— Что она там ищет? — воскликнул раздосадованно Дору, хотя уже догадался.

— Я не знал, куда еще положить ларец, — выдохнул Серджиу, прижавшись к каменной кладке стены.

Валентина тем временем справилась с Эмилем, толкнула в сторону Дору и все же спрыгнула вниз. Граф продолжал сидеть в винной луже и сейчас закрыл ладонями уши от душераздирающего вопля вильи. Никто не ринулся к кругу колодца, потому что все знали, что прыгунья цела и невредима. Это не был крик боли, это был вопль отчаяния. И вот она уже вновь стояла босыми ногами на камне. Руки ее тряслись, лицо перекосила злоба.

— Чеснок! Кто посмел бросить в ларец чеснок…

Это не был вопрос, но все переглянулись.

— Ива приказала сделать это, — простонал горбун, когда пальцы Валентины впились ему в шею.

Тогда граф сумел подняться, но вилью не схватил. Та сама отпустила слугу и обернулась к хозяину:

— Ты хочешь меня обнять? — глаза были прищурены, пальцы скрючены на манер когтей. — Давай! Докажи, как сильно меня любишь. Отнеси меня к дочери — и тогда я буду знать, что ты любишь нас сильнее себя самого.

Граф вздрогнул, но все же сделал к жене еще один шаг.

— Рapá, не надо! — закричал Дору, но граф уже подхватил жену на руки.

Вампиры шарахнулись в разные стороны, горбун соскочил с лестницы, давая возможность хозяину поскорее избавиться от убийственной ноши. Но боль была настолько сильна, что граф не мог идти быстро — он, точно маятник, шатался от стены к стене, пока преодолевал винтовую лестницу. Дальше стало еще хуже. Он попытался бежать, чтобы быстрее найти опору в перилах лестницы, и свалился, но Валентину не выпустил из рук. Она вырвалась сама.

— Какой же ты дурак! — вскричала она, но граф не поднял головы.

Он лежал ничком, вдавив горящий лоб в холодный камень пола.

— Валентина!

Она обернулась и попятилась, увидев старика. Вскинула руку, точно в той был нож, и с диким воплем прорезала пальцами воздух. Потом в один прыжок оказалась на середине лестницы, и через секунду все услышали, как хлопнула тяжелая дубовая дверь башни.

— Поднимитесь, Александр! — склонился над ним ростовщик, но граф остался неподвижен.

Тогда он тронул его за плечо и подсунул под нос перстень.

— Я думал, что достаточно сильно сжал его… — простонал граф, и старик глухо расхохотался:

— Для женщин не существует «достаточно» оков…

Граф поднялся и, пошатнувшись, схватился кровавыми руками за воздух.

— Я не могу взять кольцо.

— Я положу его на стол в ваш кубок с кровью, который вы тоже не в состоянии взять.

Граф, пошатываясь, побрел к лестнице. Подле башни стояла Ива — с улыбкой сожаления она распахнула для хозяина дверь. Валентина ничего не сказала, тогда он неровным шагом двинулся к кровати, но замер в пяти шагах, где еще не чувствовалась мучительная дрожь от близости к серебру.

— Простите меня, — не подняла на него глаз Валентина, ничком лежащая на кровати подле спящей дочери.

— Мне не за что прощать тебя, — глухо ответил вампир.

Тогда Валентина села и, привстав немного на коленях, стащила с себя рубашку.

 — Сожгите ее, как лягушачью кожу! — и она швырнула ее в камин.

— Я не могу сейчас разжечь огонь, — усмехнулся Александр, пряча руки за спину.

— К тому же, я помню, чем закончилась та сказка. Так что я подожду три дня, и, возможно, ты сама по себе станешь ко мне более ласкова.

— Я не контролирую себя, — снова опустила глаза Валентина. — Это выше моих сил.

— Научишься. Если захочешь.

Валентина слезла к кровати и подошла к мужу.

— Позвольте взглянуть.

Он отрицательно мотнул головой.

— Я не хочу, чтобы ты сожалела еще больше. Оденься. Я не желаю, чтобы ты ходила голой, как вилья.

— Я уничтожила платье, — усмехнулась она. — Но я купила тогда не одно. Скажите, от шерсти у меня будет чесаться кожа?

Александр рассмеялся, вдруг поняв, что уже почти не чувствует боль в руках и на груди, которых касалась серебряная рубаха.

