Не переступай порога назад, есть такая примета. Или останься – или простимся в конце концов. …Уже за звенящей чертой турникета растерянное твоё лицо. Всё. Уносят тебя лошадиные силы в аэрофлотовском исполнении, уносит тебя домой семейства антоновых птица. И, как назло, погода лётная, не осенняя, — не тучами даже – облачком небо не замутится. Аэрофлот! Твой порт для нас как место Лобное. Но нет тебе дела до слёз. Быстро, выгодно и удобно любимую мою унёс. …Пусто в порту до жути. Губы мусолят «Приму». А впрочем, чем чёрт не шутит, вдруг телеграмму примут? Телеграмма на борт самолёта АН_24, выполняющего рейс В_398 по маршруту «Иркутск – Чита – Чульман – Алдан» «Один я в огромном зале, одна ты под небесами. Любимая! Мы и не знали, что счастье повсюду с нами. В твоём седьмом общежитии окна распахнуты настежь, стрекозы просят впустить их у нас переждать ненастье. Разве это не счастье, разве природа обманет? Или в предутреннем, раннем — просыпаясь ещё до света, — вязком ангарском тумане согреваться одной сигаретой… Разве не счастье это? Помнишь, ситцевым летом бежали пригорком пьяным?.. За университетским лесом есть наша с тобой поляна, где так быстролётны дни. Разве не счастье они? Нет на душе брони, сердце не сможет в стали, — и ты навсегда сохрани всё, чем счастливыми стали. Любимая, мы не знали…» 1978; из рукописи книги «Городская окраина»
2 Только десять часов на свиданье отпущено было нам. И уже расстаёмся, единой минуты не медля. Ты осталась одна (ни родных, ни знакомых) на станции Зилово, Одиноко пошла по платформе двухмастным зверёнышем — в чёрной шубке и шапке из жаркого меха лисы, показавшись на миг беззащитным и робким детёнышем, потерявшим семью и не знавшим законов лесных. Пахло угольным дымом. Ладонь холодела от поручня. Клубом белого пара, вздохнув, одевался вокзал. И обиженный сон, дожидавшийся, кажется, с полночи — не увиденный нами, забыто в подушке лежал. Где-то справа граница, и поезд торопится влево. Стынут мёрзлые шпалы. Вагоны идут чередой. …Я вгрызаюсь зубами в кусочек хрустящего хлеба, что на завтраке был второпях недоеден тобой. 1978; из рукописи книги «Городская окраина» 3 В полночный час в домах знакомых ищу приметные черты. Быть может, в уличных изломах случайно встретишься и ты. Шагни неслышно, не приветствуй, вспугни плащом воронью мглу. …Другим досталась по наследству кровать скрипучая в углу. (Вот эту родинку из детства не позабуду. Как иглу укола совести— картинку прощанья помню, – грустен, тих.) Другие тянут крохотинку стипендий нищенских своих, ржаного хлеба четвертинку беря к обеду на двоих… Когда бы знать, что будет с нами, когда бы вещим верить снам! Любовь убитую мы сами похоронили. Не руками, — но не отмыть ладоней нам. 1979; из рукописи книги «Городская окраина» Признание I …Не зови меня домой, ввечеру не жди, родимая. Улетаю в край иной, уплываю в небо дивное вместе с девой молодой, с юной, чувственной красой. …И потомки обезьян зло галдят, глядят растерянно: вот опять он волей пьян, — несмирённый, неумеренный. Где понять – постылым – им, что в любви на том стоим, — белый свет нам в радость дан, а грехи – не вами меряны! II Нам будущего нет, а есть одно сегодня. Обманны ночи, дни. Обманны вечера. Враждебен мир. Молва прилипчива, как сводня. А вместо прошлых лет ничтожное вчера. Прости меня за то, что я живу – не в теле, не в шпорах, не в усах, невещный мир любя. …Не для тебя, мой свет, вставать чем свет с постели, и поздние труды мои не для тебя. Я плоть твою люблю. И всякий раз – как в морок, как в обморок – в тебя без памяти летя, очнёшься и вздохнёшь: «А ведь уже под сорок! Могла бы дочкой быть. Бесстыдница. Дитя…» 1992–1993 «Бес в ребро…» Бес в ребро, — не бывает лишнего… Беззаботный и светлый смех мне напомнит меня, давнишнего, столь же жадного до утех. Только мысль моя, крепко пряча крохи выстраданного в тиши, с грустью зоркой, с тоскою зрячей рыщет ночью во тьме горячей — и в потёмках живой души. И уже не простят измены, и тебя уличат во лжи эти лестницы, эти стены, эти первые этажи! Год за годом тончает пряжево дней моих, — и не гаснет свет над страницей Устава княжьего: «Аще мужъ отъ жены блядетъ…» |
