачки, мальчик вжимался в простенок; и пели странную песню слепые сверчки, дом разрушая, из стен выпуская живших когда-то людей голоса. Слов проплыла шелестящая стая, слуха коснувшись… Смежая глаза, он обмирает и голову клонит, тёмной, неведомой силой влеком, — падает на пол, уткнувшись в ладони, нож ощущая шестым позвонком. 1982 Подражание тютчевскому …Душа устала быть душой, — в её раздвоенности, в той неразрешимости слиянья сиянья утреннего с тьмой глухой, полунощной, густой — её вседневные метанья и ежедневный подвиг твой, — душа устала быть душой… 1982 Сумасшествие Свет ли фонарный, свеча ли в руке — странно мерцают за чёрным стеклом в круглом окошечке слуховом дома напротив, на чердаке; в ближнем к фронтону. Загадочный свет, зыбкий. И полночь недавно пробило. Полночь пробило. Нечистая сила в проклятой – Богом забытой – Москве шабаш справляет… В полночной Москве. Шабаш в столице безбожной и вольной, бесчеловечной, бесколокольной, Бога забывшей. Загадочный свет гаснет. К тому же теперь Рождество, месяц восходит с рассветом – у края неба крадётся, чтоб не украли. …Сыплются стёкла, разбившись, и в створ тени выходят, светясь наготой. Выйдя на гребень, застыли у труб — холодно голым стоять на ветру, снег приминая разутой ногой, переступая… Со стуком и храпом чёрные кони явились гуськом, — шестеро взмыли густым косяком на юго-запад. |
