В свете ядовито-зеленой луны деревья и трава на территории Института казались искусственными, как будто бы сделанными из пластика. Борис с комиссаром продвигались медленно и, чтобы не напороться на пулю какого-нибудь спятившего солдата, останавливались через каждые двадцать метров. Поднявшийся ветерок шелестел пластмассовой листвой и еще не оправившийся от психической атаки комиссар вздрагивал от каждого шороха. От центральных ворот до башни Института было около километра. Первые сто метров они прошли без особых приключений. Еще через сто метров, Борис заметил, что земля под ногами стала какой-то мягкой, и ноги буквально проваливаются в вязкую почву. Идти стало труднее, а легкий ветерок стал обжигающим: Борис прикинул, что температура воздуха была сейчас никак не менее ста двадцати градусов. Комиссар из бледного стал багрово-красным. Он пыхтел как старый паровой локомотив и обливался потом.

— Такое ощущение, что кто-то просто не хочет нас сюда пускать, — пожаловался он Борису.

— Серафим, если ты ожидал, что нас тут примут с распростертыми объятьями, то ты еще наивней, чем я думал, — сказал Борис.

Через пять минут они ели выдирали ноги из почвы, которая уходила из-под них как зыбучий песок. Комиссар предложил сделать короткий привал: все-таки со времени его волонтерства в Иностранном легионе он стал лет на двенадцать старше и килограммов на тридцать тяжелее.

— Только не думай присаживаться на траву, — сказал ему Борис. — Для твоего здоровья это может оказаться чревато осложнениями.

Чем ближе они были к Башне, тем сильнее менялся окружающий их ландшафт. Происходящие метаморфозы происходили быстро и вместе с тем незаметно. Борис обратил внимание, что травяной покров стал совершенно другим. На первый взгляд, это была самая обыкновенная трава, но теперь каждая травинка заканчивалась маленьким жалом, похожим на жало скорпиона. Обыкновенные полевые цветы до неузнаваемости изменили свой внешний вид и, приняв экзотические формы, распространяли странный одуряющий аромат, от которого начинала кружиться голова. Деревья обросли шипами и, протянув свои корни ближе к поверхности, цепляли незваных гостей за ноги. Им явно были здесь не рады. Передохнув, они собрались двигаться дальше, когда комиссар, вытянув руку, сказал севшим от волнения голосом:

— Борис, ты это видишь?!

Борис посмотрел в указанном направлении и увидел нечто странное. То, что он сначала принял за большую птицу, на второй взгляд оказалось обыкновенным птеродактилем. Такого Борис видел только в школьном учебном фильме и в “Парке юрского периода”. Ископаемый ящер спокойно кружил вокруг Башни и, видимо, плевать хотел с высокой колокольни на мнения ученых палеонтологов о том, что отряд птерозавров, к которому он относился, жил и вымер где-то в юре-меле. В зеленоватом лунном сиянии эта картина напоминала сюрреалистическую зарисовку упившегося до белой горячки Сальвадора Дали.

— Не обращай внимания, фратер, — сказал Борис комиссару. — Он не кусается.

— Откуда такая уверенность? — спросил комиссар с выражением явного недоверия на лице.

— Они питаются рыбой, — сказал Борис.

Комиссар посмотрел на него как умалишенного.

— Питаются? — спросил он. — Питаются?! И часто ты этих цыпочек подкармливаешь рыбкой?!

— Ну, я неправильно выразился, — поправил себя Борис, — питались. Они не хищные.

Словно желая опровергнуть его последнюю фразу, птеродактиль сделал разворот и полетел прямо к ним. То ли ему надоело барражировать только над одним участком, то ли он принял людей за двух больших сухопутных рыбешек.

— Рыбой, говоришь, питаются? — спросил комиссар, снимая с предохранителя свой “калаш”.

Павлины, говоришь, вспомнил Борис фразу из фильма. Птеродактиль, лениво помахивая гигантскими крыльями, скоро оказался прямо над ними. Борис с комиссаром, задрав головы, с беспокойством следили за его полетом. Сделав над ними круг, птероящер вдруг, будто повинуясь чьему-то приказу, сложил крылья и камнем бросился на людей. В уши ворвался звук пикирующего бомбардировщика. В метрах двух от земли доисторический летун расправил крылья, и на бреющем полете пронесся прямо над их головами. Борис инстинктивно пригнулся, а комиссар послал ящеру вдогонку длинную автоматную очередь. Все-таки, пять лет в Иностранном легионе для Серафима Морару прошли не даром. Со стороны могло показаться, что птеродактиль налетел в воздухе на невидимую преграду. Ящер как-то странно дернулся, а затем кувырком полетел на землю.

