…как зыбок мир в игре теней и света,

как странно слаб в борьбе со страстью ум;

а ты лежишь, чиста и неодета,

и стыд паденья сладок; и угрюм

ночной пейзаж; угрюм и сладок воздух;

тела чисты, светясь во тьме, лишь там,

у бёдер, тень полночная; и складок

гардины лёгкой тени по углам

волнуются; задавленный, глубинный

проснётся зов – и поведёт во тьму

покорный ум; и дивный зверь двуспинный

тела сомкнёт в объятьях, и ему

не хватит ночи; а в оконной раме

во весь проём рассвет лучи слоит;

и сладок стыд – и дивный зверь губами

тела ласкает дивные свои…

Который год – в безумии моём —

мне снятся сны цветные. Просыпаясь,

с тоской привычной век не поднимая,

я скучно знаю, что опять увижу

мир наших зим двухцветный, чёрно-белый,

в проём окна оправленный, как в раму,

знакомый мир. А между тем другая

ещё стоит картина и не тает,

расцвеченная красками, живая,

такая непохожая на мир.

И век не поднимаю я, и с грустью

я сетую на то, что не сподобил

меня Господь художническим даром.

И странный сон преследует меня.

Они – любовники. Она, утомлена,

к его плечу прижавшись, зябко дремлет.

И алый сумрак их тела объемлет,

и грудь её стыдлива и нежна.

А кожа тонкая (в снегах голубизна)

просвечивает каждой жилкой тайной,

как первый лёд по осени печальной

являет струйки быстрые у дна.

А за окном хвостатая комета

грозит бедой, несясь к земле на гибель.

Багряны тени, и тела нагие

освещены закатным, смертным светом.

Растерян он. В его глазах испуг.

Но тишине беспомощно внимая,

лежит недвижим он, не разнимая

и в э т о т миг кольца сведённых рук.

Оглохла ночь. И в и д и ш ь сердца стук;

и тает страх в его усмешке нервной

(пусть гибнет мир!), но и подружка – верной —

погибнет с ним, земной замкнувши круг.

…Когда изменишь мне, с м и р е н н а я моя,

о, как мучительно и долго буду болен

безлюдьем и обидой злой, – не волен

тебя простить, понять не волен я.

Тоскуя вспомню (вспомнишь?!) – ночь полна

весной, тревогой, воздух мглой остужен;

томленье тел, свеча, и поздний ужин,

и хмель спокойный красного вина;

а ночь вплывает в синий мрак окна,

и мы плывём – щека к щеке – в забвенье,

в мир многоцветный, дивный, в область сна;

и близость наша горестно ясна,

как в расставанья час, как за мгновенье

до гибели…

Не предавай меня!

Время полуночи улицы тронет

чёрною краской и рыжею хной —

краской осенней и басмой вороньей.

…Девушка стонет за тонкой стеной.

Время полуночи, смутное время.

Чаще и призрачней стоны её,

в тёмной истоме горячее семя

страстно принявшей во чрево своё.

Чья-то душа, отлетавшая девять

дней, по людской первородной вине

вновь поселяется в стонущей деве,

в жаркой и сладкой её глубине.

Зябкое солнце цыганское светит,

луч его лёгок и тонок, сквозной.

Всходит созвездье и – грозное – метит

новую жизнь в круговерти земной.

А за окошком толпой многорукой

зыблются ветви деревьев, шурша.

Сладостной болью и светлою мукой

в миги такие исходит душа.

Отсветом чудится дальним, дремотным,

помнится давним, чуть брезжущим сном, —

был ты когда-то лишь духом бесплотным

в жизни нездешней и в мире ином…

Странное нечто творится в природе!

Не было женщины, – сразу два

бабьего полу субъекта приходят,

дом убирают, хозяйствуют… (Вроде

обе согласны.) На огороде

густо взошла топтун-трава.

Так бы и жить, не считая буден!

Грядки окучивать обе-две.

Трудолюбив я, – и труд по мне.

Только одно не пойму вполне:

как с урожаем справляться будем?!.

Тесно от мыслей в моей голове…

Межсезонье. Нерадость. Ненастье.

Не зима, а предвестье её.

Нелюбовь. Оскудение страсти.

Вот и кончились наши напасти,

острогрудое счастье моё.

Ты теперь на везенье не сетуй,

не пеняй, что у нас не сбылось,

не раскидывай ловчие сети,

не венчай с расставанием злость, —

поединки не кончатся эти,

продолжается праздник на свете.

Да и жизнь продолжается…

Врозь.

…Каждый был молод, красив был и строен. И что же?

Время безжалостно годы на лицах итожит.

Вздрогнешь, однажды очнувшись… Любить, но кого же?

Радуйся каждой минуте, не говори: «Навсегда!»

Канет и наша любовь, как другие твои, в никуда,

И не воротишь… На время – не стоит труда.

Выслушай, девочка, доводы мысли несложной:

Страсть не однажды ещё и головку и сердце

встревожит.

Будь благодарна минуте… А вечно любить невозможно.