1985–1986 Сон …впереди ни огня, ни следа, всё темней и ненастней дорога. Чёрным паром клубится вода на проталах – у волчьего лога. Одинокая стынет душа. И скрипит – отвердевше и голо — синий снег под ногами, глуша жаркий хрип воспалённого горла. И Всевышнего милость дразня, возроптал я с бездумностью зверя: – Почему Ты оставил меня среди поля тоски и безверья? Столько лет не молившись ни дня, не сметая с икон паутину, я Тебя не отринул, меня почему Ты сегодня покинул? Но безмолвье полночной поры на земле бесприютной стояло. И неслись – и сшибались миры, рассыпаясь в межзвёздных провалах. Павши навзничь, бездушного льда ощутил я знобящую стылость. И упавшая следом звезда в изголовье моё закатилась… 1981; из рукописи книги «Городская окраина»
«В неурочное время…» В неурочное время, в неназначенный час — одинокий меж всеми, начинай свой рассказ. Вспомнив вечное дело, зов тревожный страниц, уходи под прицелом неулыбчивых лиц. И в ночной электричке сквозь чужую гульбу уносись, по привычке поминая судьбу. — Как везде, нелюдимым. Богоносцу внимай, с перегаром и дымом жуткий воздух вдыхай. И дорогой большою горевать не спеши, не склоняясь душою под мытарством души. Но поднявшись до света, над тетрадью клонись, ведь безделица эта называется жизнь… 1994 «А нас твоё страдание хранит…» А нас твоё страдание хранит, Хранит от умысла и помышленья злого, — Мирская власть гражданские оковы Абрек на троне знаки и значки Тирана тусклые недвижные зрачки Огни тюремные да городские флаги Величье государственной отваги Свидетельства позорища былого, — Когда в стихах твоих, аукаясь, звенит, О вечности, о муках говорит Его немеркнущее Слово. 1986 «Землю свою мы хранить не умели…» Землю свою мы хранить не умели — и не любили. Тюрьма и тюрьма! Жизнью играя, смеялись и пели. Рушили в рабьем бездумье дома. Счастье сзывая – беду проглядели. Тысячелетье прошло – онемели. И подступила предсмертная тьма. Все мы сошли напоследок с ума: душу терзает худое веселье, сердце пронзает отравное зелье, — пир твой в разгар лихолетья, Чума! 1997 Кончилось лето… Красное солнышко август отпело. Белый мой свет занавесил туман. Враз помертвело. Вмиг пожелтело. Осиротело. Засентябрело… Что ж ты наделала, как ты посмела?! Что же ты целилась так неумело, бедная, бедная Фанни Каплан?.. 1988 Знаменский монастырь. Иркутск Желая разделить участь мужа моего, государственного преступника… О дневном забывая шуме, — мысли строги, душа чиста, — я подолгу стою в раздумье над могилою без креста. Здесь, под сенью святой Заступника, под плитою погребена государственного преступника вернопреданная жена. На звенящий мороз и ветры забайкальские, дикость вьюг, — променявшая дом свой светлый и блистательный Петербург. …Русским бабам мужей и суженых доводилось встречать с морей, и с кровавой войны, контуженных, и безвинных – из лагерей. А теперь – ожиданий сроки, горечь правды и сласть обмана, безысходные, страшные строки Откровения Иоанна. Но и нынче, как долгий век назад, нас в дороге хранят земной наших преданных, дорогих глаза — с голубиною чистотой… 1978; из рукописи книги «Городская окраина» Памяти Талькова Лучших хороним – привычное дело. Небо дарило, земля отняла. Плачется осень, а в Русских пределах празднует век сатанинская мгла. В землю уходит певучее племя. В персть обратится болящая плоть. …Душу твою убаюкает время, горестный дух упокоит Господь. 1998 «День за днём усталость множа…» День за днём усталость множа, год идет, клонясь к закату, — вот ещё небыстро прожит — бесноватый, вороватый. Каждый день живёшь как можешь, всякий день одно и то же, то ли жвачка, то ли каша: те же рыла, те же рожи — и один другого краше — русофобы, идиоты, юдофилы, патриоты, — всё смешалось в доме нашем, всё полно кипящей злобы. (Ты же понял – жизнь проста: много муки – больше света.) Да кому сказать про это, если нынче правит светом расписная пустота: то чернуха, то порнуха, а точнее – шабаш духа вдруг воспрявшего скота? И свобода – от креста. Вот придумали игру… (Ты и здесь не ко двору.) |