— Ты чихаешь от пыли! Так что пока не наденешь платье, не узнаешь!

— Я не хочу проверять. Можно мне надеть джинсы с футболкой?

Александр кивнул.

— Я не хочу ничего тебе запрещать.

— А можно я переодену вас? Вы весь в вине. Я ненавижу этот запах. Скажите, где взять вашу одежду?

— Пойдем, я тебе покажу.

Их глаза встретились, и губы расплылись в счастливой улыбке.

— Мне остаться с девочкой? — спросила Ива в коридоре.

Валентина зло сощурила глаза:

— Она не переворачивается и не ползает. А у тебя есть клыки. Держись от моей дочери подальше!

Александр хотел было схватить жену за локоть, но вовремя вспомнил про растерзанные ладони. Да и Ива благоразумно отступила от двери, чтобы не злить свою новую хозяйку.

Звук забиваемых гвоздей резким гулом отдавался в переходах замка, и Валентина, вновь облаченная в расшитую серебром рубаху, дергалась от каждого удара. Однако Ива упрямо стояла перед ней, преградив путь в детскую, и улыбалась своей все еще голливудской улыбкой, будто бы вовсе и не страшилась близости серебра.

— Пропусти меня, — Валентина говорила тихо, сквозь зубы, не стремясь, впрочем, сократить расстояние. — Ты что, тоже считаешь меня идиоткой?

— Вовсе нет, помилуйте меня, — продолжала улыбаться служанка. — Если уж кого и считать идиотами…

— Ему мало того, что он отобрал у меня крылья, теперь он решил замуровать меня в замке! Мне не нужен сад в комнате. У меня есть сад…

И Валентина обреченно махнула рукой в сторону заколоченных окон коридора.

— Это вальдорфский сад. Они делают дерево! И это идея Эмиля…

— Прости, дорогая, но я лучше тебя разбираюсь в декорациях, — голос Валентины резко перешел на шепот. — В отличие от профессора Макгилла, я прекрасно знаю, что используется лишь деревянный каркас, а потом в ход идет поролон и тряпка. Они же…

Валентина осеклась, вслушиваясь в странный хруст и грохот. Только в этот раз спокойствие не покинуло ее, и даже плечи не вздрогнули.

— Для них дерево — это дерево, — изрекла Ива так же печально, как и раздосадованная графиня. — Впрочем, они выкопали не самое большое… Но странно, зачем они стену в третью комнату проломили…

— Может, для пруда? — без всякого уже сарказма спросила Валентина. — Я не соглашусь на дерево без пруда, и граф это знает.

Ива пожала в ответ плечами и прислушалась. В коридоре уже стояла тишина, что пугало намного больше повизгивания гвоздей. Служанка так и не смогла решить, с кем ей безопаснее находиться: с теми, кто приколотил в пустой комнате к полу живое дерево, или же с той, которая стала подумывать о пруде под этим деревом. И заодно Ива успела позавидовать графу Заполье, который в это время спокойно прогуливался во дворе с дочерью. Хозяин, этим все сказано… Впрочем, возможно, ему тоже неспокойно от активности приемного и родного сына. Быть может, у них так проявляется братская ревность? Было бы интересно спросить мнение самого графа.

Такие мысли подстегнули Иву, и, не прощаясь с графиней, вампирша ринулась к лестнице, с которой спорхнула, перескакивая аж через пять ступенек. Позабыв про туфли, босыми ногами, она летела по присыпанным песком дорожкам кладбища, проклиная мужскую дурость: не нашел лучшего места для прогулки с младенцем!

— Не смотри на меня так, Ива! — граф сидел на треснувшей от времени надгробной плите кого-то из родственников первой жены и едва слышно стучал по ней кулаком. — Я не могу остановиться считать удары ее сердца. Это наваждение. Уже пальцы болят, — он улыбнулся так виновато и по-доброму, что Ива даже прикусила губу накладными зубами, которые единственные выбивались из ее скромного наряда прошлых веков. — Это самое тихое место. Она спит. Она спит все ночи. Так странно… Я пытался будить ее, чтобы она перепутала ночь со днем, но бесполезно. Хотя забавно, Эмиль вычитал где-то, что рожденные ночью дети наоборот долгое время бодрствуют ночью, она же нет… Я почти не вижу ее открытых глаз. Интересно, она так и не научится не спать ночью?