— Ага! — торжествующе закричал комиссар. — Вот тебе, урод! Будешь знать, как нападать на представителей закона!

Борис хотел сказать комиссару, что рано еще праздновать победу, но потом передумал. Не стоило лишать его этой маленькой радости.

По мере их продвижения к башне идти им становилось все труднее и труднее. Небо быстро затягивалось тучами, зеленая тьма сгустилась еще больше. Абсолютно ничего не опасаясь, задевая их лица мягкими перепончатыми крыльями, носились многочисленные стаи летучих мышей. Гигантские малярийные комары прилагали все усилия, чтобы высосать двух упрямцев досуха. Никто из них не взял с собой никаких репеллентов, так как обычно в такую жару кровососы прятались в более прохладных местах, и теперь назойливые насекомые практически безнаказанно справляли свое кровавое пиршество. Асфальтированная дорога, ведущая к Институту, куда-то исчезла, а зеленая равнина стала непроходимым болотом. Увязая через каждые десять метров по пояс в вонючей жиже, Борис с комиссаром упорно продвигались вперед. Комиссар беспрерывно матерился. Когда до Башни оставалось не более трехсот метров, послышался все тот же режущий человеческий слух потусторонний звук.

— Опять, — сказал комиссар. — Мы определенно кому-то не нравимся. И что, интересно, у них припасено для нас на этот раз?

Словно в ответ на его вопрос в ночном воздухе раздался протяжный, одинокий, холодящий душу, вой, на который тут же отозвалась целая стая невидимых и злобных существ.

— Что за черт? — сказал комиссар. — Здесь что, целая псарня? Пусть лучше к нам не лезут. Серафим Морару сейчас зол, как собака и даже хуже.

— Может тебе повернуть назад, — сказал ему Борис. — Пока еще не поздно. Я на твоем месте бы не рисковал: у тебя семья, дочка. А здесь, похоже, становится слишком жарко.

— Фратер, что за пессимистические настроения? Неужели ты думаешь, что Серафим Морару испугался каких-то собак?

— Если бы это были просто собаки, я бы был спокоен, но боюсь, что нам с тобой придется столкнуться кое с чем другим.

И Борис кивнул головой в направлении Башни.

Там, впереди, из болотной грязи и слизи вырастали черные хвостатые существа. Внешне они напоминали огромных черных овчарок, но, попадая под зеленый лунный свет, становились чешуйчатыми, когтистыми, усыпанными шипами, клыкастыми, с раздвоенным змеиным языком тварями.

— Матерь божья, — выдохнул комиссар.

В самом деле — хрестоматийный вид этих монстров внушал трепет: глаза горели адским огнем, из раскрытой пасти падала, больше похожая на желчь, ядовитая слюна, а мощные лапы рыли землю в нетерпении кого-то растерзать. Их было много — десятки, а может быть, сотни, а из под земли росли новые и новые чудовища. В один момент, по чьей-то команде они кинулись в атаку. Сплошной черной массой они понеслись вперед, обуреваемые единственным желанием — рвать, рвать и рвать на куски живую человеческую плоть.

Борис проверил свой карабин.

— Ты еще успеешь уйти, — сказал он комиссару.

— Нет уж, — сказал комиссар. — Я останусь. Не хочу, чтобы на меня напали сзади. К бою, фратер.

И начался бой.

Борис с комиссаром подпустили псов поближе и открыли огонь. Черные твари лезли сплошной стеной. Стволы автоматов раскалились. Борис поливал их свинцовым дождем, но даже пули калибра 7.62 не всегда пробивали толстые шкуры этих гадов и рикошетили во все стороны. Комиссар еле успевал менять магазины своего автомата. При удачном попадании в зубастую тварь она взрывалась подобно мешку с нечистотами, обдавая все вокруг ядовитой желчью и распространяя зловоние. Одну из них Борис подпустил слишком близко, и она попыталась достать его в прыжке. Борис распорол ей брюхо острейшим как бритва ножом, о чем сразу же пожалел. Когда на него вывалились ее внутренности, его едва не вырвало.