— Ты все-таки привела его послушать меня, — заскрипел скрипач, не открывая глаз. — Ваши ночи не для сна. Я знаю. Но мои живые соседи спят.

— Бывают ночи, когда невозможно спать, — отозвался вампир, отодвигая от стола стул, чтобы предложить его жене.

— Я знал, что вампиры не легенды, знал…

— Я — легенда, меня не существует. Уже давно, почти три столетия… И спасибо, что вы приютили мою жену. Я не знаю, как вас отблагодарить за это.

Повисла пауза. Глупая. И все трое понимали абсурдность ситуации.

— Просто скажите мне, это ведь не страшно? — прохрипел старик.

— Умирать всегда страшно, — ответил вампир тихо. — Любой шаг вперед страшен, но неизбежен. Но лучше уходить с музыкой.

 Музыкант засуетился.

— Я думаю, вам не нужен марш Мендельсона. Позвольте сыграть для вас гимн любви собственного сочинения. Я не играл это для людей, которые любят друг друга…

— И не сыграете, — усмехнулся Александр, — для людей. Но мы любим друг друга. И мертвые не играют с такими словами. Играйте! Мы — ваши благодарные слушатели.

Валентина сидела неподвижно на самом краю стула, не смея вмешиваться в разговор. Граф встал позади нее и принялся заплетать в косы то, что оставил от ее волос. To, с чем она пришла в его замок и чем покорила его мертвое сердце. Ее голова приближалась к нему все ближе и ближе, пока не коснулась груди. Тогда он отпустил волосы и нагнулся, чтобы запечатлеть на холодном лбу горячий поцелуй. И в этот самый момент скрипка хрипло, с надрывом, прорезала мрак старого дома, в котором светились лишь два мертвых лица.

— Я люблю тебя, Тина, — прошептал вампир в губы вильи, и та так же тихо ответила ему:

— Я люблю тебя, Александр.

Они разорвали свой поцелуй лишь тогда, когда в тишине, воцарившейся в доме, упала на пол скрипка, выскользнув из мертвых рук музыканта.

— Время и нам уходить…

— Мы не успели поблагодарить его, — вздохнула Валентина, с неохотой отстраняясь от груди мужа.

— Не все ждут благодарностей. Некоторые просто дарят свою любовь…

— Граф Заполье…

— Ничего не говори, — его палец коснулся бледных губ вильи. — Ты забыла, что в сказке верят лишь поцелуям.

На этот раз его темные губы едва коснулись ее бледных губ, потому что с улицы донесся визг тормозов и звон разбитого стекла.

— А за рулем целоваться вообще нельзя, — улыбнулся граф и потянул вилью к входной двери, но она остановила его.

— У нас есть пустой гроб и свежая могила. А у этого старика нет никого.

Граф потупился.

— Дождись меня здесь. Я боюсь посылать тебя за машиной — вдруг снова потеряешься.

Не прошло и получаса, как они положили мертвого старика на заднее сиденье. Скрипку Валентина положила на свои обнаженные колени. За рулем по-прежнему был граф. Он поиграл с улыбкой с лопнувшим ремнем безопасности и завел машину.

— Могу себе представить, что там уже успел нафантазировать профессор Макгилл, обнаружив исчезновение пьяного вампира, — усмехнулся Александр.

Валентина осталась серьезной и погладила футляр скрипки.

— Это будет наша ему благодарность. До рассвета еще есть время.

Но надо было торопиться.

Они не стали отвечать на вопросы домочадцев. Александр нес на руках мертвого старика. Валентина шла за ним со скрипкой, которую потом вложила старику в руки, когда сменила его старый пиджак на тот, что он дал ей, чтобы дойти до замка. Александр прочитал по памяти положенные молитвы, хотя и не был уверен, что усопший католик. Дору с Эмилем опустили гроб в могилу и зарыли. Сеньор Буэно предложил своей сливовицы помянуть старика. Александр бросил вопросительный взгляд на жену, и та кивнула. Надо.

Потом они медленно пошли по тропинке с кладбища в сад, мимо пруда и яблони к башне с распахнутым окном.

— Я хотела сказать…

— Молчи, — остановил вилью граф, стискивая тонкую руку дрожащими пальцами.

Они подпрыгнули и, впрыгнув в окно, улыбнулись все еще не прогоревшему дотла камину. Александр затворил окно и обернулся к столу. Валентина держала в руках две ваги, и нити марионеток яркими белыми полосами прорезали предутреннюю темноту. Граф замер на мгновение, но все же протянул руку за черной вагой, но получил взамен светлую, а марионетка с его лицом зябко прижалась к обнаженной груди вильи.

— Если ты не против, Александр? — голос Валентины был тих, но тверд. — Если же нет, я отдам тебе обе марионетки.

— Нет, что ты… Если мы научимся управлять друг другом, не путая нитей и не причиняя вреда марионеткам, то вечность покажется нам не проклятием, а раем в отдельно взятом трансильванском замке, скрытом от любопытных людских глаз.

— Будем открывать дверь? — улыбнулась Валентина, отворачиваясь от окна, за котором начала уже блекнуть полная луна.

— Нет, я дождусь, когда Дору постучит. Рассвет? — повысил голос Александр.

— Простите великодушно, papâ. А ваша жена может еще кормить дочь?

— Нет, но она может ее уложить. Тина, оставь марионеток. Они свое оттанцевали. Теперь у нас с тобой есть живая кукла, которая все равно спутает наши волосы.

— Наши волосы трудно спутать, они слишком короткие, — Валентина тряхнула давно рассыпавшейся косой. — Но когда чувствуешь рядом любимое плечо, то даже серость будней не страшна.

— У тебя не серые волосы! И еще я уверен, что мы с тобой переругаемся в пух и прах, когда Авила придет к нам и сообщит, что в ее жизни появился кто-то важнее родителей.

— Уверена, мы с вами переругаемся намного раньше.

— А со мной прямо сейчас! — Дору распахнул дверь ногой. — Вы оглохли оба? Ваша дочь плачет!

— Дору, выйди! Моя жена не одета!

Но Валентина уже схватила с пола рубаху, но Александр вырвал ее и распахнул перед женой свой домашний халат. Юркнув в него, Валентина улыбнулась:

— Теперь я точно чувствую себя дома…

— А я чувствую другое, — Александр коснулся ее соска, и на его пальце осталась белая капля. Он поднес ее ко рту и слизал. — Последний глоток сказки. Чтоб похмелья не было.

 Валентина игриво оттолкнула мужа и побежала по коридору в детскую.

— Рapá, я уже ничего не понимаю! — всплеснул руками Дору.

— Я тоже ничего не понимаю, но я счастлив.

Конец