Валентина смотрела в глаза мужа, не мигая: только с глаз ее слетела последняя влага, и они стали сухи, будто все слезы были выплаканы на крыше в безумном смертельном танце, в котором ее закружил Дору. Она пыталась разомкнуть губы. Но тяжелые оковы смерти сковали ее язык: зубы закрылись, как тяжелые замковые ворота, не желая выпустить на свободу ни единого звука. Граф смотрел на нее с надеждой. Но надежда таяла, как таяла вокруг них ночь, уступая место свету, в котором ему не было места, но который хоть немного, но грел ледяную душу вильи.

— Значит, для этих слов не пришло еще время, — рука графа вновь сжала запястье жены. — Идем. Я хочу напоить тебя молоком до рассвета и, если ты позволишь, остаться с тобой…

Валентина ничего не ответила. Даже не кивнула. Только покорно занесла ногу для первого шага, но не посмела переступить порог дома раньше его хозяина.

— Значит, не все потеряно, — больше для себя, чем для своей спутницы, прошептал граф. — Идем! Рассвет!

Александр отворил дверь в гостиную и вошел первым, но потом сразу же пропустил жену вперед. Валентина, не глядя по сторонам, пошла к лестнице и начала подниматься по ней, не поднимая глаз от ступенек.

— Тина, постой! — крикнул граф, останавливая рукой появившихся у лестницы Эмиля и сеньора Буэно. — Я только отдам распоряжение про молоко.

— Как? — одними губами спросил профессор Макгилл, но граф только пожал плечами и поклонился сгорбленному старику.

— Эмиль, ступай к Серджиу. Боюсь, его хватит удар, если он ее увидит… А с вами,

— Александр снова кивнул старичку. — Встретимся завтра. Я не могу оставить жену даже на минуту.

Валентина покорно стояла между этажами, смотря на свои босые ноги.

Сеньор Буэно протянул по направлению к лестнице руку, и Валентина резко обернулась, но тут же отвернулся старик.

— Где мое молоко? — голос графини Заполье прозвучал холодно и резал воздух как сталь.

— Сейчас! — Эмиль рванул с места, как спринтер.

— Она говорит вашими интонациями, Александр, — проскрипел старый вампир. — Ваша жена — холодная и пугающая льдина, от которой даже в ледяном замке вампиров несет холодом за версту.

— Вы не правы, сеньор Буэно. У нее очень доброе сердце. Я знал ее живой.

— Я тоже знал вас живым, Александр. У вас никогда не было доброго сердца. Мы оба торгаши. И оба продешевили свою жизнь.

— К чему вы сейчас это сказали? — прохрипел Александр.

— Просто так. За все приходится расплачиваться. За смерть первой графини, например.

— Валентина уладила с Бриной дела самостоятельно. Без моей помощи. А я получил свободу для нового брака у самого Бога. И ваша жалость мне не нужна.

К графу подбежал Эмиль, и Александр, вырвав у него кружку, взлетел по лестнице. Он не отдал молоко Валентине в страхе, что та из вредности расплескает драгоценную жидкость. Он поднес кружку к ее дрожащим губам. Она смотрела поверх нее ему в глаза, не смея прикоснуться к белой жидкости без приказа. Граф видел, как дрожат ее веки.

— Пей! — Александр пытался придать своему голосу нежность, но тот из-за злости на появление в доме сеньора Буэно, все равно прозвучал как приказ.

Валентина тотчас ему подчинилась, припомнив, наверное, живой страх перед вампиром. Молоко она пила так жадно, как никогда прежде. Гостиная начинала светлеть, но граф не смел торопить жену.

— Не знаю, как вы, профессор Макгилл, а мне пора на покой, — сказал сеньор Буэно и, схватив чемодан за боковую ручку, толкнул его к Эмилю, взгляд которого был устремлен на графскую чету. — Пришлите ко мне Иву, если Дору пожелает отпустить няньку. Рассвет! — сухо напомнил он графу, взглянувшему вниз с середины лестницы. — Всем пора спать.

Граф поставил пустую кружку на ступеньку и вновь завладел рукой жены. На этот раз она почувствовала дрожь его пальцев.

— Идите в склеп, Александр, — сказала Валентина бесцветным голосом. — Не надо меня провожать. Я как-нибудь найду дорогу в башню…

Она запнулась и отвела холодный взгляд от теплого взгляда вампира.

