1997 «…Тусклый день в декабре до конца поминать…» …Тусклый день в декабре до конца поминать: ветер пылью морозной сечёт по лицу, а тебе в чистой, смертной рубахе стоять на Семёновском – людном казённом плацу. А потом в Заишимье ещё тосковать и Сибирью брести, кандалами бряцать, вспоминать запотевший спасительный крест, — и в народе и вере спасенья искать, озирая густеющий морок окрест (кружат бесы, кривляясь, – и прячась во тьму), и к народу и к вере спасаясь идти. Но в прозрениях трезвых метаться уму: ничего не спасти, не спастись никому… 1995 На смерть отца Как жить и петь, давно диктует враг. В сплошном кольце бойцы стоять устали. Всё проиграли? Всё ушло во прах?.. — Но мы встаём с колен, отец, — и встали! И есть невещный край, нетварный рай, в дали незримой – золотой на сини, — здесь отпущаеши, на жительство встречай земных заступников, Небесная Россия… 2001 «…Мы не увидим никогда…» …Мы не увидим никогда, как вянет лето на исходе, как бродит полая вода, как тучи снежные заходят; и будет пуст притихший дом, где свечи траурные жгли, — всё будет так… А мы уйдём, уйдём путём всея земли… 2006 «Утром проснёшься – белым-бело…» Утром проснёшься – белым-бело. Плывёт в морозном тумане дом. Птица-синица клюёт в стекло, требует птица-синица корм. Прибыло свету, короче тень, воздух бодрит и без хмеля пьяный. День Рождества Христова, день жданный, намоленный и желанный! Глядя на пламя свечи своей, вздрогнешь: и ты всем живым причастен. Сколько их будет, таких вот дней, — вспомнишь о них — и пронзает счастье!.. 2000; в деревне «…За грехи…» …За грехи эта долгая тьма нам, святая моя, за грехи!.. Тянет влагой ознобной с продрогшей реки. Поздний час бесприютен, и глух, и незряч. Сон далёко летит и свободен и волен. И напрасно пытается ветер – хоть плачь! — пробудить онемевший язык колоколен. Что посеяли, то и пожали. Пора возвращаться на кру ги своя – да отныне кровь не будет водицей, и сталь топора не коснётся сыновних голов, как вчера, не ослепнут глаза в непомерной гордыне. Вспомни прежнее дело Руси, затворя телом ломанным, битым – дорогу с Востока. Крепнет натиск, и жаркая тлеет заря… И на б е л о м пути, как последний варяг, — ты на Крестном своём восстоишь одиноко. 1984
К России …Когда в забавах праздного ума прошла не жизнь, но ощущенье жизни, когда в пределах сумрачной Отчизны истаяла имперская тюрьма, хоть прочен был её тройной засов — родной пейзаж эпохи тупиковой, и в славословии рифмованном глупцов уже слагался гимн о власти новой, и срамословье – гордость наших дней — сливалось с ним одним гудящим хором, как выблядки над матерью своей, они глумятся над твоим позором, торгуя им в базарный, шкурный день, на торжествах и торжищах ликуя, — ужель твоя тоскующая лень не оскорбилась? пропадает всуе ещё живая поросль – всё равно? ужель тебе до века суждено оцепененье мёртвое одно? а эти цепи новые легки? …Среди пустой словесной шелухи родная речь и хлёсткое словцо блеснут порой, – и вечные черты вдруг оживят застывшее лицо. Покуда жив язык, – жива и ты. 1994 «…Как в юности, влюблённые, живые…» …Как в юности, влюблённые, живые, опять мы вместе, – снова повезло считать пообочь камни верстовые паломничества в Царское Село. Литой листвы густую тень на водах, на берегах кумиры давних лет, теченье жизни, круг вращенья года блюдёт хранитель-ангел этих мест. Прийти сюда и молча помолиться… И вдруг увидеть сквозь резную сень в аллее дальней тень Императрицы и Пушкина стремительную тень… 2011 ПРЯМАЯ РЕЧЬ «Бывает время – тайный молкнет зов…» Бывает время – тайный молкнет зов, последний отзвук замер, эхо мнимо, — душа мертва, и нет звучащих слов, и немота твоя неодолима. О муки творчества – одним из многих жить среди людей неблизких, но незримо, таясь людей, с е б я в с е б е творить и ждать свой день спокойно и сурово, — немой тоске людских сердец явить рождённое молчаньем Слово. 1985 Начала …Они приходят, подступая вплоть, являясь к нам с привычным постоянством, — и вечных снов ничем не побороть — они минуют время и пространство. Питаясь жизнью грубой и суровой, нас держит здесь и не даёт пропасть одно лишь ремесло, одно лишь слово — нежданных рифм врачующая власть. И женщины божественная плоть, её души таинственной убранство, тревожит нас. Не завещал Господь смиренную аскезу христианства. …Напрасны зов и жажда жизни новой! Пьянит, царуя, радостная сласть, — и этих снов желанные оковы, и дум ночных – и тайных ритмов страсть… |