— Я хотел показать тебе перед сном нашу дочь, — прошептал граф и тут же заметил, как через плотную ткань рубашки дрогнули плечи жены, но Валентина ничего не ответила ему до конца лестницы, а потом остановилась, потянув его в сторону кабинета.

— А если я ничего не почувствую к ней? — на этот раз в голосе слышалась дрожь: живая, слезливая и такая пронзительная, что граф невольно отпустил запястье и прижал Валентину к груди, словно мог спрятать жену от ее собственных страхов. — Не верю, что возможно забыть, как ты носила ребенка. Это невозможно забыть. Вы обманываете меня! Это совсем не мой ребенок и уж точно не ваш… У вампиров не может быть детей. Зачем, скажите мне! Зачем?! Зачем вы пытаетесь меня обмануть? Я уже мертва, я уже ваша… Зачем?

Граф вновь смотрел ей в глаза, только теперь и его глаза были сужены и потеряли прежний добрый блеск.

— Это наш ребенок: твой и мой. Наш! Или ты думаешь, что Серджиу, Дору и Эмиль будут лгать, чтобы поддержать мою ложь? Ты и им не поверишь? Я впервые не убил, а дал новую жизнь. Не заменил живительную радость на бесконечную жажду, а привел новое существо в этот мир…

 Валентина зажмурилась.

— А можно увидеть ее завтра? Возьмите меня с собой в склеп! Я боюсь! Пожалуйста…

Валентина прижалась к груди графа сама, сцепив руки у него за спиной. Александр обнял ее в ответ и оторвал от пола.

— Поздно идти в склеп, а диван в кабинете слишком узок для двоих. Пойдем в башню. Там кровать широкая…

— Нет! — Валентина отстранилась, оттолкнув его, но граф успел схватить ее за руку. — Я хочу в склеп! Я хочу в гроб! Я мертва! Слышите меня? Я мертва!

— Я тебя слышу, я тебя слышу, — Александр сгреб ее и перекинул через плечо. — Я тебя прекрасно слышу!

— Пустите меня! Пустите! — она била его по спине, но он все равно шел вперед.

Распахнул дверь башни ногой и, швырнув Валентину на кровать, ринулся к окну. Но едва успел затворить ставни, как надо было скова бежать в коридор. Он поймал Валентину уже на лестнице. Она извивалась в его руках, и он услышал, как затрещала по швам его рубаха. Нет, он все еще сильнее.

— Я хочу в склеп! — кричала Валентина, вновь колошматя его по спине. — Пустите! Пустите!

Не выпуская ее из рук, Александр задвинул на двери засов, и рухнул на кровать вместе со своей ношей. Валентина замерла и прошептала ему в лицо:

— Я не знаю, почему хочу в склеп, но хочу. Вы же отнесете меня туда?

— Я знаю, почему ты хочешь в склеп, — тихо, одними губами, прошептал граф. — Поэтому ты останешься здесь, со мной, и я ни на секунду не выпущу твоих запястий.

Александр сумел откинуть одеяло, дотащил себя и жену до подушки и укрыл обоих. Задергивать полог уже не было сил.

— Я вас ненавижу! — прошипела Валентина, когда он уткнулся носом в ее обнаженное плечо, вылезшее из надорванной рубашки.

— Ты полюбишь меня, — пробубнил он, не отрывая губ от бледной холодной кожи.

— У тебя нет выбора. Ты — моя жена.

— Вы обещали… — прошептала Валентина одними губами. — Вы обещали… дать мне время. Не надо, пожалуйста…

Александр вытащил из-под нее руку и убрал с ее бледного лица все еще влажные волосы.

— А ты обещаешь меня полюбить?

Она кивнула.

— Тогда спи, Тина… Но я все равно буду крепко держать тебя. Ты — большая обманщица…

— Я больше никогда не буду вам лгать, я обещаю…

— Вот уже и первая ложь. Ты — вилья. Вильи не держат обещаний.

— Как и вампиры? — прошептала Валентина, пытаясь увернуться от поцелуя.

— Да…

Он поймал ее губы и принялся искать последнюю застегнутую на рубашке пуговицу.

— Пожалуйста…

— Пожалуйста, не бойся… — он осторожно коснулся ее шеи. — Я больше не могу тебя укусить. Не могу убить. Мы мертвы. Мы оба мертвы… И я знаю твое мертвое тело лучше, чем знаешь его ты… Как же я могу показать тебе дочь раньше причины ее рождения? Где логика?

Он снова смотрел ей в глаза и видел их большими, как у живой.